«столичный скорый». остановка – канны

- Какое впечатление произвели Канны на режиссера, впервые посетившего знаменитый фестиваль?
- Наверно, это уже общая фраза, что Канн на время фестиваля превращается в место, где целиком и полностью правит кино. Участники, критики, гости... Кино становится центром мира, его осью, такое впечатление, что кроме кино больше ничего в мире не существует. Это одна сторона медали. С другой стороны, кино - лишь предлог для того, чтобы городок Канны на время фестиваля превратился в большой, богатый и изысканный ресторан. Особенно это видно вечером. Самое же яркое воспоминание у меня осталось от кварталов старого города, которые располагаются на возвышенности, как бы над всем этим пиршеством. Поэтому когда выбираешься из фестивального гламура и поднимаешься в старый город - это очень символично: ты вдруг оказываешься в тишине и можешь посмотреть на Канны сверху. А вокруг в тихих улочках царит обычная повседневная жизнь, развешено белье на балкончиках, и здесь живут люди, для которых Канны - такой же город, как для нас Питер.
- Что представляет собой «Неделя критики»?
- «Неделя критики» - это официальная программа Каннского фестиваля, где участвуют как конкурсные, так и внеконкурсные фильмы. Наш получасовой фильм был показан вне конкурса из-за формата, поскольку конкурс короткого метра - до пятнадцати минут, а полный метр - свыше шестидесяти. В оргкомитете фестиваля выражали сожаление - что ж ваш фильм не вписался в формат! Но я-то снимал его, вовсе не рассчитывая на каннские требования, - меньше всего меня во время съемок занимают фестивальные вопросы. Фестиваль я воспринимаю только как возможность показать картину более широкому кругу зрителей, и сам его факт мне интересен прежде всего в этом смысле. За время фестиваля фильм демонстрировали три раза, два раза в кинотеатре «Мирамар», где проходят показы «Недели критики», а 15 мая его показывали в пляжном кинотеатре - это огромный экран на фоне вечернего Средиземного моря и роскошных яхт. Фильм же можно смотреть не только с пляжа, но и с набережной. К сожалению, мы приехали позже, и не застали это зрелище, а я бы много отдал, чтобы увидеть родные глазу пейзажи на фоне всего этого великолепия. Говорят, что было около восьмисот зрителей, и никто не ушел с картины, принимали очень хорошо.
- В чем, на твой взгляд, секрет успеха «Столичного скорого»?
- Я пытаюсь - это было и в предыдущих работах - находить нечто общее - общие мысли, чувства, эмоции, присущие в той или иной мере для всех, какие-то обстоятельства, через которые проходят все люди. «Столичный скорый», например, построен на штампах из нашего детства: подглядывание в бинокль, первая любовь, посиделки-тусовки, мечты и иллюзии. Дальше нашей задачей было увидеть в этих штампах ту самую чистоту помыслов, безусловно скрытую внешней подростковой защитой от окружающего мира, которая постепенно, с взрослением уходит из наших отношений, из нашей жизни. Мне хотелось пристальней посмотреть на признание в любви, когда парень-подросток, переступая через робость, не умея сформулировать (как редко удается точно сформулировать искренние чувства!), бормочет что-то вроде: «Ну, ты когда идешь - я вообще!.. А когда ты в окне - я еще больше!.. Вот. Ну, я тебя лю...» Сценарий написала Света Демидова - студентка сценарной мастерской Юрия Клепикова. Мой второй мастер Николай Кошелев предложил почитать: «Вот это интересно». Прочитав, я вначале абсолютно не проникся. Это была история про двух девочек, живущих в каком-то грязноватом, промышленном, провинциальном городке. И вот они от нечего делать танцуют перед проходящим столичным поездом. Все это было достаточно чернушно и беспросветно. Мне, правда, очень понравился центральный стержень - танцы на бочках перед поездом: это было емко, образно и пластично, но что с этим делать дальше - я не видел. Почти год сценарий тихо-спокойно лежал, а я на него поглядывал лишь издали, пока мы со сценаристкой не решились его дорабатывать. Появились новые линии, появился другой взгляд на историю, благодаря чему она поменяла интонацию, появилась ирония. Мне никогда не приходилось жить в таких провинциальных городках, но мы и постарались сделать так, чтобы эта провинциальная жизнь была чем-то символичным, условным. Подростковая тусовка, где бы она ни была - на тринадцатом этаже четырнадцатиэтажного дома в большом городе, или на крыше старого вагона в провинции, - сути своей не меняет.
- Как был организован перевод картины, ведь в ней есть особая прелесть в диалогах?
