Уважаемые читатели! По этому адресу находится архив публикаций петербургской редакции «Новой газеты».
Читайте наши свежие материалы на сайте федеральной «Новой газеты»

Конец санкт-петербурга

7 апреля 2005 10:00

Среди повторяющихся страшных снов есть один, в котором город предстает в чудовищно трансформированном виде: транспортные развязки на месте площадей, площади на месте памятников архитектуры, бессмысленно широкие улицы, заполненные машинами, бессмысленно огромные дома. При всем том некоторые приметы старого города сохраняются – Нева, острова, мосты... тем больнее видеть бесчисленные разрушения не где-нибудь, а в знакомых местах, разрушения, неожиданно случившиеся и внезапно обнаруженные.
Эти видения не так уж далеки от реальности. Возможно, очень скоро многое из них осуществится. Ведь в последние год-полтора в Петербурге под разговоры о частичной передаче столичных функций началось наконец то, в чем мы пока отставали от столицы: масштабная реконструкция. И с бессилием, безволием спящего мы уже постепенно открываем новый, усовершенствованный образ города, подсчитывая потери, связанные как со сносом, так и со строительством.



Как к этому относиться? Быть может, лучше эти разрушения принять, не жалея понапрасну о каких-то незначительных, пускай дорогих деталях вроде разобранного неказистого домика или снятых трамвайных рельсов? Ведь неумолимый ход времени, прогресс, обновление, сама жизнь – все это не обязано считаться с чьей-то памятью или чьим-то прошлым.
Разве справедливо представлять стиль и образ города чем-то неизменным и застылым, разве не менялся он постоянно, переживая периоды подъема и упадка? Разве не вправе нынешние застройщики попытаться как-то на него влиять, активно вмешиваясь в историческую ткань, чтобы и от нашего времени остался там какой-нибудь след? Да и так ли уж безупречен старый Петербург – и что хорошего в его мрачных подворотнях, дворах-колодцах и улицах-коридорах? Чем так прекрасны Литейный или Загородный проспекты? А разрушения – разве они только вчера начались? Где вообще все эти классически строгие ансамбли, созданные по единому плану? Чем лучше нынешних мастеров какой-нибудь Перетяткович, построивший лет сто назад уродливое здание касс «Аэрофлота»? Что уж говорить о преобразованиях советского времени...
Конечно, всегда хочется быть в ладах с собой и с окружающей действительностью – да это и во всех отношениях выгоднее. Оттого все чаще звучат у нас оптимистические призывы попробовать, решиться, дать волю чьей-то неуемной энергии, не возражать. Все равно перемены неизбежны, а охранительная позиция малопродуктивна. Расслабьтесь и получите удовольствие! Конечно, со многим придется смириться – грядет массовое выведение из-под и без того едва ощутимой охраны государства, новые дерзкие проекты, новые заборы и груды щебня вокруг. Но иначе у Петербурга нет будущего! Тем более – варварство увлекает: что если снести какой-нибудь малоценный квартал?.. А потом еще... И еще.
Стоп. Основанием для нездорового консерватизма, в который впадаешь, знакомясь с новыми мерами по привлечению в город инвесторов, остается формула Константина Леонтьева. Когда культура на подъеме, говорил философ-реакционер, правы радикалы, когда культура в упадке – правда на стороне тех, кто пытается задержать падение и тянет назад, то есть консерваторов.
О культуре в целом ничего не скажу, а вот что касается зодчества – с ним все ясно. В нашей стране последние десятилетия оно пребывает в страшном упадке, о котором нетрудно составить представление – стоит только доехать до любой последней станции метро, выйти и оглядеться. И, конечно, архитектор в наши дни имеет немного шансов стать лидером, звездой, хотя бы скандально известной. Функция его гораздо скромней, он чиновник и/или бизнесмен. И уже давно никакой не жизнестроитель, провидец, революционер.
Прав философ, в 1920-е годы самые радикальные призывы авангарда имели смысл, тогда архитектурная среда просто кишела глубокими, оригинальными идеями. Но те мечты, быть может, потому и не нашли в большинстве случаев воплощения, что слишком далеки были они от убогой практики строительства. Только позднее, огрубев и спустившись на грешную землю, архитектура смогла осуществить многие разрушительные замыслы. В нашей стране – после 1954 года.
