История одного черепа. Слоновьего
В 1941 году в первые дни блокады Ленинграда после воздушного налета погибла слониха Бетти. Она сама, а потом ее череп связали четырех людей из Петербурга и Москвы.
Дар дрессировщика. Василий Буряк
Две слонихи – Бетти и Жолли – прибыли в Петербург в 1911 году. Жолли умерла в голодном 1918-м, и Бетти осталась одна. Игорь Новиков, внук последнего арендатора зоопарка, вспоминал в статье о слонихе, что в начале 30-х годов она жила в деревянном слоновнике, рабочим при ней служил Василий Буряк. Буряк обладал даром дрессировщика: по команде слониха ложилась на бок, давала забраться на себя, качала его на хоботе.
Ласковая и умная Бетти стала любимицей ленинградцев: хоботом она брала у них монетки и, собрав достаточное количество, звала Буряка. Когда он приходил, слониха ссыпала заработанное ему в карман. Рабочий доставал из деревянного ящика лакомство – морковь, свеклу или булку и вскидывал руку. Бетти поднимала хобот и открывала рот – и рабочий награждал ее угощением. Порой игра заканчивалась иначе: Буряк, которому Бетти только что отдала деньги, притворялся, будто забыл о вкусностях, и отворачивался. Тогда она аккуратно брала служителя за воротник и подталкивала к ящику.
Когда Буряка отстранили от работы – он чем-то не угодил администрации зоопарка, – слониха выразила недовольство: отказалась от еды, рассыпала собранные монеты. Нового служителя, который, по слухам, обходился с ней довольно грубо, Бетти подняла и ударила об стену. Буряка вернули, и он продолжал ухаживать за Бетти до начала 40-х.
В сентябре 1941 года во время воздушного налета одна из бомб попала в сторожку рядом со слоновником, от взрывной волны здание разрушилось – и Бетти погибла под обломками. Ее тело расчленили и закопали на территории зоосада. Что стало с Буряком – неизвестно. Но остался в памяти мальчишки-юнната, который заслушивался его рассказами о слонах. Буряк мог говорить о них часами: «Ну что эти ученые понимают в слонах? Они же все по книгам читают. А мы, практики, о слонах знаем всё».
Мальчика-юнната звали Вадим Гарутт. После войны он вернется в Ленинград и найдет останки Бетти.
Косточки, зажатые в кулаке. Вадим Гарутт
Комната маленького Вадима была похожа на музей: там стояли чучела и скелеты зверей и птиц, коробки с насекомыми, спиртовые препараты. С известным художником и зоологом Борисом Пестинским он познакомился на Лахтинской экскурсионной станции. Ученый спросил его: «Мальчик, это ты интересуешься костями?» – «Я».
Ученый дал ему горсть дробленых костей, и Вадим полдня носил сокровище в руке, не кладя в карман: боялся повредить. Он мечтал об этих костях с момента, как впервые увидел их в Лахте. Пестинский рассказал 12-летнему мальчику и про кружок юннатов в Ленинградском зоосаде.
Это было чудесное время: он наблюдал за животными, помогал сотрудникам. Когда в зоосаде родился львенок, Вадим готовил ему еду: перемешивал кусочки мяса, сырые яйца и рыбий жир. Мешать все это нужно было руками, рабочим не очень хотелось в этом мараться, а юный зоолог делал все с радостью.
Спустя много лет Гарутт вспоминал, что так увлекся животными в зоосаде, что стал пропускать школу. Чтобы его там не хватились, сказал, что мама перевела его в другую, а в зоосаде слукавил – мол, учится во вторую смену. Обман открылся, об этом узнал директор зоосада Никонов и вызвал Гарутта на ковер.
Когда на вопрос, кем он мечтает стать, Вадим ответил: «Служителем у слона», – Никонов предложил ему поступить на рабфак. Туда брали только с 16 лет, Гарутту не было и 15, но его приняли. Он окончил учебу в 1938 году и сразу же поступил на биологический факультет.
Началась война. О смерти Бетти Гарутт узнал из письма матери – он тогда находился под Тихвином в составе строительного батальона. Он и там не забывал о зоопарке. «Если все солдаты после работ отдыхали, разговаривали о войне и доме, то он писал маме письмо в Ленинград с просьбой зайти в дирекцию зоосада и взять скульптуру Герасимова «Стегозавр»: она им явно не нужна, а ему – очень», – рассказывает Нина Гарутт, его дочь.
В конце 1945 года Гарутт, восстановившись в Университете, приехал в зоосад и эксгумировал останки Бетти. «Он выкопал половину слона, – рассказывает Нина Гарутт. – Слава богу, нашел череп. Тащил ночью, а как днем по городу такие крупные объекты везти? Движение, народ. Череп он положил на санки, нижнюю челюсть привязал веревкой и вез по снегу – кость же толстая». (До зимы, по словам Нины Вадимовны, кости сушились в зоосаде.)
