Они оскорбляли чувства верующих – 6
Рубеж XIX и XX столетий Русская православная церковь (как и традиционная церковь во многих европейских странах) встретила в состоянии глубокого разлада почти со всеми социальными слоями.
Простонародье не любило попов за ритуальное мздоимство (к которому, впрочем, их толкала сама власть, платившая священникам очень скудное жалованье) и за угодничество перед начальством. Интеллигенцию возмущал догматический архаизм православия и сервильность церковных иерархов перед самодержавной властью, а также их стремление запрещать людям свободно рассуждать о боге либо его отсутствии. Презрение к православию и к религии стало чуть ли не визитной карточкой просвещенного человека начала XX века. И все же, когда пришедшие к власти большевики обрушили на голову православного духовенства молот воинствующего безбожия, те самые безбожные интеллигенты выступили в защиту гонимой церкви.
Лев Толстой (1828–1910)
Хотя атеистом в строгом смысле слова Лев Толстой и не был, но чувства верующих православных, по всей видимости, оскорблял более чем откровенно. Например, выступал против обожествления Иисуса Христа. Постоянно критиковал церковь.
Верные духовным скрепам церковники ненавидели Толстого еще больше, чем Пушкина.
В начале 1900 года газеты разнесли весть о болезни Толстого. Тотчас же первоприсутствующий член Святейшего Синода митрополит Иоанникий разослал по всем епархиям циркулярное секретное письмо «О запрещении поминовения и панихид по Л. Н. Толстому в случае его смерти без покаяния»: «…кончина графа Толстого может дать повод многочисленным его почитателям… просить приходских священников совершить по нем панихиду и заупокойную литургию, и последние, по неведению, могут исполнить их желание. Между тем граф Лев Толстой в многочисленных своих сочинениях, в коих он выражает свои религиозные воззрения, ясно показал себя врагом Православной Христовой Церкви. […] Совершение панихиды или заупокойной литургии по графе Льве Толстом, в случае его смерти без покаяния и примирения с церковью, несомненно, смутит совесть верных чад Святой Церкви и вызовет соблазн, который должен быть предупрежден. Ввиду сего Святейший синод постановил воспретить совершение поминовения, панихид и заупокойных литургий по графе Льве Толстом, в случае его смерти без покаяния…»
Лев Толстой в день своего 80-летия (1908 г.)
В феврале 1901 года Синод официально отлучил Толстого от церкви. Из определения Св. Синода от 24 февраля 1901 г.:
«В своих сочинениях и письмах, в множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах дорогого Отечества нашего, он проповедует, с ревностью фанатика, ниспровержение всех догматов православной Церкви и самой сущности веры христианской. […]
…Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею… Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины (2 Тим. 2:25[18]). Молимися, милосердый Господи, не хотяй смерти грешных, услыши и помилуй и обрати его ко святой Твоей Церкви. Аминь».
Особо обеспокоенные толстовской крамолой церковники даже призывали православных молиться о скорейшей смерти писателя-богохульника. Так, в 1907 году митрофорный протоиерей, настоятель Андреевского собора, почетный член Союза русского народа Иоанн Кронштадтский сочинил целую молитву, где просил Бога «взять с земли» Толстого:
«Господи, умиротвори Россию ради церкви твоей, ради нищих людей твоих, прекрати мятеж и революцию, возьми с земли хульника твоего, злейшего и нераскаянного Льва Толстого и всех его горячих, закоснелых последователей».
В 1908 году, в преддверии 80-летия писателя, обер-прокурор Святейшего Синода П. П. Извольский обратился к императору с докладом, в котором просил запретить чествование человека, отлученного от Церкви и отвергающего все догматы христианской религии.
В травле Толстого принимали активное участие и другие, помимо церкви, государственные ведомства.
В 1907 году Петербургский комитет по делам печати постановил наложить арест на третий том Полного собрания сочинений Толстого за то, что вошедшая в него статья «Церковь и государство» – «…проникнута резким ненавистничеством к церкви христианской и государству вообще».
***
А вот несколько выдержек из текстов Толстого, которые особо явно оскорбляли чувства верующих:
«Из всех безбожных понятий и слов нет понятия и слова более безбожного, чем понятие церкви. Нет понятия, породившего больше зла, нет понятия более враждебного учению Христа, как понятие церкви».
«Что ж за удивительная вещь? Являются люди, которые из кожи лезут вон для того, чтобы другие люди пользовались непременно этой, а не той формой откровения. Не могут быть покойны, пока другие не примут их, именно их форму откровения, проклинают, казнят, убивают всех, кого могут, из несогласных. Другие делают то же самое – проклинают, казнят, убивают всех, кого могут, из несогласных. Третьи – то же самое. И так все друг друга проклинают, казнят, убивают, требуя, чтобы все верили, как они. И выходит, что их сотни вер, и все проклинают, казнят, убивают друг друга... И действительно, с общей точки зрения это непостижимо и неотразимо доказывает, что всякая вера есть обман, и что все это суеверия, что и доказывает царствующая теперь философия…»
«Так вот: источник того обмана веры, который проповедуется церковью, источник его есть соединение иерархии, под именем церкви, с властью – насилием. Источник же того, что люди хотят научить других людей вере, в том, что истинная вера обличает их самих и им нужно вместо истинной веры подставить свою вымышленную, которая бы их оправдывала.
