Победа или жизнь при закрытых дверях

ВПетербурге терактов пока не было, и страх жителей города носит пока что характер теоретический. Но не приходится сомневаться, что теракты в нашем городе будут, будут они и по всей России, и еще не один год, и дай бог, чтобы не больше десятилетия. Как с этим жить?
Осенью 1993 года Всевышний сподобил меня побывать в Земле Израилевой. Я уехал из России, охваченной лихорадочной тревогой (27 сентября), а приехал в страну, охваченную горьким похмельем и смутными надеждами (27 октября). Тремя неделями раньше я заходил в тель-авивские кафе, чтобы посмотреть по телевизору, как горит российский парламент. Моя большая страна переживала поворот, по всей вероятности роковой и безусловно трагический. Маленькая страна, тоже предъявлявшая на меня права – если не в государственно-юридическом, то в метафизическом плане, – оказалась чем-то неуловимо похожей на большую (какой она была тогда). Плакаты про «правительство национальной измены»... С восьми до девяти звонить людям неприлично: все смотрят новости. Хозяин дома, где я жил, состоятельный немолодой израильтянин-фотограф родом из Хорватии, и его взрослый сын-художник до хрипоты спорили за столом о политике, точь-в-точь как на питерской кухне, доходя до оскорблений. «Отслужил в лучшей армии мира, а потом съездил в Швецию – ему и вывихнули мозги», – жаловался на левого сына правый отец...
Вовсю шел «мирный процесс», и почти ежедневно на улицах находили взрывоопасные «неопознанные предметы», взлетали на воздух автобусы или в крайнем случае обстреливались блокпосты на территориях. Сторонники «мирного процесса» обещали, что скоро все кончится (и правда, кончилось, а потом снова началось). Противники нервничали. «Ну, а вы что предлагаете? – спрашивал я их. – Выселение арабов, этнические чистки?» – «Это невозможно. Половина израильтян сойдет с ума от ужаса» – «Тогда что же делать?» – «Ничего. Оставить пока все как есть. Это лучше, чем творить глупости...» Такой ответ казался мне нелепым. Но вот прошло десять лет, за которые было испробовано все: и мирный процесс, и бомбовые удары... Пробовали даже обрызгивать шахидов салом, чтобы затруднить им попадание в мусульманский рай. Ариэль Шарон сначала усиленно строил поселения на арабских территориях, а теперь сносит их и строит Великую Еврейскую Стену. Почти всем понятно, что результата и Стена не даст – террор будет продолжаться.
Это породило особый стиль и образ жизни. Солдат ходит в увольнение с заряженным боевым оружием. Юноша, пришедший на Шаббат домой из части, в одном знакомом доме в моем присутствии собирал и разбирал автомат «Гиллель», приговаривая: «Видите? Цельнотянутый Калашников...» Оружие держат дома и штатские люди. С оружием израильтянин спокойно пойдет на смерть, не задумываясь, без оружия – не пойдет никуда. В 1993 году граждане Израиля без надобности не показывали носа в места, по сто раз на дню посещаемые туристами со всего мира, – арабскую часть иерусалимского Старого города, Масличную гору, не говоря уж о Вифлееме. На вопрос о том, к Западному или Восточному Иерусалиму относится то или иное место, фотограф из Хорватии строго отвечал: «Это наша единая и неделимая столица». Вопрос же о том, где, собственно, начинаются «территории», просто отметался: «Для нас все Израиль, для них все территории». Но стоит выразить желание сходить хотя бы к Масличной горе, тот же гордый патриот одернет тебя: «Это опасно!» (Впрочем, безопасных мест в Израиле нет. В Хайфе вот терактов до сих пор не было, как и в Питере; теперь и там случаются).
В этом немало смешного. Вообще у Израиля много недостатков – неэффективная экономика, левантийская безалаберность, наивное «промывание мозгов» в любом музее, еврейский фанатизм (нелепое убийство Рабина навсегда останется национальным позором) – и совсем не еврейское пренебрежение образованием и культурой (в массе, понятно). И еще неизвестно, не ждет ли еврейский народ кара за попытку стать «как все», за торопливое осуществление в реальной истории эсхатологических обетований. Но после стольких лет войны, обычной и террористической, Израиль сумел не демонтировать свою несколько патриархальную демократию (в какой еще современной стране первый премьер в промежутке между двумя пребываниями у власти работал пастухом?), сохранил волю защищаться и способность ассимилировать репатриантов и почти избежал стихийных арабских погромов. Правда, психика жителей еврейских поселений на территориях находится на опасной грани. Когда в 1995 году безумец Барух Гольдштейн вошел с автоматом в мечеть в Хевроне, расстрелял 60 человек и сам, конечно, погиб – его могилу в поселении засыпали цветами. Но жители Тель-Авива, Иерусалима, Хайфы и множества маленьких городков, застроенных серыми конструктивистскими домами, живут, как жили. Кодовые замки закрывают, оружие носят, в аэропортах изматывают пассажиров часовыми допросами («Никто не помогал вам собирать чемодан?»), отгоняют детей от окна при подозрительном звуке – но любятся, читают книги (кто не разучился под средиземноморским солнцем), зарабатывают деньги и молятся Б-гу не только о даровании победы. Пока им удается проходить в щель между пораженчеством и погромом. Это – победа и есть. Маленькая, но победа.
