Театр одного инвестора
Градостроительная политика северной столицы стоит на трех китах, которые бросаются врассыпную при виде китобоя
Петербург – город хлебный
Выступая в Мариинском дворце перед Законодательным собранием с ежегодным посланием, губернатор Матвиенко выразила уверенность в том, что в памяти народной 2009 год «останется не годом кризиса, а годом театра». Попутно напомнив: «Не хлебом единым жив человек. Именно во времена кризисов тяга людей к культуре возрастает многократно».
Наиболее ярко эта тяга выражается пока в стремлении выжать максимум из наиболее привлекательных участков исторического Петербурга, отданных под реализацию так называемых знаковых театральных проектов. При этом о хлебе насущном инвесторы вовсе не забывают. Даже маэстро Гергиев, обращаясь печальным взором к бездонной финансовой яме «Мариинской впадины», не скрывает больше своего возмущения:
— Государство потратило уже неоправданно высокие, непомерные деньги на строительство Мариинки-2, — напомнил Владимир Гергиев в недавнем своем интервью «Российской газете». — Дело даже не в котловане, а в масштабе денег, которыми беззастенчиво сорят люди. Хочу сразу обозначить: средства доверены не Мариинскому театру — с первого дня строительства они поступали Северо-Западной дирекции по строительству, реконструкции и реставрации. Руководство дирекции за эти годы сменилось трижды. Конечно, государство никогда не бросит такие проекты, как Мариинский и Большой театры. Но нельзя так беззастенчиво разогревать собственные финансовые амбиции: начинали со 100 миллионов, потом плавно перешли к 130, потом — к 160–200, к 220–260. Меня это уже бесит, и не я один так реагирую… Тревога моя перешла сегодня в протест. В стране кризис, последствия которого нам еще предстоит пережить… По индексации бетон стал дешевле, металл стал дешевле, рабочая сила — дешевле: сегодня 50, а может, и 80 процентов строителей стоят и ждут какой-либо работы. Об этом в Северо-Западной дирекции предпочитают не говорить, зато настаивают на том, что проект должен стоить как минимум 18 миллиардов рублей. Отвечаю: забудьте, подойдите по-новому, по-государственному — мы в кризисе. Нет: на содержание Северо-Западной дирекции в 2009 году ее руководителем Валерием Гутовским в бюджет Российской Федерации вписано 90 миллионов рублей.
И это при том, заметим, что до сих пор никому не известно, что же именно здесь строится — по признанию главного архитектора Петербурга Юрия Митюрева, ни он, ни руководство КГА не знакомы с проектом и получают скудную информацию о нем только из прессы.
С конца 1990-х нешуточные бои развернулись и на подступах к другому хлебному месту — территории бывшего Ватного острова, передаваемого под проект, изначально маркированный как строительство Дворца танца Бориса Эйфмана. За прошедшие с тех пор годы идея создания очага культуры приросла тысячами квадратных метров элитного жилья и прочих коммерческих площадей, а по фактам махинаций, сопровождавших смену инвесторов на подтанцовке, прокуратурой было возбуждено не одно уголовное дело. Пока, наконец, на виртуальной сцене будущего театра современного балета не появилась дочерняя структура ЗАО «ВТБ-Девелопмент», возглавляемая сыном здравствующего губернатора Сергеем Матвиенко.
Дамбе — амба
Матвиенко-мать в своем последнем обращении к городскому парламенту констатировала:
— 2008 год подвел черту под извечным и нередко конфликтным поиском баланса между развитием города и сохранением исторического наследия. Развитие города — объективная реальность, сбережение наследия — императив. И это уже не фигура речи, а закон. Вся градостроительная политика Петербурга теперь прочно стоит на трех китах: Генеральный план, Правила землепользования и застройки, закон «О границах зон охраны объектов культурного наследия». Короткой аббревиатурой ПЗЗ сегодня легко оперируют не только инвесторы и строители, но и жители города. И это отрадно. Ведь Правила землепользования и застройки адресованы всем, кто хочет знать, где и что можно строить. А где и почему — нельзя. Обойти ПЗЗ невозможно. Я бы сравнила их с дамбой, защищающей город от волн административного ресурса, лоббизма и коммерческих аппетитов. Наконец, закон об охранных зонах — это не что иное, как охранная грамота для исторического центра. Свыше 37 тысяч гектаров, 22% городских земель теперь под охраной закона. Поставлен крест на волюнтаризме собственников, инвесторов, застройщиков, чиновников, архитекторов. Под защитой исторический ландшафт, его силуэт и панорамы».