Истинная вера везде может быть, только не там, где она явно насилующая, – не в государственной вере… Странно сказать, но название "православная, католическая, протестантская" вера, как эти слова установились в обыкновенной речи, значат не что иное, как вера, соединенная с властью, т. е. государственная вера и потому ложная...»
«…основа учения Христа – истина, смысл – назначение жизни. Основа учения Павла – расчет и фантазия. […]
Там, где Христос говорит, что люди не должны ждать наград и наказаний в будущем и должны, как работники у хозяина, понимать свое назначение, исполнять его, – все учение Павла основано на страхе наказаний и на обещаниях наград, вознесения на небо или на самом безнравственном положении о том, что если ты веришь, то избавишься от грехов, ты безгрешен.
Там, где в Евангелии признается равенство всех людей и говорится, что то, что велико перед людьми, мерзость перед Богом, Павел учит повиновению властям, признавая установление их от Бога, так что противящийся власти противится Божию установлению.
Там, где Христос учит тому, что человек должен всегда прощать, Павел призывает анафему на тех, кто не делает то, что он велит…»
Антон Чехов (1860–1904)
Несмотря на то что Чехов воспитывался в религиозной православной семье, во взрослой жизни он не стал следовать догматам церкви. Наоборот, Чехов много писал об отсутствии у себя веры: что «религии у него теперь нет», что он «давно растерял веру» и вообще «человек неверующий». Как Достоевский и Толстой, в своих произведениях (например, в рассказе «Дуэль») Чехов фокусируется на проблеме веры и неверия, поиска настоящей правды, однако те религиозные устремления, которые были у русской интеллигенции в его время, не казались ему истинными. Так, в письме С. П. Дягилеву он писал, что «образованная часть нашего общества ушла от религии и уходит от нее все дальше и дальше».
По воспоминаниям современников и в других своих текстах Чехов также всегда высказывался скептически по поводу религиозного вопроса:
«Теперешняя культура – это начало работы, а религиозное движение… есть пережиток, уже почти конец того, что отжило или отживает».
«Между «есть Бог» и «нет Бога» лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский же человек знает какую-либо одну из этих двух крайностей, середина же между ними не интересует его; и потому обыкновенно не знает ничего или очень мало».
Антон Чехов
«Я получил в детстве религиозное образование и такое же воспитание – с церковным пением, с чтением апостола и кафизм в церкви, с исправным посещением утрени, с обязанностью помогать в алтаре и звонить на колокольне. И что же? Когда я теперь вспоминаю о своем детстве, то оно представляется мне довольно мрачным, религии у меня теперь нет. Знаете, когда, бывало, я и два мои брата среди церкви пели трио «Да исправится» или же «Архангельский глас», на нас все смотрели с умилением и завидовали моим родителям, мы же в это время чувствовали себя маленькими каторжниками».
«Вообще, в так называемом религиозном воспитании не обходится дело без ширмочки, которая недоступна оку постороннего. За ширмочкой истязуют, а по сю сторону улыбаются и умиляются».
В 1903 году Дягилев предложил ему быть редактором журнала «Мир искусства». Чехов ответил отказом: «Как бы это я ужился под одной крышей с Д. С. Мережковским, который верует определенно, верует учительски, в то время как я давно растерял свою веру и только с недоумением поглядываю на всякого интеллигентного верующего».
Бертран Рассел (1872–1970)
Бертран Рассел, британский философ, математик, обладатель Нобелевской премии по литературе, изучал феномен религии с логических позиций. В религии, в частности в христианской церкви, он видел подавление человеческой личности, большую известность получила его работа «Почему я не христианин», в которой он указывает на страх смерти и страх в принципе как основу вероисповедания:
«Вы можете подумать, что я хватил через край, когда заявил, что христианская религия все еще продолжает оставаться главным врагом прогресса. [...]
Представим себе, что в том мире, в котором мы живем ныне, неопытная девушка свяжет себя узами брака с сифилитиком; в подобном случае католическая церковь заявляет: «Это – нерасторжимое таинство. До конца своих дней вы обязаны оставаться вместе», и женщина не имеет права предпринимать никаких шагов, чтобы предотвратить появление на свет сифилитических детей. Вот что заявляет католическая церковь. Я же говорю, что это – дьявольская жестокость; и ни один человек, у которого естественные симпатии не оказались извращенными догмой или нравственная природа не омертвела совершенно для всякого чувства сострадания, не может утверждать, что продолжение подобного состояния вещей справедливо и правильно.
Бертран Рассел
Сказанное – не более чем пример. Существует великое множество путей, при помощи которых церковь, настаивая на том, что ей угодно называть нравственностью, и в наше время причиняет различным людям незаслуженные и ненужные страдания».
