Жди меня – я не вернусь
Любовь Анатольевна Тихонова приехала в Петербург впервые. Не от хорошей жизни, не для того, чтобы полюбоваться красотами Северной Венеции. Ей сообщили, что нашелся ее сын. Которого в декабре 2002-го забрали в армию из родного города Нерехта, что в Костромской области. А в октябре 2003-го он, солдат Денис Тихонов, служивший в части Внутренних войск в чужом Санкт-Петербурге, пропал. И – никаких следов. Ни военкомат, ни военная прокуратура, ни даже столичная телепрограмма «Жди меня» по первому каналу не могли ничего прояснить. Впрочем, военная прокуратура отреагировала – возбудили уголовное дело по статье 337 – «самовольное оставление части», попросту – дезертирство. Объявили парня в федеральный розыск. Даже суд был. Только не над Денисом, а, наоборот, – по поводу его отсутствия. Признали солдата «безвестно отсутствующим». И все. Тишина. Ровно год и девять месяцев. И вот – звонок из Питера: нашелся. Мама срочно собрала денег, примчалась. Ну, конечно, слезы, расспросы. И – жутковатые подробности: сын рассказал, что был... в рабстве...
Двадцать месяцев одиночества. История рядового Тихонова
Постараемся рассказать эту историю максимально приближенно к реальности, так, как она представлена в рассказах самого Дениса Тихонова, его мамы, следователей военной прокуратуры и в тех немногих документах, которые имеются в этом непонятном деле. И не только для того, чтобы соблюсти документальную точность. Но и еще по одной причине. Вот по какой. Помните повесть Лескова «Очарованный странник»? Помните, там случайный попутчик, неторопливо рассказывая свою историю, постепенно, открывая все новые подробности, разворачивает перед слушателями страшную, леденящую душу историю жизни. И картина эта так кошмарна и безыскусна, что завораживает своим непридуманным ужасом. И, что особенно страшно, быстро начинаешь понимать, что относится это вовсе не к одному отдельному человеку, а ко всем нам. Это наша общая история. История русской жизни. Той обычной ужасающей и безысходной жизни, которой живут бесчисленные соотечественники в далеких уголках необъятной России, которую принимают как единственно возможную и им доступную, и о существовании которой даже не подозревают в шумных столицах – ухарской Москве и надменном Санкт-Петербурге... И что еще усиливает сходство – и у Лескова дело происходит на Ладоге, и здесь – тоже берег Ладожского озера... Но по порядку.
Детство, отрочество
Денис рос в многодетной семье. Безденежной, где вечно еле сводят концы с концами, а основополагающим принципом жизни является бесхитростное: не до жиру, быть бы живу. В небольшом провинциальном городке, откуда не видны захватывающие перспективы мировых или отечественных столиц. Зато многочисленные проблемы, в том числе, как это ни парадоксально, даже мировые отдаются своими фантомными болями... Но, собственно, вот:
«...При осмотре ребенка педиатр в роддоме спросил: «Что, у ребенка есть алкогольная зависимость?» Это ему передалось по наследству от отца. Папа у нас часто выпивает. Хотя у Дениса отвращение к алкоголю... Я инвалид 3-й группы. Папа тоже инвалид 3-й группы. У него язва желудка. Язву заработал в армии, когда служил в Чехословакии. Еще было ранение в ногу и голову во время чехословацкой заварухи... Ранение сказалось на семейной жизни. С работы часто приходил пьяный и скандалил дома. Все это видел и слышал Денис. Он не плакал, видя домашние скандалы, замкнулся в себе. Ни с кем не делился своими проблемами. На откровенные разговоры уклонялся... В школе учителя его не любили, потому что необщительный, замкнутый. Рос в тяжелых условиях. У меня пятеро детей. Внимания ему уделялось мало. Жизнью и его потребностями никто не интересовался, так как было очень тяжелое время. Нам, родителям, зарплату не выплачивали годами. Жили впроголодь... После 9-го класса поступил в училище. Стипендию не давали, питания в училище не было. Был весь день голодным. Вскоре у него начал болеть желудок. Сдал анализы – признали язву желудка... На психическое состояние повлияло поведение пьяного папы. Пьяный папа часто пытался наложить на себя руки. Денис видел все это. Он рос неусидчивым, невнимательным, замкнутым. Его угнетало, что мы живем в общежитии без удобств...» (Из заявления мамы Дениса в военную прокуратуру.)