ВРоссии ситуация, понятно, другая. Прежде всего, у терактов нет ясного «обратного адреса». На нас напали, нам угрожают, всем, от президента до диссидента, от профессора до дворника, от осетина до чукчи, но – кто?
Кавказцы? Но жертвы Беслана – сами кавказцы. Половина жителей нашего подъезда, которых предупреждают об опасности, – кавказцы: так почему-то получилось. Чеченцы? Нет, похоже, большинство чеченцев устали от войны и готовы принять «русскую власть» как меньшее зло; девочки-зомби в черных платках похожи скорее на жертв, чем на инициаторов злодейства. Басаев и Масхадов? Несомненно, «сладкая парочка» прямо – прямее некуда – причастна ко всему происходящему, но едва ли два человека, скрывающиеся в горах, одни, без соучастников, способны организовать подобное. Аль-Каида? Но это абстракция, ее никто не видел. Собственные спецслужбы? Но чтобы сейчас верить в эту версию, надо быть параноиком. Расплывчатость субъекта преступления мешает мысли, чувству сфокусироваться и порождает панику.
И, похоже, те, кто должен в такой ситуации вести народ за собой, первыми этой панике поддались. Чего ожидаешь в подобной ситуации от государства, какие образы возникают в сознании?
Черчилль в дни Битвы за Англию, на лондонской баррикаде, нависающий всей бульдожьей тушей: «И если нас спросят, какие дни были самим лучшими в нашей жизни, мы ответим – эти дни! Самые лучшие!». Георг VI и его королева, спускающиеся в обычное лондонское бомбоубежище. Увы! Уже то, что президент не вышел на площадь к пришедшему выразить ему поддержку народу, а вместо этого отправился молиться в пустую церковь (под софитами телекамер), говорило о многом... И вот – за то, что на него напали террористы, народ лишили права выбирать губернаторов. Миллионы людей оскорбили, не только отняв у них конституционное право, но и связав эту «реформу» с терактами. Как будто есть вероятность, что россияне выберут губернатором Шамиля Басаева.
Мне не хочется становиться в ряд «обличителей деспотии». Путин – не Черчилль, но и не Сталин, конечно. Он – Керенский... Бывают в русской истории такие случайные, заурядные люди, на которых в какой-то момент концентрируются народное обожание и народные надежды. Но если маленькому хоббиту попадает в руки Кольцо, все же есть крошечная надежда, что он его не уронит и не наденет – и спасет Средиземье, как Фродо. Увы, Путин, кажется, надел кольцо; если он немедленно не снимет его, он обречен. Сауроном он, конечно, не станет, а Горлумом – может.
Ну а «обличители деспотии», либерально-демократическая интеллигенция и соответствующая пресса – чем отметились они в дни трагедии? В лучшем случае – ничем. В худшем – злорадными воплями: «Мы же предупреждали!» и призывами вести политические переговоры, переговоры о статусе Чечни, с людьми, хладнокровно пытающими и убивающими детей. Причем призывы эти раздавались в тот момент, когда заложники были в руках террористов. Корректных слов для характеристики такого поведения просто не найти.
Может быть, для некоторых представителей либеральной интеллигенции стремление доказать собственную правоту и угодить мнению европейского истеблишмента (как они это мнение себе представляют) перевешивает все остальное. Тем хуже для них. Против них – нравственное чувство большинства народа; я в данном случае на стороне большинства.
Надо признать, что «молчаливое большинство» проявило себя в этой ситуации лучше, несравнимо лучше, чем правительство и политическая оппозиция. Дело не только в количестве сданной крови и переведенных денег. Убивали кавказских, осетинских, нерусских детей – слышал ли кто-нибудь от кого-нибудь в этом городе, что, мол, «чурки чурок мочат», наша хата с краю? Я – не слышал. Ни от кого. Ни разу. Преступление (во всяком случае, по официальной версии, озвученной генералом ФСБ Андреевым) совершено людьми разных национальностей – там якобы были и арабы, и русское бандитье – но от имени чеченцев. Начались ли в стране чеченские погромы? Ни одного, сколько я знаю. А проявления «гражданской сознательности»... Трагикомический пример: спекулянт, продавший предполагаемым террористкам билеты на самолеты, не ударился в бега, а добровольно явился с повинной.
Беслан – не просто теракт. Это – нечто невиданное, превзошедшее, пожалуй, даже подвиги палестинцев. Редко когда (если уж пошли в ход цитаты из простодушного толкиеновского эпоса) глаз Саурона, дыхание абсолютного зла так очевидно. И оно вызвало чудо. Как арабская враждебность способствует сплочению потомков польских, русских, марокканских, аргентинских и проч. евреев, населяющих Израиль, – точно так же социально дезинтегрированное, разноплеменное, территориально рассеянное население постсоветской России в ответ на агрессию почувствовало себя народом. Пресса каркала об «угрозе распада России», испуганные власти спешно начали бороться с этой химерой, – а между тем никогда после распада СССР Россия не была так едина, как в сентябре 2004 года.
Импульс этих дней может помочь населению России в том единственном, что сейчас ему под силу. А под силу ему жить, невзирая ни на что, жить в дни предстоящей долгой войны. Закрывать двери подъездов, осторожно относиться к подозрительным сумкам, но не бояться ездить в метро, посылать детей в школу и просто рожать их. И не отводить душу на невинных согражданах. И заставить политическую элиту быть достойной своего народа.
Хотя как раз это в России всегда выходило хуже всего.

Валерий ШУБИНСКИЙ