Ангел – пустые руки

Задрав голову, разглядывала по-южному синий квадратик неба, запечатавший уходящие вверх тоннели световых – хотя точнее было бы темновых – дворов, обросших ракушками столетних фанерных холодильников. («Ящики для кошек?» – спросил однажды гордый своей сообразительностью малолетний петербуржец, незнакомый с реалиями почившего в бозе века.) Ныряла в пустые гулкие колодцы, в которых, если притихнуть и зажмуриться, можно расслышать тающее эхо дореволюционных воплей старьевщиков или всхлипываний шарманки.

Впрочем, остров любит укладывать время слоями – и в одной из подворотен лицом к лицу встретилась со всем брежневским политбюро во главе с Леонидом Ильичом. Какое-то учреждение, перетряся своих подвалов, радостно вынесло стенд с фотографиями на помойку. (Я, кстати, пыталась потом уволочь беспризорных старцев домой в дизайнерских целях, но категорически запротестовал муж. Сказал, что не готов жить с ними в одной квартире.)

В общем, так, оказываясь то у психушки доктора Бари на 5-й линии, где когда-то погружался в слепоту и безумие растерзанный своими демонами Врубель, то среди полуразвалившихся флигелей на месте существовавшей здесь в елизаветинские времена первой русской химической лаборатории – говорят, в земле до сих пор хранятся разноцветные кусочки ломоносовской смальты, – спугивая кошек, двигалась к Тучкову переулку. И уже почти до него добравшись, ступив с Кадетской в узкий, вымощенный брусчаткой двор Екатерининской церкви, услышала обращенное ко мне самым обыденным тоном:

– Вы к ангелу?

Вопрос, надо сказать, не праздный. За три века город, помимо людей, населило неимоверное количество существ, которые к нашей реальности относятся слабо, но и потусторонними их уже не назовешь. Практически соседи: атланты, кариатиды, фавны, медузы, горгульи и масса всякой мелкой живности лепится на фасадах и внутри дворов, и не нужно много принять на грудь, чтобы увидеть краем глаза прошмыгнувшего в подвал за кошкой грифончика.

Но ангелы – дело совершенно другое. Статус у них другой, позиция в табели о рангах сверхъестественных сил. Каждый добросовестный турист знает, что три ангела, золотой, бронзовый и серебряный, денно и нощно охраняют культурную нашу столицу. Соответственно, со шпиля Петропавловского собора, с Александровской колонны и с купола Екатерининской церкви, что на Кадетской линии. Если первые два известны на весь мир, то третий – только петербуржцам. И пока, важно вещают экскурсоводы, ангелы все на своих местах и чувствуют себя хорошо, с Петербургом не может случиться ничего дурного. Судя по биографии города, ангелы то и дело чувствуют себя неважно, а то и просто отвратительно. Не говоря уже о том, что самый старший, василеостровский, десять лет как покинул место своего дозора, хотя и не самочинно. Просто одряхлел, и в 2004 году с помощью альпинистов его спустили вниз. И кто бы мог подумать, что все это время он, без всякой славы, живет в деревянном сарайчике во дворе церкви.

 Выскочил из сторожки, углядев мои подозрительные перемещения, ужасно огромный и косматый Лёва, грозно загавкал, загремел внушительной цепью. Ну, может, не такой уж огромный, но мне много и не надо, пару раз куснул – уменьшилась вполовину. Вышла неразговорчивая женщина с ключом, открыла хлипкую дверь сарайчика.

Внутри, в полумраке, на дощатом помосте, опустив голову, стоял ангел. Вопреки городскому мифу, не серебряный. Довольно грубо вырезанный из дерева и сверху обитый свинцовыми листами, за двести лет превратившимися в лохмотья. И если его сверкающего золотом собрата на шпиле Петропавловки несколько раз заменяли на нового, еще более ослепительного, а бронзового с Дворцовой площади тщательно отреставрировали несколько лет назад, то деревянный, никогда раньше не покидавший своего поста, выглядит печально. Растрескавшийся, с бессильно опущенными пробитыми осколками немецких снарядов крыльями. Искалеченный и ограбленный – в тридцатые кипучие активисты-богоборцы, забравшись наверх, вырвали из его рук медный крест. Я все зачем-то пытаюсь представить, как они это сделали. Долго ли лезли, как раскачивали, улюлюкали, когда крест полетел вниз. Ликующие строители светлого будущего, разрушающие мир насилья. Вырвали буквально с корнем – рука изувечена, словно ангел пытался удержать свою ношу.

Но простое лицо, вырезанное в начале XIX века охтинскими мастерами, прекрасно. Это кажется невероятным – при нашем-то безжалостном климате, и все же, несмотря на потрескавшуюся древесину, оно сохраняет свое выражение. Все та же на губах недоверчивая полуулыбка, все так же распахнуты глаза, перед которыми прошли потрясения двух столетий. Под питерской моросью, покрытый инеем или раскаленный летним пеклом, двести лет смотрел сверху ангел на мятежи и казни, на коронации и демонстрации, войны и голод. И вот он на земле. Его можно коснуться.

На купол он не вернется. Вместо него обещают после общей реставрации храма установить точную копию – молодого, зоркого, полного сил заместителя. Уже появляются претенденты. Один дубль, подарок некоего мецената, стоит здесь же, во дворе, и пугает поздним вечером прохожих физиономией охранника – очень уж мрачным он получился, несмотря на врученный ему новенький блестящий крест. Что-то напутали с пропорциями, объясняют смущенно служители.

Внутри сарайчика, рядом со старым ангелом, завелся и второй – гипсовый слепок, белый и глупый, миловидный как балерина. Каким будет окончательный вариант, не может пока сказать никто.

Лишенный креста ангел еще в советские времена получил на острове два прозвища. Одно насмешливое – Пионер, за сходство с салютующим пионером, а второе очень грустное – Ангел Пустые Руки. Ладонь, вскинутая вверх, застыла в странном жесте – словно он начал закрывать ею глаза, чтобы не видеть ни этого города на болоте, ни его жителей, но остановился в нерешительности. Так что у нас еще есть шанс.

Фотографии Елены Лукьяновой