Юность
От армии Денис не бегал. Не то чтобы туда рвался, но к перспективе отдать два года родине относился с пониманием. Хотя в целом отношение к службе в его родном городе было далеким от романтизма. Вот как его описывает мама Дениса:
– У нас в городе как? – рассказывает Любовь Анатольевна. – У кого есть деньги, откупаются от армии, если денег нет, то кто-то старается побыстрее жениться, завести детей, чтобы отсрочку дали. А кто и нахулиганит, чтобы посадили, только чтобы небольшой срок получить, а после тюрьмы уже в армию не берут. А Денис ничего этого делать не хотел. Учиться хотел. Но где же нам на это деньги найти?! Нам ведь в Нерехте зарплату годами не платили... А он парень добросовестный, покладистый, тихий. Я думала, ему просто будет в армии, а вот оказалось, наоборот.
Да, оказалось совсем наоборот. Причем во всех частях (а Денис за неполный год службы сменил их целых четыре – одна в Москве, потом две под Петербургом, а потом и в самом городе на Неве) картина оказывалась удручающе схожей. Примерно такой:
«...Был призван в Москву, Тушино. Были подъемы по ночам, «прокачка» (по типу: «упал – отжался». – Прим. авт.), отбой и снова подъем. Это сделало меня физически сильней, но сломало мою волю и силу духа... Перевели на Северо-Запад в Сосновый Бор на ЛАЭС. Там я узнал, что такое дедовщина... Перевели в Горелово. После приезда нас сразу отправили на работу колоть лед. Трое моего призыва и трое на полгода отслужившие дольше. Один стал бить меня лопатой из-за того, что ему показалось, что я медленно работаю... Вроде после попал в хорошую часть 3727... Но после перед нами встали деды. Издевались, избивали, били кулаками и ногами за любое неисполнение их желаний...» (Из объяснительной Дениса в военную прокуратуру.)
Еще Денис рассказывает о том, что деды посылали «салаг» на «заработки». В смысле, отправляли их в «самоход» с единственной задачей: принести деньги. Принес – нормально. Не принес – опять все то же: «прокачки», рукоприкладство. Приходилось как-то собирать деньги, просить. И вот, во время такой «спецоперации», в один из осенних дней юбилейного 2003-го года (6 октября 2003-го) якобы произошла история, перечеркнувшая невеселую армейскую жизнь Дениса.
Рабство
Было это поздно вечером (наверное, уже около полуночи), в самом центре Питера, у Марсова поля. Там Денису встретились двое мужчин среднего возраста. Стали расспрашивать одинокого солдата – что да как. А потом один из мужчин неожиданно ударил его по голове, отчего Денис потерял сознание. Очнулся в какой-то легковой машине, руки связаны скотчем, на глазах повязка. Ему сказали, чтобы сидел тихо – а то хуже будет. Ехали долго. Потом его забросили в какой-то сарай, и он снова отключился.
А потом... потом вот что:
«Очнулся где-то в подвале. Наутро мне сказали, что я буду рабом и буду строить эту дачу... После моих слов, что меня ждут в части, и моей попытки к бегству меня избили...» (Из объяснительной Дениса в военную прокуратуру.)
Со слов Дениса, он провел там год и девять месяцев. Работал на строительстве коттеджа, помогая рабочему по имени Алик, который по виду и говору был кавказцем. Происходило все это за высоким глухим забором. Жил все это время в сарае, как скотина. За тем, чтобы раб не сбежал со стройки, следила охрана. Сколько это будет продолжаться, чем все кончится – было неизвестно. И от всего этого никаких радостных мыслей в голову не приходило. Приходили как раз мысли совершенно противоположные.
«Я пытался повеситься, но провод оборвался. Порезать вены мне не удалось, я не смог преодолеть себя...» (Из объяснительной Дениса в военную прокуратуру.)
Так прошел год. Потом еще девять месяцев.
Что происходило все это время в этой, другой жизни? А вот что.