Странно, но мы так часто (сравнительно с другими видами искусства) имеем дело с архитектурой и едва ли задумываемся при этом, сколь мощным бывает ее влияние и на культуру в целом, и даже на политику. Мало кто придает теперь большое значение случившемуся полвека назад в отечественном зодчестве. Преодоление сталинизма, борьба с неэкономным строительством, пресловутыми излишествами? Нет, не только это. Главное: именно тогда началось в нашей стране то, что позднее назовут столь созвучным зодчеству словом «перестройка». Архитектура оказалась экспериментальной площадкой для реформаторов, спустя тридцать лет предложивших нечто подобное уже для всей страны. Несмотря на отрицательный результат первых опытов.
Что же сделали они тогда? Во-первых, жесткие экономические ограничения, поистине голодный паек. Как следствие – запрет на фантазию и оригинальность. Во-вторых, в виде слабой компенсации за утраченную идентичность – именно в этой области шире всего раскрытый железный занавес и реабилитация буржуазного искусства. Наряду с типовыми хижинами, сменившими сталинские дворцы, – отдельные элитные проекты, сплошь и рядом позаимствованные из зарубежной архитектурной печати. Не возрождение собственного авангарда, но безудержное копирование американских образцов – вот что стало уделом нашей архитектуры, опередившей все другие виды искусства.
С тех пор все новые города страны превратились в настоящие свалки отработанных приемов западного зодчества, кое-как склеенных популярных мотивов типа стеклянных призм или бетонных пилонов. От архитекторов требовалось работать быстро, дешево и современно. Результат – исчезновение каких-либо творческих идей, убогая бездушная штамповка. Плюс «русский стиль» Золотого кольца и прочие туристские диснейленды. Никаких оригинальных теорий, никаких футурологических концепций, фантастических проектов, никаких выдающихся личностей.
Не получается говорить о современной архитектурной ситуации без погружения в историю. Ибо нынешнее безобразие началось не вчера. Могут возразить – и не у нас. Верно, западный авангард также быстро надорвался, взяв на себя непосильную ношу тотальной реконструкции исторических городов. Но его фиаско очень скоро было осознано многими, став предметом пристального изучения и конструктивной критики. В наших условиях критика снизу была невозможна – не прозвучала она ни в 1980-е, ни даже в 1990-е. Осуждая отдельные новые здания, вступаясь за какие-то обреченные на снос объекты, никто, похоже, не попытался подвергнуть решительному пересмотру всю практику современного строительства. И то правда: какими бы ужасными ни казались новостройки – разве есть альтернатива?
А ведь все лучшее, что принесла Западу архитектура постмодернизма, связано именно с радикальным пересмотром многих священных норм авангарда. У нас же больше говорили об осыпающихся фасадах старого города, призывая его возродить и спасти. Что ж, дожили – возрождение идет полным ходом. И связанный с ним новый стиль – местный извод постмодернизма – все так же подражателен. Вся его новизна в том, что разрешены наконец некоторые излишества: наряду с обычным стеклом можно использовать тонированное, наряду с прямыми линиями – кривые, наряду с железобетоном – штукатурку и т. д. Наивысшее проявление творческой свободы – скопление монстров у Поклонной горы, словно бы соревнующихся в безвкусице.
Беда в том, что наша архитектура окончательно потеряла свое лицо, что посредственные ремесленники ненавидят всякое проявление чужой индивидуальности. Потому все еще довольно необычный облик города должен быть упрощен, нивелирован, а отдельные территории должны утратить свои отличительные черты. За исключением, может быть, одного глобального противопоставления – престижных и непрестижных районов. Конечно же, никому не придет в голову приглашать иностранных архитекторов реконструировать Гражданку или Пороховые, где нет памятников архитектуры и поэтому нечего разрушать. Гораздо интереснее работать в исторической части, с каждым новым проектом снимая очередное табу, нервно подсчитывая, сколько будет стоить м2 в доме, который построят в еще более невообразимом месте.
По всей видимости, советские зодчие, смирившись однажды с тем, что строить как Росси им не по карману, навсегда утратили вкус к формальным поискам да и просто вкус. Но ведь сами архитекторы уверены, что творят вполне на уровне. Их так учили – принимать в штыки любую критику со стороны, отгораживаясь от непрофессионалов своим замысловатым жаргоном. Попробуем освоить его азы.
Вот гостиница «Москва» у лавры – пример из не столь уж близкого прошлого. Скажете, уродливо? Это потому что вам невдомек, какие утонченные задачи ставил перед собой ее автор. Обратите внимание, к примеру, как тонко он вписал свое здание в существующий ландшафт. Значительные размеры отвечают невским просторам, изгиб фасада – плавному течению реки, башня – традиции архитектурных доминант, квадратные окна – строгому плану города, серый цвет – суровой северной природе, общая асимметрия – динамике современности. Овладев этой нехитрой риторикой, несложно оправдать любое уродство. И, конечно, таким путем можно и самому примириться с происходящим. А потом уже выступать в печати, участвовать в общественных обсуждениях и т. п.
