Наталия
Все сотрудники российских благотворительных фондов знают: чем выразительнее лицо их подопечного на фотографии, чем увлекательнее его история, тем больше у человека шансов найти жертвователя. Герои нашей рубрики – обычные люди с обычными профессиями, обычной жизнью и, к несчастью, необычной болезнью. Им всем нужны деньги на лечение. Мы хотим, чтобы они были живы.
У ворот двухэтажного облупившегося дома меня встречает худенькая женщина в дутой куртке, смешной розовой шапке, стоящей торчком, и в больших очках. Наталья торопливо ведет меня по длинному скрипящему коридору – торопится доделать пирожки.
В доме холодно, Маша затапливает печь специально для меня. Обычно они делают это после обеда, чтобы сэкономить дрова. Садимся обедать, Наташа снимает очки и шапку – от образа бабушки не остается и следа. Передо мной красивая женщина с интеллигентными чертами лица.
«Да это мы здесь такие, потому что климат суровый и жизнь тяжелая, а в Фергане мы в платьях и на каблуках ходили», – говорит она, видя мою реакцию на превращение золушки в принцессу.
«Из Узбекистана мы решили уехать потому, что там русские стали просто не нужны, закрывались русские школы, детсады – мы чувствовали себя лишними. Я до сих пор хочу обратно, не могу привыкнуть к климату, но Машин дом уже в Петербурге, и я должна устроить ее быт здесь. Российское гражданство мы получили в 1997 году, еще живя в Узбекистане, через российское посольство, когда начались гонения. Но в Россию поехали позже, когда Маша окончила школу. Было очень сложно адаптироваться – съемное жилье, поиск работы, непривычный климат, отсутствие постоянной прописки. Мне кажется, что я заболела из-за большого количества проблем в жизни».
Последние пять лет до болезни Наташа работала в Макдоналдсе, потом пришлось уволиться. После приема рибомустина (лекарства, которое привело к ремиссии) самочувствие улучшилось, появились силы работать, но обратно в Макдоналдс уже не берут – говорят, нужна постоянная прописка, хотя раньше этого не требовалось.
«Считаю, что мне очень повезло с этой работой. У них хороший соцпакет, зарплату не задерживали, и я могла отправлять деньги своему брату. Раньше я приезжала к нему в Фергану раз в полгода, чтобы сделать уборку, постирать и сделать другие домашние дела, которыми он не способен заниматься. А теперь уже год как не была, врачи запретили, да и денег нет.
Собственно, работа мне и помогла обнаружить болезнь. Когда мы проходили медкомиссию, сказали, что у меня плохая кровь, но тогда я не обратила на это должного внимания. А на второй медкомиссии мне уже настоятельно рекомендовали обратиться к врачу. Я долго не говорила Маше о своем диагнозе, думала, вылечусь, тогда и скажу, но пришлось раскрыться, когда я попала в больницу».
«После больницы мне назначили химиотерапию. Однажды я ходила сдавать кровь после лечения и в очереди разговорилась с женщиной. Она спросила: «Вы проходите лечение по квоте»? Я ответила: «Да».
Лечение такое дорогое, запричитала женщина. Она назвала цифру, и я удивилась, что меня государство лечит за такие огромные деньги. Я почувствовала, что виновата, ведь мне досталось, а ей нет».
По квоте мне было выделено только четыре курса химии, а нужно было гораздо больше, и на последней капельнице в больнице мне предложили заключить договор с благотворительной организацией на получение помощи. Мне дали договор благотворительной организации «Адвита», к нему прилагалась анкета. Там были такие вопросы: какое у тебя имущество, есть ли богатые родственники, организации, которые могут помочь. Я заволновалась, подумала, что потом придется расплачиваться за лечение. Рядом сидела женщина, которой тоже делали капельницу. К ней постоянно подходили врачи, интересовались самочувствием. Я спросила – вы, наверное, медицинский работник? Мы разговорились, оказалось, что на ней испытывают новое лекарство. Я рассказала ей про договор с «Адвитой». Она сказала, что я зря волнуюсь. Мы привыкли, что за все хорошее нужно платить, поэтому я не верила в благотворительность. Больше всего боялась, что мне придется продать свою квартиру в Узбекистане, деньги от которой я хочу потратить на жилье для своей девочки».
«Иногда по телевизору собирают пожертвования для больных детей. Некоторым хочется помочь немедленно, даже слезы наворачиваются, а отчего это происходит, я раньше не задумывалась. Наверное, так журналисты преподносят его историю. Возможно, возраст больного тоже играет роль – молодым больше стремишься помочь. А жить ведь каждому хочется, независимо от возраста. Я несколько раз пыталась отправлять СМС, чтобы помочь больному малышу, но, наверное, делала что-то не так и появлялось сообщение об ошибке. Буду еще пытаться».
Помочь Наталье можно здесь