Понятие «императив», напомним, есть не что иное, как общее нравственное предписание. Кант, правда, различал императив гипотетический и категорический. Судя по всему, руководимое Валентиной Матвиенко правительство больше склоняется к императиву гипотетическому — во всяком случае, когда дело доходит до задач сохранения наследия в контексте воплощения планов Матвиенко-сына. Тут и упомянутые три кита оказываются не горазды держать твердь единой градостроительной платформы, а тихо расползаются в страхе перед нацеленным на них гарпуном алчных китобоев.
Проявление же непомерного аппетита какими-нибудь чужими дядьками, может, и противно. Но когда оный выказывает родное дитятко — тут всякая мать умилится и только возрадуется и своими ручками ложку ко рту поднесет. И никакая дамба — будь то ПЗЗ или еще какое досадное препятствие — океану материнской любви не преграда.
Документ, названный Валентиной Ивановной охранной грамотой, откорректировали заблаговременно. Если раньше территория Ватного острова входила в объединенную охранную зону исторического центра, то новым законом тут установили уже зону регулирования застройки первой категории (ЗРЗ-1).
Впрочем, и этим «крест на волюнтаризме инвесторов» поставлен не был. Закон о Правилах землепользования и застройки предписывает: «В границах зон регулирования застройки и хозяйственной деятельности типа 1 (ЗРЗ 1) предельная высота зданий, строений, сооружений Правилами не устанавливается, а определяется Режимами использования земель в границах зон охраны объектов культурного наследия на территории Санкт-Петербурга». Тут высотный максимум должен устанавливаться по согласованию с КГИОП, на основе выводов историко-культурной экспертизы. Однако для места реализации проекта «Набережная Европы» отчего-то решили сделать исключение: здесь дозволили играть не по тем правилам, что действуют на территории всего города, а по собственным — будто речь идет о каком-то независимом государстве. Возглавляемая Александром Вахмистровым комиссия по землепользованию и застройке внесла в окончательный вариант закона о ПЗЗ локальную доминанту под № 114, высотой 40 м (участок будущего Дворца танца). Просто договорились так — зону не меняем, остается ЗРЗ-1, только в части высотных ограничений будет действовать ПЗЗ. А в остальном все, как и установлено законом. В общем, тут играем, тут не играем, тут рыбу заворачиваем…
Этот фокус-покус главный архитектор Петербурга Юрий Митюрев называет «специальным городским решением». Раскрывая механизмы принятия спецрешения, Митюрев поясняет:
— Этот кусок (территория «Набережной Европы») из зоны регулируемой застройки мы как бы выгрызли…
Но, похоже, инвесторы еще не вполне удовлетворены результатами деятельности грызунов. Во всяком случае, управляющий директор ЗАО «ВТБ-Девелопмент» Александр Ольховский на недавнем круглом столе в ИА «Росбалт» уверял прессу в том, что здесь вовсе не ЗРЗ-1, а ЗРЗ-2. То ли господин Ольховский незнаком с текстом закона и прилагаемым к нему картографическим материалом, то ли ему известно то, что пока остается тайной для профессиональной общественности и даже депутатов. Во всяком случае, в согласованном ими варианте закона о ПЗЗ (см. лист 102) это зона ЗРЗ-1. И в Приложении 1 к Закону Петербурга «О границах зон охраны…» в описании границ зоны регулируемой застройки первой категории сказано, что проходит она и «…по оси Кронверкского пр., далее на юго-запад по берегу Кронверкского пролива и запад по берегу р. М. Невы, далее на северо-восток условной линии, проходящей в створе оси пер. Талалихина и по этой оси».
Стыдно, кому не видно
С законом, гарантирующим (по заверениям губернатора Матвиенко) защиту исторического ландшафта, его силуэта и панорам, тут попросту решили не считаться.