Гаруттом двигал научный интерес. Объектом его изучения стали ископаемые животные, а дипломная работа была посвящена реконструкции внешнего облика шерстистого мамонта. Ему был нужен сравнительный материал, и он решил привлечь выкопанные кости – для сравнения азиатского слона и мамонта.
Почти всю жизнь Гарутт занимался слонами в Зоологическом институте РАН (ЗИНе). Он реконструировал скелеты нескольких мамонтов и слонов, которые находятся в Зоологическом музее. «Более крупного специалиста по слонам я не знаю, – говорит президент Зоологического общества Наталья Гергилевич, которая общалась с Гаруттом. – Мне кажется, что для него слоны были типа божества».
Игорь Доронин, старший научный сотрудник ЗИНа, считает, что сейчас нет специалистов такого уровня, как Гарутт, если говорить о знании скелетов, морфологии, эволюции слонов: «У Гарутта было чутье и золотые руки».
Заведующий Зоологическим музеем Алексей Тихонов, который делил с Гаруттом кабинет, считает его личностью неординарной: «Он родился в интеллигентной семье, был человеком старого воспитания, вежливый. Это сразу бросалось в глаза. Ему привили любовь не только к животным, но и к искусству: он был балетоманом».
В 1983 году, по словам Нины Гарутт, отцу предложили выйти на пенсию. Но даже после официального ухода он приходил в ЗИН, как и все штатные работники, – только ему за это не платили. К слову, кости Бетти, как написано в статье самого Гарутта, он передал в Зоологический институт – там они сейчас и находятся.
Череп Бетти же Гарутт оставил себе – он стоял у него дома на тумбе из орехового дерева.
Майский день на Смоленском кладбище. Нина Гарутт
Смоленское кладбище. Нина Вадимовна Гарутт выдергивает сорняки на могиле. На ней установлен памятник: «Вадим Евгеньевич Гарутт. 12.10.1917–28.03.2002».
Нину Вадимовну я искала почти две недели. Можно легко найти информацию, что Нина Гарутт – палеонтолог, защитила диссертацию «Шерстистый носорог: морфология, систематика, геологическое значение». Работала в музее Горного университета, но там ее нынешние контакты найти не смогли, в ЗИНе тоже. Внезапно поиск в интернете по фамилии выдал ролик телеканала «Санкт-Петербург», в котором мелькнуло лицо Нины Вадимовны, – ее представили как сотрудника туалета возле «Ленэкспо». Сюжету было несколько лет, и когда я туда приехала, оказалось, что женщина здесь больше не работает. Одна из уборщиц рассказала, что бывшую ученую вроде бы видели в универсаме на Наличной. Я поехала туда, и мне наконец повезло: контакты нашлись.
Нина Вадимовна подтвердила, что была старшим научным сотрудником в Горном, а кандидатскую посвятила шерстистому носорогу. «Отец всегда ревновал к слонам: «Ими занимаюсь я. А то будут все говорить, что тебе папа написал научную работу. Кстати, носороги тоже большие, их много – и ими никто не занимается».
Нина Гарутт на своем рабочем месте // Фото: Елена Лукьянова
В 2005 году Нина Вадимовна ушла из Горного, была какое-то время экспертом Минкультуры по коммерческой палеонтологи, но потом оставила эту работу. К 2010-му с деньгами стало совсем плохо.
«Нас всех после развала Союза погрузили в капиталистические отношения и поставили жизнь на грань выживания. Кто выживал? Чиновник, функционер, бандит, бизнесмен нечестный. Мы грабить кого-то, по чьим-то головам идти не могли. Наука, картины? Бесплатно – давай. А заплатить – об этом и речи не стояло. Детей нужно было кормить, и мне пришлось пойти в «Водоканал» рабочей, убирать толчки за 10 тысяч рублей».
Она спокойно говорит о такой перемене: «Женщина должна быть сильной в любой ситуации, тем более если вынуждена поднимать детей. Это все сантименты «как же так… я интеллигентка, ученый…» Нет сейчас востребованности во мне».
На кладбище тихо, только вдалеке каркают вороны. Майский солнечный день.
«Когда платят мизер и работа унизительная – это тяжело, – продолжает Нина Вадимовна. – Многие ученые, которых сократили в перестройку, от внутренней обиды заболели и быстро ушли. А стоило ли? Ведь жизнь продолжается в насущных вещах – в благополучии детей, которых надо вырастить».
Нина Гарутт работает диспетчером на автостоянке. Рисует, пишет рассказы. Свои работы и научный архив она безвозмездно передала в Азовский краеведческий музей. Библиотеку отца пришлось продать в самые трудные годы. Однажды Нине Вадимовне позвонила знакомая по научным кругам: «Увидела у барышников книги с автографами твоего отца. Ты что, распродаешь папину библиотеку?.. А что ты еще продаешь?» «И я ответила: «Череп Бетти!» – говорит Нина Вадимовна. – При этом у меня не было думы о продаже: кто его может купить? Это череп современного азиатского слона. Даром его передать в подвал с коллекциями Зоологического института я не собиралась. Для отца это была реликвия и святыня, для нас тоже. Зоопарк? Там музея нет, ничего нет, да и они тоже в капиталистических отношениях живут».
