Ах, зачем русский – не эрмитаж?

Эпоху «больших музейных визитов» открыл вовсе не петербуржец Владимир Путин, а его предшественник Борис Николаевич Ельцин. День пребывания Билла Клинтона в Петербурге был построен следующим образом: Русский музей - обед - Эрмитаж. Подготовка музеев к экскурсии Клинтона была впечатляющей и даже шокирующей. Конечно, перекрытый центр города, в Русском - почти военный штаб, в Эрмитаже - служебные собаки в зале Ван Дейка. Теперь это - музейные будни. Конечно, американские президенты наезжают нечасто, зато правительственные визиты в Петербург происходят регулярно.
Соперничество Русского музея и Эрмитажа имеет давние корни. Казалось бы, что им делить? Каждый знает, что в Эрмитаже - искусство зарубежное (непрофильный русский отдел до недавнего времени был представлен довольно скромно), в Русском, соответственно, - русское. Но события последних лет меняют этот взгляд. В самом начале тысячелетия началась настоящая гонка преследования: в 2001 году громкие презентации, пресс-конференции и события следовали одно за другим, музеям одно за другим передавались здания. Создавалось впечатление, что каждое новое событие является ответом на действия конкурента; по крайней мере все очень походило на борьбу конкурирующих корпораций. Директора музеев стали часто появляться на экранах телевизоров, причем не только в новостях культуры.
Михаил Пиотровский - не просто директор музея. Он - публичный политик и талантливый шоумен. Его приглашают на свадьбу нидерландского принца и назначают генеральным директором ОРТ. Оставим в стороне его дружеские отношения с президентом Путиным, он и сам умеет подать себя. Непременный черный шарф, артистичный жест, наконец, эрмитажный «хит» - часы-павлин. Михаил Борисович - идеальный директор публичного музея государственного значения. Добавим к этому заместителя не меньших государственных достоинств - главу Геральдической комиссии Георгия Вилинбахова - и представительный тандем готов. Без тени иронии - это парочка государственного масштаба. Соответственно, сам Эрмитаж автоматически становится политически значимым музеем, в его залах вновь решаются вопросы мирового масштаба - как когда-то, до 1917-го. Это - государство в государстве, конституционная монархия с Пиотровским во главе (власть, естественно, наследственная) и премьер-министром Вилинбаховым.
Владимир Гусев - директор совершенно другого плана. Его имя звучит в основном в связи с научной деятельностью. Для Русского музея он сделал, конечно, неизмеримо много. Если музей - государство, то Гусев - демократически избранный президент. Он действительно был выбран коллективом, сменив заместительство по науке полноценным директорством. Он лишь недолго пробыл в перестроечной команде Анатолия Собчака, теперь же от политики, тем более публичной, далек. Ильюшу Обломова признает своим любимым героем, а по характеру - созерцатель.
Все бы выглядело куда как хорошо. Русское искусство - зарубежное. Лед и пламень (в смысле - Гусев и Пиотровский), но... Когда в феврале 2001 года Русский музей собрал журналистов на презентацию проекта воссоздания комплекса Михайловского замка и системы инженерно-фортификационных сооружений, даже видавшие виды журналисты дрогнули. Планы производили впечатление не просто гигантомании, но ненаучной фантастики. Напомню: при этом презентация проходила в заледенелом Инженерном замке, где гостям были продемонстрированы помещения бывшей Центральной научно-технической библиотеки с открытыми полами и провисшими потолками (кроме, разумеется, отреставрированной «Павловской» части и церкви). А в проектах - реставрация Михайловского замка, весьма спорное с эстетической точки зрения воссоздание площади Коннетабля, восстановление каналов, организация огромного пешеходного пространства и даже подземный переход от Михайловского дворца к Михайловскому замку (привет Эрмитажу!).
Спрашивается - зачем? В Эрмитаже на данный момент 2 миллиона 888 тысяч 935 единиц хранения, размещенные в исторически Эрмитажном комплексе зданий на Дворцовой набережной, Меншиковском дворце и новом хранилище в Старой Деревне (всего, кроме старого комплекса, 3 площадки). В здании Министерства иностранных дел - выставочные залы и лекторий. В Русском музее - 390 тысяч 457 единиц хранения, на порядок меньше, и кроме Михайловского дворца - корпус Бенуа и три дворца: Мраморный, Строгановский и Михайловский замок. При этом два последних освоены еще очень слабо и требуют гигантских вложений. Вопрос о рациональности такого расширения музея весьма спорен.
Для того чтобы заполнить такое огромное дворцовое пространство, нужно вести бурную выставочную деятельность. Собственных экспонатов на все не хватит. Русский музей ведет, только непонятно почему, дни Италии, российско-японский форум и выставку кубинского художника. Ведь не обеднело же русское искусство, зачем же лезть в чужую епархию? Видимо, и здесь сыграло свою роль соперничество музеев?
Похоже, так - очень уж хочется быть «как Эрмитаж». Чтобы иметь такой же международный вес, государственное значение и, конечно, большие деньги. Но чтобы стать таким же монстром, надо набирать международный опыт и связи. А также площади. Однако имперский Эрмитаж не покушается на городской ландшафт, а мог бы ради восстановления исторического вида закатать под плац площадь перед Дворцовым мостом и прорыть канал по Съездовской линии Васильевского острова, рядом с Меншиковским. Но не покусился. А вот тишайший созерцатель Гусев - покусился.
И вот что удивительно: какой бы сумасшедший проект ни презентовал Эрмитаж - воспринимается он почти как должное. А вот со стороны Русского - шокирует. Чего-то не хватает чудному, замечательному музею. Не тот имидж, что ли?
Может быть, все дело в том, что российскому менталитету явно импонирует монархия. Властям - тоже. Поэтому Эрмитаж, во главе с Пиотровским, в Зимнем дворце и Генеральном штабе всегда будет символом величия государства. А Русский музей - просто очень хорошим музеем и крупнейшей коллекцией русского искусства в мире.
Поэтому «Черный квадрат» Малевича против всякой формальной логики, передается Эрмитажу.
Вот поэтому-то Русский музей - не Эрмитаж.

Анастасия БЕЖЕНЦЕВА