Да, признает главный архитектор Петербурга, 40-метровой высоты здание Дворца танца «будет видно издалека». Но, по его мнению, «это будет не критично». Мол, специалисты КГИОП проверили с помощью компьютерной модели и тоже решили, что ничего страшного. Да эти специалисты вообще, похоже, страха не имут — по ним так и нависший над Новодевичьим монастырем «Империал» «не оказывает существенного негативного влияния» на восприятие памятника. Впрочем, экспертизы по «Набережной Европы» никто не видел (во всяком случае, экспертам Совета по сохранению культурного наследия при правительстве города о ней ничего не известно). А упомянутое Митюревым компьютерное моделирование и вправду проводилось. Не можем поручиться, что именно КГИОП. Но вот об эксперименте, устроенном по ходу одного из заседаний комиссии по землепользованию и застройке, депутат Сергей Малков рассказывает так:
— Когда мы под Новый год собрались на комиссии по землепользованию и застройке, Александр Вахмистров предложил пропустить через компьютерную программу любую локальную доминанту, на которую выпадет подброшенная им над картой монетка. Выпала доминанта с неким номером, пропустили ее через компьютерную модель, а ее разработчики комментируют по ходу: смотрите, отсюда будет видно, и с этой точки обзора, и с этой… Стали выяснять — что же это за доминанта. Оказалось, Театр Эйфмана! На этом Александр Иванович предложил «гаданье» закончить. По Набережной Европы, говорит, будет приниматься отдельное решение.
Дурной прорыв заразителен
В проекте-победителе защитников наследия настораживает и чрезмерная плотность фоновой застройки. Для каких-нибудь относительно новых районов 28 метров (а это высота обычной девятиэтажки) — приемлемо. Но там корпуса стоят не так тесно друг к другу, как дома в кварталах исторического центра. Так что на будущей Набережной Европы мы рискуем получить угрюмый, плотно сбитый массив, по ощущению — мрачную глухую стену.
Она неминуемо уничтожит нынешнюю прозрачность, воздушность исторических панорам, где портик Биржи или изящные силуэты Ростральных колонн прорисованы на фоне неба. При реализации предложенного проекта Набережной Европы жемчужины петербургской классики окажутся буквально вмурованными в эту тупую стену. мНо судьба исторических доминант, похоже, волнует руководство города гораздо меньше, нежели обеспечение роли первого плана Дворцу Бориса Эйфмана. Притом что о его архитектурных достоинствах пока говорить не приходится — еще только объявлен конкурс, плоды его непредсказуемы, а прогнозы далеки от оптимистичных. Есть только одни дутые амбиции — на их удовлетворение и брошены все силы, ради дешевых понтов и меняют законы. Где тут место императиву, общему нравственному предписанию?
Борис Эйфман, ссылающийся на какие-то «технические требования» (якобы и обуславливающие заявленную высоту его Дворца танца), до сих пор никаких конкретных, аргументированных и выверенных расчетов не представил. Ведущие театры Петербурга меж тем работают себе в зданиях, не превышающих 30 метров, и ничего. Коллеги из интернет-газеты «Фонтанка» поинтересовались в НИИ «ГИПРОтеатр», какие требования предъявляются к театральным зданиям. И получили ответ: «Если сцена простая, то не существует никаких ограничений. Если колосниковая, то она должна быть не меньше определенной высоты». А в соответствии с действующим СНиП 2.08.02-89 высота колосниковой сцены должна составлять 18–26 метров, плюс обязательное свободное пространство над ней — от 1,8 до 2,4 метра. В общем, 40 метров никак не вытанцовывается.
И это невесть что, не миновавшее еще даже стадии зародышевого развития, губернатор априори именует «прорывным проектом». В чем же революционность Дворца танца Бориса Эйфмана? Пока только в том, что он прорывает ту самую «дамбу» установленных законом норм, представленную в послании Валентины Ивановны как надежная защита от «волн административного ресурса, лоббизма и коммерческих аппетитов».
А в пробитую этим прецедентным решением брешь охотно ломанутся и другие. Вот уже и для уважаемого Льва Додина готовы подкорректировать генплан и закон о зеленых насаждениях общего пользования — разрешив возводить здание «МДТ — Театр Европы» на месте сквера, где законом любое строительство запрещено.
Кстати, по мнению члена парламентской комиссии по городскому хозяйству Сергея Малкова, проект «Набережная Европы» тоже грозит пробить еще одну дыру в легких нашего города. Депутат замечает: из выделенных 9,1 га 130–150 тыс. кв. м предполагается отдать под жилые дома. «Исходя из ПЗЗ, озеленение данной территории должно составлять 25% — это около 2,3 га, — напоминает Малков. — Но, согласно победившей на конкурсе концепции, под зелень отдается лишь жиденький ряд вдоль набережной и по периметру квартала. А Петроградская сторона и так страдает от нехватки зелени».