15 октября 2003-го из части внутренних войск в Петербурге, где проходил службу Денис (в/ч 3727), в Нерехту пришла телеграмма о том, что солдат Тихонов самовольно оставил часть. И сколько ни пыталась мама Дениса навести хоть какие-то справки – все без толку. Было лишь известно, что «военной прокуратурой № 53 Северо-Западного округа г. Санкт-Петербурга в отношении Тихонова Д.В. возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного ч. 4 ст. 337 УК РФ. УВД Центрального административного района Санкт-Петербурга 28.03.2004 года заведено розыскное дело, он объявлен в федеральный розыск, но установить его местонахождение не представилось возможным». (Из текста решения Нерехтинского городского суда Костромской области от 29 октября 2004 г.)
Заниматься самой расследованием у матери Дениса возможности не было. Через год, в октябре 2004-го, состоялся тот самый суд, решением которого ее сын был признан «безвестно отсутствующим». Собственно, зачем? Да очень просто – вовсе не для того, чтобы кого-то найти, а для «исключения его из списков в/ч 3727» – ну, чтобы, значит, не выписывать зря довольствие и все такое.
Да, в том же октябре 2004-го мама ездила в Москву, обращалась в телепрограмму «Жди меня», надеясь, что, может быть, хоть это поможет найти сына...
И вот наступило лето 2005-го, середина июля.
Со слов Дениса, однажды ему подсыпали снотворное. Почему он так решил? Потому что сразу отключился. Очнулся уже на берегу Ладоги, недалеко от поселка, там, где маяк (поселок Осиновец). Что делать – не знал. Какое-то время побродил там, а потом пошел по шоссе в сторону города (по Дороге жизни, которая идет через Всеволожск на Ржевку).
Шел два дня. По пути пытался обратиться в милицию, но там его слушать не стали, так что пошел дальше. В Питере пришел в военную комендатуру, но и там получил от ворот поворот. Тогда вспомнил, что где-то есть «Солдатские матери», про которых кто-то говорил, что они помогают пострадавшим от дедовщины солдатам. И в конце концов пришел к ним, в правозащитную организацию «Солдатские матери Санкт-Петербурга». Это было 11 июля.
Ночные кошмары
«Матери» взяли Дениса под опеку, сообщили о случившемся маме в Нерехту, договорились с психологами, чтобы поработали с парнем. Заключение психологов было не слишком оптимистичным:
«...Денис малоразговорчив, замкнут, с трудом находит слова для описания своих переживаний и боли, на его глаза наворачиваются слезы, которые он старается сдерживать, краснеет. Сказал, что «его душа болит, что вся его жизнь сломана, как тонкий прутик». Наибольшее беспокойство в данный момент ему приносят ночные кошмары, в которых он видит сцены, связанные с его пребыванием в рабстве и в военной части. Это происходит каждую ночь. В снах он видит людей, которые применяли к нему пытки в армии и на строительстве коттеджа. Временами испытывает неконтролируемые вспышки в памяти пережитых событий... Были суицидные мысли, когда его бросили на берегу Ладожского озера после строительства коттеджа. К людям испытывает недоверчивость...» (Из заключения психологов кризисного центра Института недискриминационных гендерных отношений.)
Что дальше? Сейчас Дениса положили на обследование в окружной военный госпиталь № 442 ЛенВО – на предмет определения его состояния и комиссования из армии. Если он будет комиссован, то уголовное дело (то самое, по статье о дезертирстве) закроют. Если нет...
Впрочем, у тех, кто занимается его делом в уже упоминавшейся военной прокуратуре № 53 (прокуратуре Внутренних войск), есть своя версия событий, которая разительно отличается от вышеизложенной и тоже заслуживает внимания.
Что говорят прокуроры
Следователи военной прокуратуры к рассказу о злоключениях Дениса отнеслись скептически (впрочем, как и положено людям их профессии – не столько доверяй, как проверяй). «Следаки» в погонах предложили свою версию развития событий. Мол, Денис – парень нетрадиционной сексуальной ориентации, убежал из части и все это время где-то скрывался. Подкрепляется эта версия показаниями одного (теперь уже бывшего) сослуживца Дениса: якобы он видел его в городе в компании какого-то мужчины лет сорока. (Кстати, об этом – о том, что сына видели в городе, – даже говорится в письме, которое прислали из воинской части маме Дениса в Нерехту.) Ну а потом, чтобы избежать наказания, уже была придумана вся эта история с похищением, мнимым рабством... Есть здесь логика? Есть. Могло такое быть? Наверное, могло.
