Презираю ловкость ваших рук

— Уходящий год, дорогая Контра, завершается для вас триумфально. Жизнь, так сказать, только и делает, что подтверждает вашу историческую правоту. Голоса избирателей достаются вам буквально пачками. Вы едва не выиграли выборы в Псковской области, в Архангельской. Без телевизора и денежных мешков, без плясунов и политтехнологов, вы противостоите на равных «Единой Кормушке». Что же будет после Нового года, когда на вашу сторону перейдут еще и миллионы свежемонетизированных?
— Пиво холодное будет, — отвечал на такие вопросы мой дед. Эра выборов окончена, забудьте. Отныне в России начальников — как родителей — не выбирают. Какое, кстати, облегчение для г-на Вешнякова: при сохранении денежного содержания круг обязанностей сократился процентов так на 89! Вот кому повезло.
— Остались муниципальные выборы. Парламентские. Наконец, президентские.
— На муниципальных — голоса, поданные против всех, больше не считаются. Полагаю, это правило распространится. Эта графа будет изъята из бюллетеней. Ведь в ней человек как бы говорит: подозреваю, что эта колода — крапленая, распечатайте новую, — а кто его спрашивает? У нас другими картами не играют. О президентских выборах — никто, кроме неизбежного победителя, не упоминает без улыбки. Поскольку там интересна только уловка: иезуитскую применят — или топорную? Насколько топорно воспользуются иезуитской? — и наоборот. Ну а про парламент все расскажут в пятницу, прямо завтра. Впрочем, уже ясно, что там вообще не будет людей — только партии. «Кормушка» и еще одна — либо две, но это вряд ли. Ходить на выборы такого парламента только чтобы дать знать: я, нижерасписавшийся, презираю ловкость ваших, начальники, рук, — это, пожалуй, уже слишком. Чувство юмора не позволит.
— А собрать свою партию? Уж кто-кто, а вы пятьдесят тысяч сторонников наберете. И семипроцентный так называемый барьер перепрыгнете легко.
— Перепрыгну-то перепрыгну, да охрана не допустит на стадион. В смысле — на правовое наше поле. И сторонников, едва зарегистрируются, всех в этом поле и закопают. Почитайте парагвайскую историю.
— Но есть же и украинский пример.
— Я не понимаю, что там происходит. Украинцы ведут себя почти не как советские. Не как трусы.
— Что-то такое было ведь и у нас в 91-м.
— То есть до чеченской войны. Не исключено, что тут и разгадка. Мы знаем — хотя делаем вид, будто не знаем, — как обращаются с людьми в Чечне. Мы поверили (многие — охотно): с людьми можно и так. И теперь не сомневаемся, что нас в случае чего подвергнут такому же обращению. Попросту сказать — нам известно в точности: жизнь и свобода любого из нас не стоят милицейского плевка. И на улицу толпой не выйдем ни за что: не случится с нами там ничего хорошего. А на Украине, по-видимому, население успело позабыть, как выглядит в натуре зимовка раков. О чем и скрежещут наши павловские-леонтьевы.
— Вы потеряли веру в победу?
— В чью победу, помилуйте? В нашей стране нет политической жизни. Есть телевизор. В нем, как в аквариуме, проплывают, разевая пасти, разные существа — кто противней, кто страшней. Казалось бы — не смотри на них, и дело с концом. Но ужас в том, что хотя все они не прочь перекусить друг дружкой, но в основном питаются веществом наших судеб. Пожирают выпавшее нам время.
— Такие грустные мысли накануне Рождества. Вы ведь католичка? Что бы вы хотели пожелать читателям «Петербургской линии»?
— Чтобы никого не отравили. Не застрелили. Не взорвали. Не посадили в тюрьму. Не ограбили. Самое главное — чтобы ни у кого из детей даже волос не упал с головы.
И тогда наступающий год стал бы несравненно лучше уходящего.

Привязанный к ножке кровати бойцовый петух,
которого нечем кормить, запропавшая почта,
тревога, что так обостряет и зренье, и слух,
москитная сетка любви к одиночеству – вот что
постигнет любого, чье тело слабее, чем дух.

Он слушает море. Могучие эти меха,
раздутые ветром, работают мерно и трудно.
И кто же сказал, будто жизнь напоследок тиха, –
она шелестит беспрерывно и врет беспробудно,
забавно дрожа, точно гребень того петуха:

что смертью болеют не здесь, а в соседней стране –
потреплет порой то Бразилию, то Аргентину,
что дом стережет эта тень петуха на стене,
что пули в упор, а тем более выстрела в спину
не надо бояться, поскольку лежишь на спине.

Ну разве задует, как свечку предутренний бриз –
не раньше, чем сам соберешься загнуться от рака.
Бойцовый петух, эта самая злая из птиц,
следит, как под утро кровать выплывает из мрака.
Он клюв разевает, предчувствуя в миске маис.

Контра ОМНЕС, декабрь 2004