Вторичный продукт одного балетмейстера
Но инвестор не сомневается: «Конечные потребители этого великолепного продукта будут довольны» (так на последней презентации завершил господин Ольховский панегирик Набережной Европы). Ни рядовых петербуржцев, ни экспертов из числа профильных общественных советов привлекать к обсуждению составной части «продукта» — Дворца танца — не намерены. Как пояснил Юрий Митюрев, «это авторский театр одного балетмейстера, и здание — строго технологичная вещь, поэтому неправильно будет обсуждать его на градсовете».
Довольно странное заявление для главного архитектора, совсем недавно объяснявшего изменения в составе нового градсовета необходимостью усилить его специалистами-техниками, коих требуется привлекать для обсуждения именно инженерных аспектов. К тому же в принятом с месяц назад положении о Градостроительном совете сказано, что среди его основных задач — «подготовка рекомендаций для принятия решений в области градостроительства и архитектуры… при реализации инвестиционных проектов, имеющих важное социальное, культурное и экономическое значение для Санкт-Петербурга».
Или сооружение Дворца танца не относится к таким проектам? Но ведь именно его чрезвычайной важностью до сих пор оправдывали все осуществленные обходные маневры, вносимые в закон корректировки и пожалованные исключительные права.
А тут, оказывается, всего лишь «авторский проект одного балетмейстера». Собственно, если бы Борис Эйфман взялся реализовывать свои архитектурные фантазии на личном приусадебном участке где-нибудь в Пупышево, никого бы это и не волновало. Но проект, реализуемый вблизи Стрелки, не может не волновать петербуржцев — которым, по наблюдению Валентины Матвиенко, так свойственно «трогательно-бережное отношение к своему городу». С этим народным трепетом губернатору еще наверняка предстоит столкнуться при реализации второй очереди хотений «одного балетмейстера» — строительстве Академии танца на участке, примыкающем к памятнику деревянного зодчества, дому 14 по Большой Пушкарской. Борис Эйфман, снисходительно оценивший его как «очень милое здание», уже сообщил, что «с удовольствием бы его куда-нибудь сдвинул». Но возражать с поставленным КГИОП условием обязательного сохранения объекта наследия пока не рискнул — пообещав выполнить его, приспособив скромную деревянную дачу Греффе под балетные и спортивные классы. Хотя едва ли такое использование не войдет в противоречие с техническими, санитарными, противопожарными и прочими требованиям, предъявляемыми к образовательным учреждениям. И в чью пользу разрешится это противоречие — еще большой вопрос.
А вот у мечты Валентины Ивановны — закрепить 2009 год в истории Петербурга как Год театра — есть все шансы на воплощение в жизнь. Причем даже в творчески переосмысленном и расширенном варианте: как Год театра и настоящего цирка.
Рис. 1
Петербург – город хлебный
Выступая в Мариинском дворце перед Законодательным собранием с ежегодным посланием, губернатор Матвиенко выразила уверенность в том, что в памяти народной 2009 год «останется не годом кризиса, а годом театра». Попутно напомнив: «Не хлебом единым жив человек. Именно во времена кризисов тяга людей к культуре возрастает многократно».
Наиболее ярко эта тяга выражается пока в стремлении выжать максимум из наиболее привлекательных участков исторического Петербурга, отданных под реализацию так называемых знаковых театральных проектов. При этом о хлебе насущном инвесторы вовсе не забывают. Даже маэстро Гергиев, обращаясь печальным взором к бездонной финансовой яме «Мариинской впадины», не скрывает больше своего возмущения:
— Государство потратило уже неоправданно высокие, непомерные деньги на строительство Мариинки-2, — напомнил Владимир Гергиев в недавнем своем интервью «Российской газете». — Дело даже не в котловане, а в масштабе денег, которыми беззастенчиво сорят люди. Хочу сразу обозначить: средства доверены не Мариинскому театру — с первого дня строительства они поступали Северо-Западной дирекции по строительству, реконструкции и реставрации. Руководство дирекции за эти годы сменилось трижды. Конечно, государство никогда не бросит такие проекты, как Мариинский и Большой театры. Но нельзя так беззастенчиво разогревать собственные финансовые амбиции: начинали со 100 миллионов, потом плавно перешли к 130, потом — к 160–200, к 220–260. Меня это уже бесит, и не я один так реагирую… Тревога моя перешла сегодня в протест. В стране кризис, последствия которого нам еще предстоит пережить… По индексации бетон стал дешевле, металл стал дешевле, рабочая сила — дешевле: сегодня 50, а может, и 80 процентов строителей стоят и ждут какой-либо работы. Об этом в Северо-Западной дирекции предпочитают не говорить, зато настаивают на том, что проект должен стоить как минимум 18 миллиардов рублей. Отвечаю: забудьте, подойдите по-новому, по-государственному — мы в кризисе. Нет: на содержание Северо-Западной дирекции в 2009 году ее руководителем Валерием Гутовским в бюджет Российской Федерации вписано 90 миллионов рублей.