«Религия основана, на мой взгляд, прежде всего и главным образом на страхе. Частью это ужас перед неведомым, а частью, как я уже указывал, – желание чувствовать, что у тебя есть своего рода старший брат, который постоит за тебя во всех бедах и злоключениях. Страх – вот что лежит в основе всего этого явления, страх перед таинственным, страх перед неудачей, страх перед смертью. А так как страх является прародителем жестокости, то неудивительно, что жестокость и религия шагали рука об руку». Рассел пишет, что необходимо «…перестать придумывать себе союзников на небе, а лучше положиться на собственные усилия здесь, на земле, чтобы сделать этот мир местом, пригодным для жизни, а не таким местом, каким его делали церкви на протяжении всех этих столетий».
Иван Павлов (1849–1936)
Академик Павлов, создатель науки о высшей нервной деятельности, физиологической школы, первый русский нобелевский лауреат, никогда не был противником религии, однако имел свои взгляды на религиозность: во многом потому, что сам начал свой образовательный путь с семинарии и уже тогда понял, что стал безбожником. В 1923 г. Евгений Михайлович Крепс, в будущем академик, поинтересовался у И. П. Павлова его отношением к религии. Иван Петрович ответил так:
«Слушайте, господин хороший, что касается моей религиозности, веры в бога, посещения церкви, то это все неправда, выдумки. Я семинарист и, как большинство семинаристов, уже со школьной скамьи стал безбожником, афеистом. Мне бога не нужно. Но человек не может жить без веры. Он должен во что-нибудь верить. Большевик, он верит, что коммунизм даст счастье человечеству, если не ему самому, то его детям, внукам. Эта вера дает ему силу переносить голод и холод, драться на фронтах, сражаться за победу мировой революции, умирать за идею. Человеку религиозному, верующему в бога, силу придает вера, что есть высший судья, справедливый и милостивый, который за страдания, за праведные дела даст ему царствие божие на том свете. Эта вера помогает ему жить, терпеть горести, лишения.
Моя вера – это вера в то, что счастье человечеству даст прогресс науки. Я верю, что человеческий разум и его высшее воплощение – наука – избавят род людской от болезней, от голода, от вражды, уменьшат горе в жизни людей. Эта вера давала и дает мне силы и помогает вести свою работу.
Почему многие думают, что я верующий человек, верующий в смысле религиозном? Потому, что я выступаю против гонения на церковь, на религию. Я считаю, что нельзя отнимать веру в бога, не заменив ее другой верой. Большевику не нужно веры в бога, у него есть другая вера – коммунизм. Другую веру приносит людям просвещение, образование; вера в бога сама становится ненужной. Многие ли образованные люди верят в бога? (Хотя есть еще немало верующих и среди них.) Надо раньше просветить народ, дать ему грамотность, образование, и вера сама ослабеет. А разрушать веру в бога, не заменив ее ничем, нельзя».
Иван Павлов
***
Двадцатый век, начавшийся катастрофой Первой мировой войны, продолжившийся ужасами гражданских войн, тоталитарных режимов, геноцидов, атомных бомбардировок и всех прочих мыслимых и немыслимых вариантов массовой резни, – изменил место и роль религии в жизни общества. С одной стороны, она утратила статус духовного монополиста, уступив его разного рода идеологиям, более или менее кровожадным. С другой – кое-где вновь стала гонимой (об этом говорит, в частности, последний из процитированных выше «безбожников» – академик И. П. Павлов).
И в какой-то момент стало казаться, что страстные выступления свободомыслящих людей против засилья церковного мракобесия навсегда останутся в прошлом.
Что в будущем человечество ждет лишь свободная конкуренция идей, что власть никогда больше – особенно после страшного опыта «хождения в тоталитаризм» – не вернется ни к каким, самым благим на первый взгляд запретам на слова и идеи. И уж тем более на идеи научные, рациональные, без которых немыслим прогресс. И никому больше не придется бормотать вполголоса, страшась гнева инквизиторов: «И все-таки она вертится!..»
Однако явился не запылился век 21-й. Улеглись протуберанцы начавшегося за сто лет до того «восстания масс». И поднявшаяся со дна истории серая масса, о которой с мрачной тревогой писал Ортега-и-Гассет, легко переварив, но так и не усвоив «слишком изысканные» плоды просвещения, вновь возжелала духовной пищи попроще и погрубее. В том числе запретов на «ересь». В разных странах этот запрос сегодня выглядит по-разному. В России – так уж повелось! – в самой трагианекдотической форме. В форме торжественно введенного в эпоху коллайдеров и айфонов уголовного запрета на публичное отрицание непорочного зачатия и чудесного пресуществления хлеба в мясо.
Что ж, перефразируя Вольтера наоборот: если бы России не было, ее стоило бы выдумать. Иначе некому было бы регулярно преподносить миру те «великие уроки», о которых писал еще Чаадаев…