- Картина для меня рождается во время просмотра, при встрече со зрителем - когда ты сидишь и слушаешь дыхание зала в ответ на свои мысли и чувства. Для показа в Каннах фильм был субтитрирован. И в связи с этим очень интересно было наблюдать за реакцией зрителей. Я вообще думал, когда начинал работу, - какой там западный зритель, фильм же строится на вещах, которые понятны только нам. Некоторые фразы невозможно адекватно перевести, чтобы в них осталось то же значение, что и для отечественного зрителя, тот же оттенок интонации. Конечно же, какие-то вещи, на которые наш зритель реагировал достаточно бурно, прошли незамеченными, но в целом зрители хорошо приняли фильм, его финал и особенно эпизод объяснения одного из героев в любви. Тут субтитры сыграли свою роль, привнесли другую смысловую интонацию, более понятную западному зрителю. Гришка говорит в подъезде девочке, в которую влюблен: «Я тебя лю... блин!» Как это сказать по-французски? У них нет слова «блин», а наиболее близкое по смыслу - «дерьмо (et merde)». Какая же радость понимания была в зале, когда появились титры: «Je t’... Et merde!» («Я тебя лю... Дерьмо!»)
- Было ли возможно сделать пятнадцатиминутную версию картины, чтобы попасть в конкурс?
- Когда сценарий был написан, мой мастер Игорь Масленников говорил, что это материал на сорок-пятьдесят минут. Но поскольку я себя уже знал, то понял, что это будет 30 плотных минут. К тому же нас 5 лет учили ненавидеть собственный материал - выбрасывать всё лишнее и не получившееся.
- Короткий метр останется лишь данью учебному процессу или у тебя есть какие-то идеи в этом направлении?
- Не знаю, может быть, когда-нибудь я к нему вернусь, но сейчас мне интересно поработать в полном метре, попробовать себя, потому что построение локальной истории очень сильно отличается от классического формата. Я уже начал работать над сценарием Игоря Болгарина и Виктора Смирнова - это два известных московских сценариста, знакомые по фильму «Адъютант его превосходительства». Несмотря на то что действие происходит в сорок четвертом году, мне кажется, что в основе сценария лежит очень современная ситуация. На мой взгляд, каждый фильм - это эксперимент. Даже снимая курсовые и учебные работы, я стремился пробовать различные подходы, техники, стили. Мне интересно экспериментировать, делать ставку на разные выразительные средства, разные способы подхода, что ли, к зрительскому восприятию.
- Расскажи о своих пристрастиях. Что представляет для тебя интерес?
- Так сложилось, что я еще в школе стал снимать на восьмимиллиметровую кинокамеру, мы «создали» свою школьную кинокомпанию, которую назвали «Синема», выпускали по три-четыре пятиминутных фильма в год, показывали их в школе. Все было достаточно серьезно, как на настоящей студии. Нас было несколько человек, а весь процесс был спланирован. Отличником я никогда не был, у девочек успехом тоже не пользовался, поэтому кино было единственным способом самоутверждения. Все началось со встречи с чудом, ведь все ищут какое-нибудь волшебство - без этого скучно жить, если знать, что чудес не бывает. Вот и я вдруг увидел, что кино дает возможность вернуться во времени назад. Чего греха таить, я до сих пор мечтаю покататься на машине времени. Сначала хотел стать кинооператором. Позже открыл для себя в кино другое - возможность создавать свой мир, своих героев, персонажей, выстраивать между ними взаимотношения. Так до сих пор и «играюсь».
- Есть ли у тебя авторитеты, приоритеты в кино?
- У меня есть ряд не столько любимых режиссеров, сколько любимых фильмов: ранние фильмы Тарковского, «Восхождение» Ларисы Шепитько, «Фотоувеличение», вообще фильмы Антониони, Ларс фон Триер, по-моему, уникальный режиссер, он замечательно сочетает знание человеческой психологии и современную форму. Получается такой чемодан с двойным дном. Сколько бы он ни обманывал поверхностный взгляд своей любительской камерой и другими изысками, на самом деле суть и интерес держатся на очень точном знании человеческой психологии. Из современных еще два фильма можно было бы назвать: «Забавные игры» и «Пианистка». Михаэль Ханеке пока для меня является загадкой, не зря одно из его многочисленных образований - философское. Чтобы понять досконально его кино, нужна достаточно большая база знаний. Но он умеет так повести повествование, создать такую атмосферу, что, даже если ты не проникаешь в самые глубины фильма, все равно тебя захватывает поток мыслей и чувств, к которым ты подготовлен своими знаниями и уровнем культуры. На мой взгляд, сегодня это самый яркий представитель «многоуровневого» кино. Для меня вообще идеал - это кино, которое может восприниматься на нескольких уровнях. Это не умозрительные фильмы-кроссворды, а фильмы, которые через чувства выражают мысль, и их хочется еще несколько раз пересматривать, поскольку в них есть «куда копать». И еще, если уж говорить об идеалах в кино, для меня идеальным является фильм «Летят журавли». В нем безупречно уравновешены три компонента - литература, изображение и музыка, звук...

Беседовал Алексей НЕДВИГА

P.S. И еще несколько слов о дальнейшей судьбе фильма. Его покупает французский телеканал, ведутся переговоры с американцами, из наших каналов фильм приглянулся «Культуре», центральные телеканалы пока осторожничают. В ближайшее время картина примет участие в фестивалях: «Кинотавр» (конкурс дебют-короткий метр), «Послание к Человеку», «Фестиваль Фестивалей», а также в программе «Восток-Запад» на МКФ в Карловых Варах.