Хорошо, допустим, так. Но давайте немного порассуждаем.
Ну, во-первых, никто еще не отменял презумпцию невиновности. И человек считается невиновным до тех пор, пока не доказано обратное.
Во-вторых, насколько правдоподобно то, что он мог сбежать? Для того чтобы уйти из части, пересилив страх наказания (уголовное преступление все же!), надо было бежать не наугад, а знать куда, с кем-то заранее договориться. Может ли сделать это в незнакомом городе солдат-первогодок, у которого нет никакой возможности разгуливать по городу, с кем-то встречаться, знакомиться, договариваться? Наверное, нет.
Ну хорошо, допустим, все равно неправда, все равно сбежал сам. Но если даже и так, ведь на это же надо было решиться психологически. Просто ли сделать это парню, никогда никакими вывертами не отличавшемуся, по жизни законопослушному, тихому? Непросто. Какой вывод? Если все же решился – значит, довели. Жизнь довела. Ну, в конечном счете, понятно, армия – болью, бесправием, унижением, беспросветностью...
Ну а что же все-таки по поводу похищения? Возможно ли такое? Военные прокуроры не отрицают – возможно. Только вот раскрутить такое дело, по их мнению, нереально, доказать все равно ничего не удастся. По крайней мере, ни одного аналогичного примера правоохранители в погонах не припоминают. А вот солдаты из армии, говорят, пропадают; конечно, не в массовом порядке, но все же достаточно регулярно.
Послесловие
Ну и что? – может подумать скептически настроенный читатель. Вроде история похожа на правду, а с другой стороны, может быть, все и не так... Ну что же, пусть даже и не так. Тем более что есть еще одна версия случившегося, уже совсем дикая. Такая, что даже говорить об этом во всеуслышание не хочется – слишком больно это может ударить по самому Денису... И все равно, при любом раскладе неизменным остается главное. Ведь на самом деле, как бы там ни было, все это – из нашей жизни. Той жизни, где реальность перемежается с кошмаром, а ужасное воспринимается как обыденное. Примерно как у Лескова в «Очарованном страннике».
И сколько еще таких никем не услышанных леденящих душу историй можно узнать в далеких уголках необъятной России? Обычных историй ужасающей и безысходной жизни, о существовании которой многие даже не подозревают...
Мама и сын, первое фото после разлуки
Постараемся рассказать эту историю максимально приближенно к реальности, так, как она представлена в рассказах самого Дениса Тихонова, его мамы, следователей военной прокуратуры и в тех немногих документах, которые имеются в этом непонятном деле. И не только для того, чтобы соблюсти документальную точность. Но и еще по одной причине. Вот по какой. Помните повесть Лескова «Очарованный странник»? Помните, там случайный попутчик, неторопливо рассказывая свою историю, постепенно, открывая все новые подробности, разворачивает перед слушателями страшную, леденящую душу историю жизни. И картина эта так кошмарна и безыскусна, что завораживает своим непридуманным ужасом. И, что особенно страшно, быстро начинаешь понимать, что относится это вовсе не к одному отдельному человеку, а ко всем нам. Это наша общая история. История русской жизни. Той обычной ужасающей и безысходной жизни, которой живут бесчисленные соотечественники в далеких уголках необъятной России, которую принимают как единственно возможную и им доступную, и о существовании которой даже не подозревают в шумных столицах – ухарской Москве и надменном Санкт-Петербурге... И что еще усиливает сходство – и у Лескова дело происходит на Ладоге, и здесь – тоже берег Ладожского озера... Но по порядку.