Вообще же гостиничные комплексы стали за последние годы настоящим бичом Петербурга. Ничто так уверенно и нагло не заявляет о своем присутствии, как эти бесчисленные новые и обновленные здания, которых в скором времени станет, пожалуй, так много, что непонятно, для кого они. Зачем туристам город, состоящий из одних гостиниц? Впрочем, есть ведь еще один популярный жанр – жилые дома. И такое элитное жилье – временное и постоянное – строится у нас с единственным расчетом: обитатели должны получить как можно более чудесный вид из окна, притом что единственное уродливое вкрапление – сам этот дом или гостиница – им не будет виден. Одним словом, не дома, а смотровые площадки. И вновь справедливости ради следует признать – не вчера это началось. Один из самых чудовищных примеров создания такого уникального вида – столичная гостиница «Россия», бетонный ящик подле Кремля, окруженный декоративными останками Древней Руси. Со стороны жутко, но если смотреть из окна...
Кстати, вот он – самый верный путь превращения города в музей, чего на словах так боятся сторонники вмешательств в исторический облик. Неужели кому-то невдомек, что музей рождается именно при разрушении исторического контекста?! Безжизненный образ лавки древностей возникает вовсе не там, где сохраняется единство городской застройки, но при последовательно проведенной селекции – что ценно, а что не очень, что оставить, а что снести, либо переиначить, либо дополнить. Конечно, и музеи бывают разными. В залах старинных дворцов, сохраняющих какой-то декоративный ансамбль, темные полотна старых мастеров воспринимаются иначе, нежели развешенные по стерильно белым стенам суперсовременных галерей, где они – точно престарелые пациенты в больничных палатах, отделанных кафелем.
Да и кто будет решать, кого казнить, кого миловать, в ситуации интеллектуальной дезориентации и культурного хаоса? Ведь не одни лишь бездушные чиновники и алчные застройщики готовы стать палачами исторического центра. Инициатором сокращения в несколько раз охранной зоны города стал видный историк архитектуры, доктор наук!
Спору нет, строить новые здания надо, вмешиваться в сложившийся облик города придется. Вопрос лишь в том, что именно займет место очередного снесенного за ветхостью дома. Что-нибудь столь же характерное и отвечающее духу места – или нет. Ведь время действительно обнажает ошибки и просчеты и, наоборот, демонстрирует правоту смелых экспериментов. Используя традиционные формулы, можно сказать: авангардный Дом политкаторжан вписался, классический дом банкира Вавельберга («Аэрофлот») – нет. Нам предлагают подождать, когда современное творение покроется патиной, ссылаясь на избитый пример Эйфелевой башни. Но определенные прогнозы можно сделать уже сейчас. Верно, поначалу никем не любимая башня стала символом Парижа. А что, полюбил кто-нибудь гостиницу «Советская», стал ли символом города «Ленинград»? И если теперь их предложат снести вкупе с «Москвой», «Русью» и многими другими, найдется хоть один защитник? А ведь прошло достаточно времени, чтобы отделить хорошее от плохого.
Кстати, если у кого-то чешутся руки что-нибудь снести – ведь это почти готовые стройплощадки! Конечно же, наивно ожидать, что явится из ниоткуда новая Екатерина II, дабы установить мудрое архитектурное правление, удаляя лишь то, что действительно того заслуживает. Уже само такое предположение должно вызвать у здравомыслящих горожан приступ безудержного смеха.
В самом деле, почему бы не заменить в ходе реконструкции стадиона им. Кирова грубые осветительные мачты (похожие на приспособления для чистки бутылок) на что-нибудь более согласованное с ярким замыслом выдающегося зодчего Никольского? Но нет – какая же это реконструкция?! Вы определенно сошли с ума – так здесь уже давно никто не работает. Бесперспективный стадион будет срыт до основания, а затем на его месте возведут элитные коттеджи, рестораны, магазины, парк развлечений, наконец. А стадион построят на другом конце города, и тоже что-нибудь обязательно снесут. Вот это реконструкция!
