Уважаемые читатели! По этому адресу находится архив публикаций петербургской редакции «Новой газеты».
Читайте наши свежие материалы на сайте федеральной «Новой газеты»

Расстрелянная эльза

12 мая 2005 10:00

Вспоминая военные времена, Виктория Владимировна Малаховская, семидесяти пяти лет, в прошлом преподаватель, рассказала об одной женщине, чья удивительная судьба, как и многие подобные судьбы, наверное, должна заполнить существующие до этого по определенным причинам пробелы в летописи войны




В деревне Сологубовка в Кировском районе Ленинградской области находится крупнейшее в Европе немецкое воинское кладбище. Здесь перезахоронены больше 80 тысяч солдат и офицеров вермахта, погибших под Ленинградом. Из Германии сюда приезжают родственники погибших, которые только теперь, по прошествии больше полувека после окончания войны, смогли разыскать могилы своих отцов и старших братьев.


– Я родилась и все свое довоенное детство провела в деревне Туричино Тверской области. Помню, к нам часто по дороге на станцию заглядывали жители из соседних деревень. Среди них была нетипичного для села, городского вида женщина из деревни Шаршани. Звали ее Эльза Карловна – очень хорошенькая, стройная, волосы сзади на голове уложены валиком, темный шерстяной сарафанчик с вышивкой, светлая блузка... Вот что я краем уха слышала о ней от взрослых.
Эльза была немкой, родилась в Германии. Во время Первой мировой войны там было много русских военнопленных, и каким-то образом пятнадцатилетняя Эльза познакомилась с пленым Иваном Боровковым. Видимо, они очень друг другу понравились, возникла любовь, и когда начался обмен между пленными, Иван предложил Эльзе уехать с ним в Россию, в его деревню Шаршани. Не знаю, где они поженились – то ли в Германии, то ли по приезде в Россию, но, по рассказам самой Эльзы, перед отъездом она спросила Ивана: «А какое у тебя в России хозяйство?» «У меня есть своя лавка и мельница», – ответил Иван. Оказавшись в Шаршанях Ивана, Эльза спросила его: «А где твоя лавка?» «Да вот она», – Иван указал в избе на стоящую вдоль стены лавку. – «А мельница где?» Иван повел Эльзу в сарай и указал ей на два грубых жернова... Каждый раз рассказывая об этом, Эльза Карловна весело смеялась. В общем, став Боровковой и оказавшись в бедной деревне в запущенной избе мужа, Эльза сразу взялась за дело. Иван в деревне работал, кажется, столяром. У них родилось трое детей. Жили очень дружно, в доме всегда были необыкновенные чистота и порядок. Завели корову, овец. Эльза быстро научилась говорить по-русски, и все в деревне любили ее.
Не знаю, по какой причине, но перед войной Боровковы закрыли свой дом и перебрались жить в Петрозаводск – кажется, там у Ивана была какая-то родня, – а летом 41-го года всей семьей приехали в Шаршани на отдых. В это время началась война, и уже 4 июля немцы заняли Тверскую область. Все, кто в это время там находились, оказались в оккупации. Тем временем немцы обосновали в местной, недалеко от Туричино, больнице свой гарнизон с комендатурой. Начали проводить перепись местного населения. Узнав, каким образом Эльза Карловна, чистокровная немка, оказалась в России, они предложили ей уехать, уехать вместе с семьей в Германию. Но Эльза сказала: «Нет, я не поеду, я уже привыкла жить здесь». Тогда они направили ее на работу в комендатуру.
Там она работала переводчицей на допросах – немцы устраивали допросы всем, кого подозревали в подрывной деятельности и в связях с партизанами, которые прятались рядом в лесах и очень досаждали минированием дорог. Сама Эльза дала немцам поручительство, что никакой связи с партизанами не имеет, и в случае необходимости брала на поруки тех, кого в этом подозревали, и таким образом спасала многих от расправы. От взрослых я слышала, что Эльза была таким переводчиком, посредником, что обычно немцы с миром отпускали допрашиваемых. И еще помню такой случай: однажды немцы увели с нашего двора буренку, мама обратилась к Эльзе, и вскоре буренка нам была возвращена...
Но однажды кто-то из местных донес в комендатуру (а то, что тогда, бывало, свои доносили на своих, – это не секрет), что семья Романовских из Шаршаней – отец и сын – ушла ночью в лес к партизанам. Эльза до этого взяла уже в чем-то немцами подозреваемых Романовских на поруки. Теперь она была тотчас вызвана в комендатуру, и там немцы обвинили ее в сговоре с Романовскими и в пособничестве партизанам...
Немцы были разные. Простых солдат мы тогда не боялись – это потом уже, в 43-м, предчувствуя поражение, они все озверели, – но в то время они заходили к нам в дом и просили у мамы: «Матка! Кранк (то есть больно), горло болит, надо млеко...» Мне они оставляли шоколад, конфеты. При этом они говорили нам: «Сталин и Гитлер шнапс пьют, а мы должны воевать»... А вот немцы-гестаповцы были жестокие – они могли застрелить любого, кто им чем-то не приглянулся. Когда им надо было проверить, не заложены ли партизанами на дороге мины, они впереди себя пускали лошадь, которую вел под уздцы какой-нибудь местный мальчонка, а сами ехали сзади на своих машинах. Партизаны были их главным врагом, ненавистнее даже солдат на фронте...
И вот через некоторое время немцы вывели Эльзу из комендатуры на проезжую дорогу, и на глазах жителей деревни расстреляли. Это было зимой 42-го, и я как сейчас вижу, как Эльза в своем темном пальто с рассыпавшимися волосами лежит на снегу, а на груди у нее кусок картона с кривыми буквами: «Это ждет каждого, кто будет помогать партизанам». Она лежала так несколько дней, и все это время немецкий часовой на стоящей неподалеку вышке следил, чтоб никто из местных не забрал ее тело, чтобы похоронить.
Мои воспоминания отрывочны, тем более, как я уже сказала, мы с мамой жили в соседней деревне, и я ничего не помню про оставшуюся без Эльзы ее семью, помню лишь, что в деревне только и говорили, что немцы расстреляли свою, немку, и вся деревня оплакивала Эльзу...
Вскоре наши войска начали наступление, 5 ноября 43-го года немцы, отбиваясь, ушли, мы оказались освобожденными. После войны, в 47-м году, наша семья навсегда уехала из деревни в Ленинград, а где-то в 60-х годах Шаршани, совсем обезлюдев, исчезла, как будто ее никогда на земле и не было. Что стало с семьей Эльзы, я не знаю, не знаю, и где сама она похоронена. Но она и сейчас, спустя почти 60 лет, как живая, стоит у меня перед глазами, и, рассказывая о ней, я, наверное, хоть как-то воздаю ей память.

Эмилия КУНДЫШЕВА
фото ИНТЕРПРЕСС