Детство, отрочество
Денис рос в многодетной семье. Безденежной, где вечно еле сводят концы с концами, а основополагающим принципом жизни является бесхитростное: не до жиру, быть бы живу. В небольшом провинциальном городке, откуда не видны захватывающие перспективы мировых или отечественных столиц. Зато многочисленные проблемы, в том числе, как это ни парадоксально, даже мировые отдаются своими фантомными болями... Но, собственно, вот:
«...При осмотре ребенка педиатр в роддоме спросил: «Что, у ребенка есть алкогольная зависимость?» Это ему передалось по наследству от отца. Папа у нас часто выпивает. Хотя у Дениса отвращение к алкоголю... Я инвалид 3-й группы. Папа тоже инвалид 3-й группы. У него язва желудка. Язву заработал в армии, когда служил в Чехословакии. Еще было ранение в ногу и голову во время чехословацкой заварухи... Ранение сказалось на семейной жизни. С работы часто приходил пьяный и скандалил дома. Все это видел и слышал Денис. Он не плакал, видя домашние скандалы, замкнулся в себе. Ни с кем не делился своими проблемами. На откровенные разговоры уклонялся... В школе учителя его не любили, потому что необщительный, замкнутый. Рос в тяжелых условиях. У меня пятеро детей. Внимания ему уделялось мало. Жизнью и его потребностями никто не интересовался, так как было очень тяжелое время. Нам, родителям, зарплату не выплачивали годами. Жили впроголодь... После 9-го класса поступил в училище. Стипендию не давали, питания в училище не было. Был весь день голодным. Вскоре у него начал болеть желудок. Сдал анализы – признали язву желудка... На психическое состояние повлияло поведение пьяного папы. Пьяный папа часто пытался наложить на себя руки. Денис видел все это. Он рос неусидчивым, невнимательным, замкнутым. Его угнетало, что мы живем в общежитии без удобств...» (Из заявления мамы Дениса в военную прокуратуру.)
Юность
От армии Денис не бегал. Не то чтобы туда рвался, но к перспективе отдать два года родине относился с пониманием. Хотя в целом отношение к службе в его родном городе было далеким от романтизма. Вот как его описывает мама Дениса:
– У нас в городе как? – рассказывает Любовь Анатольевна. – У кого есть деньги, откупаются от армии, если денег нет, то кто-то старается побыстрее жениться, завести детей, чтобы отсрочку дали. А кто и нахулиганит, чтобы посадили, только чтобы небольшой срок получить, а после тюрьмы уже в армию не берут. А Денис ничего этого делать не хотел. Учиться хотел. Но где же нам на это деньги найти?! Нам ведь в Нерехте зарплату годами не платили... А он парень добросовестный, покладистый, тихий. Я думала, ему просто будет в армии, а вот оказалось, наоборот.
Да, оказалось совсем наоборот. Причем во всех частях (а Денис за неполный год службы сменил их целых четыре – одна в Москве, потом две под Петербургом, а потом и в самом городе на Неве) картина оказывалась удручающе схожей. Примерно такой:
«...Был призван в Москву, Тушино. Были подъемы по ночам, «прокачка» (по типу: «упал – отжался». – Прим. авт.), отбой и снова подъем. Это сделало меня физически сильней, но сломало мою волю и силу духа... Перевели на Северо-Запад в Сосновый Бор на ЛАЭС. Там я узнал, что такое дедовщина... Перевели в Горелово. После приезда нас сразу отправили на работу колоть лед. Трое моего призыва и трое на полгода отслужившие дольше. Один стал бить меня лопатой из-за того, что ему показалось, что я медленно работаю... Вроде после попал в хорошую часть 3727... Но после перед нами встали деды. Издевались, избивали, били кулаками и ногами за любое неисполнение их желаний...» (Из объяснительной Дениса в военную прокуратуру.)
Еще Денис рассказывает о том, что деды посылали «салаг» на «заработки». В смысле, отправляли их в «самоход» с единственной задачей: принести деньги. Принес – нормально. Не принес – опять все то же: «прокачки», рукоприкладство. Приходилось как-то собирать деньги, просить. И вот, во время такой «спецоперации», в один из осенних дней юбилейного 2003-го года (6 октября 2003-го) якобы произошла история, перечеркнувшая невеселую армейскую жизнь Дениса.