Вадим Гарутт с дочерью, 1992 год
Череп был продан в 2010 году за 100 тысяч рублей.
«Мы с отцом в материальном плане всегда небогатые были, – вспоминает Нина Вадимовна. – Вот папа интересовался балетом и имел коллекцию открыток, фотографий исполнителей балетных ролей. И, к примеру, нужно на науку – он продавал свою коллекцию, и никаких сантиментов по поводу «была вещь, не было вещи» не возникало».
Новым обладателем черепа Бетти стал Федор Шидловский, основатель московского частного музея «Ледниковый период». Нина Вадимовна считает, что такой музей отцу был бы ближе: «Все-таки это Музей мамонта, Музей ледникового периода».
Берцовая кость мамонта. Федор Шидловский
Еще в школе Федор с интересом изучал строение лягушек, был победителем Всесоюзной олимпиады по биологии, которая проходила в Артеке. Но по-настоящему решение заниматься животными он принял после первой палеонтологической находки, ровно 40 лет назад. Шидловский получил техническое образование, попал по распределению на Крайний Север, и там на охоте нашел берцовую кость мамонта.
С тех пор он все свободное время посвятил поиску останков крупных вымерших животных ледникового периода. В какой-то момент ему пришла в голову идея создания музея.
«Я писал письма и руководству Якутии, и руководству Советского Союза, но они особо ни до кого не доходили, – вспоминает Шидловский. – К 1990-му году я понял, что надо придумать механизм зарабатывания денег и получить финансовые возможности для создания музея».
Тогда он начал продавать бивни мамонта, и до сих пор зарабатывает на созданных в собственных лабораториях экспонатах. «Их приобретают известные мировые музеи, коллекционеры. У нас великолепная лаборатория по таксидермии, лаборатория по монтажу скелетов крупных животных, косторезное производство – из бивня мамонта мы создаем произведения искусства. Недавно президенту нашей страны подарили работу, которую приобрели у меня».
Федор Шидловский // Фото: v-otdih.net
В октябре 2004 года Федор Шидловский открыл музей «Ледниковый период» на ВДНХ в Москве. Однако спустя десять лет музею пришлось съезжать – павильон надо было капитально ремонтировать. Но экспонаты до сих пор не вернулись на ВДНХ, и создатель музея уже на это не рассчитывает.
«Нам открыл двери Институт химии и биологии Московского педагогического государственного университета, – рассказывает Шидловский. – Здесь другие масштабы: мой музей как учебное пособие, а не как полноценная экспозиция. Мы не в состоянии принимать всех посетителей, которые бы желали к нам попасть. И это серьезная проблема, которая не дает мне покоя ни днем ни ночью».
Именно для этого музея в 2010 году Шидловский приобрел череп Бетти. Хоть он и не знал Вадима Гарутта лично, наследие ученого для него было очень важно.
«Главный хранитель моей коллекции сказала, что Нина Гарутт нуждается в средствах и что у нее есть такой удивительный предмет. Сейчас череп этой слонихи играет огромную роль в нашем музее – это не только фондовый экспонат, но и сравнительный. Изучая череп мамонта, мы всегда смотрим на этот череп – находим общие черты и различия».
Череп Бетти находится не в экспозиции, а в научном отделе. На вопрос, смог бы музейщик продать его, если бы к нему обратилась какая-то государственная петербургская структура, Шидловский отвечает: «Если это важно для города и страны – то без вопросов».
Федор Касперович признает, что историческая ценность черепа Бетти больше, чем зоологическая. Говорит: «Если я пойму, что его место в государственном музее Петербурга – допустим, в Историческом, – то пойду навстречу».
Создатель музея объясняет, что может и подарить череп: «При чем здесь то, что я его купил? Я все, может, купил, но я сейчас умру – куда денется наследие? Культурная жизнь, научная деятельность – это сферы, где не все решается рублем».
Это не голословное утверждение: в прошлом году Шидловский подарил Государственному Дарвиновскому музею на 110-летие чучело белого льва – редкого в природе зверя. У музея большая коллекция животных необычной окраски, однако такого экземпляра не было. После этого в учреждении проводили выставку «Черное/белое: парадоксальные цвета», и на официальном сайте белого льва назвали звездой выставки.
«Вообще многие пытаются представить меня в качестве бизнесмена, – говорит Федор Касперович. – Но это слово мне категорически не нравится: я занимаюсь любимым делом. Я автор огромного количества научных статей, которые признаны мировым сообществом. Я в первую очередь путешественник, во вторую – поисковик, а в третью – наверное, ученый».
- P. S. «Новая» познакомила Федора Шидловского с заместителем генерального директора АО «Центр выставочных и музейных проектов» Миленой Третьяковой. Центр занимается созданием нового комплекса «Оборона и блокада Ленинграда», который должен появиться на Смольной набережной. Возможно, этот контакт даст робкую надежду на возвращение останков любимицы публики в Петербург.