Далее. Промышленные корпуса разорившихся заводов неплохо бы переоборудовать – под недорогое жилье и культурные центры, как это практикуется во многих европейских городах, то есть с сохранением своеобразного индустриального ландшафта. Благо здесь нам есть чем гордиться, вспомним хотя бы берега Большой Невки у Гренадерского моста, обрамленные кирпичными башнями почти что романтического облика. Или уже закрытый «Красный треугольник». Кирпичный стиль или конструктивистские мотивы могли бы вдохновить архитекторов на оригинальные контекстные решения. Эти кварталы, приведенные в порядок, оказались бы ничем не хуже парадных площадей или проспектов.
Но ведь это тоже полнейший бред! Кто купит в таком абсолютно лишенном гламура доме квартиру, кто заплатит за нее вожделенные шестизначные цифры? Единственный выход – опять-таки все снести, чтобы и следа от убогого функционализма не осталось. И вот уже рекламируют грандиозный проект бизнес-центра на Сампсониевской набережной взамен целого заводского квартала, с абсолютно не привязанными к местности многоэтажными цилиндрами и призмами, которые будут неплохо смотреться от самого Эрмитажа – как набор блестящих упаковок. Но, как скажут ответственные за охрану памятников лица: «Высотность, конечно, превышена, но в исключительных случаях...»
Самая большая, невосполнимая потеря – так называемый Морской фасад. Там, где еще в середине минувшего века можно было наблюдать не загороженную ничем величественную панораму, описанную многими путешественниками, прибывавшими когда-то в Петербург по морю, теперь стоит какой-то совсем другой город, равно отвратительный при взгляде с любого расстояния – что от Петергофа, что непосредственно с Морской набережной. Да и кто придумал предложить для создания городского фасада абсолютно безфасадную застройку? И это не далекая Гражданка или Озерки. Новостройки давно подбираются к старому городу, все плотнее стискивая бетонные объятья. Архитектурная блокада, конец Петербурга!
Главное, что помимо отсутствия какой бы то ни было связи с местом (ту же гостиницу «Ленинград» можно не только передвинуть куда угодно, ее можно повернуть на любой градус, оставив там же, – ничто не изменится), этому строительству свойственен поистине вневременной характер. Основные типы домов за все последние 20–30 лет не претерпели почти никаких изменений, более того, построенное в 1970-е все также производит впечатление новизны – в смысле недоделанности, неприспособленности к нормальной жизни. Пустыри со следами перманентной стройки-разрушения. В этой ситуации как-то неудобно критиковать отдельные проявления современной дурновкусицы, осуждать снос еще одного малоценного памятника XIX века, возмущаться фонарями и мансардами либо с пеной у рта доказывать ненужность спуска к воде у бывшего Дома книги. Процесс реконструкции или возрождения Петербурга в целом зашел в тупик, сделав за последние годы заключительные шаги, перед тем как упереться в стену.
Самый простой вывод – защищать надо не отдельные здания или слишком неопределенный «облик города», но городские территории, ландшафты. Не просто живописные уголки, а целые районы со своим функциональным и смысловым содержанием, со своим неповторимым лицом.
Но совершенно очевидно, что такой подход сейчас нереализуем. Радикально изменить вид новых районов нельзя, остановить их просачивание в центр также не получается, а резонерствовать, одновременно сознавая и признавая собственное бессилие, – это отдает каким-то нехорошим абсурдом. Особенно рядом с теми, кто старается все новейшие идеи поддержать и развить. И теми, в чьих руках наше будущее. «Петербург станет еще красивее», – утверждает один из главных его украшателей, г-н Сопромадзе. Возразить на подобные выплески конструктивной энергии в общем-то нечем. По всей видимости, мы живем в разных городах.
Дома растут, конечно, быстрее, чем деревья. Но между старыми зданиями и старыми деревьями есть какое-то сходство. Их так же быстро можно уничтожить, так же много времени уходит на восстановление. Нельзя построить старый дом, он должен состариться естественным образом.
Нечто вроде градостроительной ошибки в миниатюре совершили жильцы одного из корпусов моего дома. Несколько лет они методично спиливали ветви старой черемухи, лишавшей их квартиру в первом этаже дневного света, да к тому же вульгарно расцветавшей по весне. Наконец, добились своего – на месте черемухи пень. Но окна почему-то зашторены и даже в летнюю жару закрыты. Оказывается, за уничтоженным деревом притаилась обычная дворовая помойка, о близости которой никто из пиливших не догадывался. Наша последняя надежда – на петербургском дереве, кажется, еще осталось несколько не спиленных ветвей...

Иван САБЛИН, кандидат искусствоведения
Фото Андрея ЗАДОРОЖНОГО