Рабство
Было это поздно вечером (наверное, уже около полуночи), в самом центре Питера, у Марсова поля. Там Денису встретились двое мужчин среднего возраста. Стали расспрашивать одинокого солдата – что да как. А потом один из мужчин неожиданно ударил его по голове, отчего Денис потерял сознание. Очнулся в какой-то легковой машине, руки связаны скотчем, на глазах повязка. Ему сказали, чтобы сидел тихо – а то хуже будет. Ехали долго. Потом его забросили в какой-то сарай, и он снова отключился.
А потом... потом вот что:
«Очнулся где-то в подвале. Наутро мне сказали, что я буду рабом и буду строить эту дачу... После моих слов, что меня ждут в части, и моей попытки к бегству меня избили...» (Из объяснительной Дениса в военную прокуратуру.)
Со слов Дениса, он провел там год и девять месяцев. Работал на строительстве коттеджа, помогая рабочему по имени Алик, который по виду и говору был кавказцем. Происходило все это за высоким глухим забором. Жил все это время в сарае, как скотина. За тем, чтобы раб не сбежал со стройки, следила охрана. Сколько это будет продолжаться, чем все кончится – было неизвестно. И от всего этого никаких радостных мыслей в голову не приходило. Приходили как раз мысли совершенно противоположные.
«Я пытался повеситься, но провод оборвался. Порезать вены мне не удалось, я не смог преодолеть себя...» (Из объяснительной Дениса в военную прокуратуру.)
Так прошел год. Потом еще девять месяцев.
Что происходило все это время в этой, другой жизни? А вот что.
15 октября 2003-го из части внутренних войск в Петербурге, где проходил службу Денис (в/ч 3727), в Нерехту пришла телеграмма о том, что солдат Тихонов самовольно оставил часть. И сколько ни пыталась мама Дениса навести хоть какие-то справки – все без толку. Было лишь известно, что «военной прокуратурой № 53 Северо-Западного округа г. Санкт-Петербурга в отношении Тихонова Д.В. возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного ч. 4 ст. 337 УК РФ. УВД Центрального административного района Санкт-Петербурга 28.03.2004 года заведено розыскное дело, он объявлен в федеральный розыск, но установить его местонахождение не представилось возможным». (Из текста решения Нерехтинского городского суда Костромской области от 29 октября 2004 г.)
Заниматься самой расследованием у матери Дениса возможности не было. Через год, в октябре 2004-го, состоялся тот самый суд, решением которого ее сын был признан «безвестно отсутствующим». Собственно, зачем? Да очень просто – вовсе не для того, чтобы кого-то найти, а для «исключения его из списков в/ч 3727» – ну, чтобы, значит, не выписывать зря довольствие и все такое.
Да, в том же октябре 2004-го мама ездила в Москву, обращалась в телепрограмму «Жди меня», надеясь, что, может быть, хоть это поможет найти сына...
И вот наступило лето 2005-го, середина июля.
Со слов Дениса, однажды ему подсыпали снотворное. Почему он так решил? Потому что сразу отключился. Очнулся уже на берегу Ладоги, недалеко от поселка, там, где маяк (поселок Осиновец). Что делать – не знал. Какое-то время побродил там, а потом пошел по шоссе в сторону города (по Дороге жизни, которая идет через Всеволожск на Ржевку).
Шел два дня. По пути пытался обратиться в милицию, но там его слушать не стали, так что пошел дальше. В Питере пришел в военную комендатуру, но и там получил от ворот поворот. Тогда вспомнил, что где-то есть «Солдатские матери», про которых кто-то говорил, что они помогают пострадавшим от дедовщины солдатам. И в конце концов пришел к ним, в правозащитную организацию «Солдатские матери Санкт-Петербурга». Это было 11 июля.
Ночные кошмары
«Матери» взяли Дениса под опеку, сообщили о случившемся маме в Нерехту, договорились с психологами, чтобы поработали с парнем. Заключение психологов было не слишком оптимистичным:
«...Денис малоразговорчив, замкнут, с трудом находит слова для описания своих переживаний и боли, на его глаза наворачиваются слезы, которые он старается сдерживать, краснеет. Сказал, что «его душа болит, что вся его жизнь сломана, как тонкий прутик». Наибольшее беспокойство в данный момент ему приносят ночные кошмары, в которых он видит сцены, связанные с его пребыванием в рабстве и в военной части. Это происходит каждую ночь. В снах он видит людей, которые применяли к нему пытки в армии и на строительстве коттеджа. Временами испытывает неконтролируемые вспышки в памяти пережитых событий... Были суицидные мысли, когда его бросили на берегу Ладожского озера после строительства коттеджа. К людям испытывает недоверчивость...» (Из заключения психологов кризисного центра Института недискриминационных гендерных отношений.)
Что дальше? Сейчас Дениса положили на обследование в окружной военный госпиталь № 442 ЛенВО – на предмет определения его состояния и комиссования из армии. Если он будет комиссован, то уголовное дело (то самое, по статье о дезертирстве) закроют. Если нет...
Впрочем, у тех, кто занимается его делом в уже упоминавшейся военной прокуратуре № 53 (прокуратуре Внутренних войск), есть своя версия событий, которая разительно отличается от вышеизложенной и тоже заслуживает внимания.
Что говорят прокуроры
Следователи военной прокуратуры к рассказу о злоключениях Дениса отнеслись скептически (впрочем, как и положено людям их профессии – не столько доверяй, как проверяй). «Следаки» в погонах предложили свою версию развития событий. Мол, Денис – парень нетрадиционной сексуальной ориентации, убежал из части и все это время где-то скрывался. Подкрепляется эта версия показаниями одного (теперь уже бывшего) сослуживца Дениса: якобы он видел его в городе в компании какого-то мужчины лет сорока. (Кстати, об этом – о том, что сына видели в городе, – даже говорится в письме, которое прислали из воинской части маме Дениса в Нерехту.) Ну а потом, чтобы избежать наказания, уже была придумана вся эта история с похищением, мнимым рабством... Есть здесь логика? Есть. Могло такое быть? Наверное, могло.
Хорошо, допустим, так. Но давайте немного порассуждаем.
Ну, во-первых, никто еще не отменял презумпцию невиновности. И человек считается невиновным до тех пор, пока не доказано обратное.
Во-вторых, насколько правдоподобно то, что он мог сбежать? Для того чтобы уйти из части, пересилив страх наказания (уголовное преступление все же!), надо было бежать не наугад, а знать куда, с кем-то заранее договориться. Может ли сделать это в незнакомом городе солдат-первогодок, у которого нет никакой возможности разгуливать по городу, с кем-то встречаться, знакомиться, договариваться? Наверное, нет.
Ну хорошо, допустим, все равно неправда, все равно сбежал сам. Но если даже и так, ведь на это же надо было решиться психологически. Просто ли сделать это парню, никогда никакими вывертами не отличавшемуся, по жизни законопослушному, тихому? Непросто. Какой вывод? Если все же решился – значит, довели. Жизнь довела. Ну, в конечном счете, понятно, армия – болью, бесправием, унижением, беспросветностью...
Ну а что же все-таки по поводу похищения? Возможно ли такое? Военные прокуроры не отрицают – возможно. Только вот раскрутить такое дело, по их мнению, нереально, доказать все равно ничего не удастся. По крайней мере, ни одного аналогичного примера правоохранители в погонах не припоминают. А вот солдаты из армии, говорят, пропадают; конечно, не в массовом порядке, но все же достаточно регулярно.
Послесловие
Ну и что? – может подумать скептически настроенный читатель. Вроде история похожа на правду, а с другой стороны, может быть, все и не так... Ну что же, пусть даже и не так. Тем более что есть еще одна версия случившегося, уже совсем дикая. Такая, что даже говорить об этом во всеуслышание не хочется – слишком больно это может ударить по самому Денису... И все равно, при любом раскладе неизменным остается главное. Ведь на самом деле, как бы там ни было, все это – из нашей жизни. Той жизни, где реальность перемежается с кошмаром, а ужасное воспринимается как обыденное. Примерно как у Лескова в «Очарованном страннике».
И сколько еще таких никем не услышанных леденящих душу историй можно узнать в далеких уголках необъятной России? Обычных историй ужасающей и безысходной жизни, о существовании которой многие даже не подозревают...
Николай ДОНСКОВ