И это при том, заметим, что до сих пор никому не известно, что же именно здесь строится — по признанию главного архитектора Петербурга Юрия Митюрева, ни он, ни руководство КГА не знакомы с проектом и получают скудную информацию о нем только из прессы.
С конца 1990-х нешуточные бои развернулись и на подступах к другому хлебному месту — территории бывшего Ватного острова, передаваемого под проект, изначально маркированный как строительство Дворца танца Бориса Эйфмана. За прошедшие с тех пор годы идея создания очага культуры приросла тысячами квадратных метров элитного жилья и прочих коммерческих площадей, а по фактам махинаций, сопровождавших смену инвесторов на подтанцовке, прокуратурой было возбуждено не одно уголовное дело. Пока, наконец, на виртуальной сцене будущего театра современного балета не появилась дочерняя структура ЗАО «ВТБ-Девелопмент», возглавляемая сыном здравствующего губернатора Сергеем Матвиенко.
Рис. 2
Дамбе — амба
Матвиенко-мать в своем последнем обращении к городскому парламенту констатировала:
— 2008 год подвел черту под извечным и нередко конфликтным поиском баланса между развитием города и сохранением исторического наследия. Развитие города — объективная реальность, сбережение наследия — императив. И это уже не фигура речи, а закон. Вся градостроительная политика Петербурга теперь прочно стоит на трех китах: Генеральный план, Правила землепользования и застройки, закон «О границах зон охраны объектов культурного наследия». Короткой аббревиатурой ПЗЗ сегодня легко оперируют не только инвесторы и строители, но и жители города. И это отрадно. Ведь Правила землепользования и застройки адресованы всем, кто хочет знать, где и что можно строить. А где и почему — нельзя. Обойти ПЗЗ невозможно. Я бы сравнила их с дамбой, защищающей город от волн административного ресурса, лоббизма и коммерческих аппетитов. Наконец, закон об охранных зонах — это не что иное, как охранная грамота для исторического центра. Свыше 37 тысяч гектаров, 22% городских земель теперь под охраной закона. Поставлен крест на волюнтаризме собственников, инвесторов, застройщиков, чиновников, архитекторов. Под защитой исторический ландшафт, его силуэт и панорамы».
Понятие «императив», напомним, есть не что иное, как общее нравственное предписание. Кант, правда, различал императив гипотетический и категорический. Судя по всему, руководимое Валентиной Матвиенко правительство больше склоняется к императиву гипотетическому — во всяком случае, когда дело доходит до задач сохранения наследия в контексте воплощения планов Матвиенко-сына. Тут и упомянутые три кита оказываются не горазды держать твердь единой градостроительной платформы, а тихо расползаются в страхе перед нацеленным на них гарпуном алчных китобоев.
Проявление же непомерного аппетита какими-нибудь чужими дядьками, может, и противно. Но когда оный выказывает родное дитятко — тут всякая мать умилится и только возрадуется и своими ручками ложку ко рту поднесет. И никакая дамба — будь то ПЗЗ или еще какое досадное препятствие — океану материнской любви не преграда.
Документ, названный Валентиной Ивановной охранной грамотой, откорректировали заблаговременно. Если раньше территория Ватного острова входила в объединенную охранную зону исторического центра, то новым законом тут установили уже зону регулирования застройки первой категории (ЗРЗ-1).
Впрочем, и этим «крест на волюнтаризме инвесторов» поставлен не был. Закон о Правилах землепользования и застройки предписывает: «В границах зон регулирования застройки и хозяйственной деятельности типа 1 (ЗРЗ 1) предельная высота зданий, строений, сооружений Правилами не устанавливается, а определяется Режимами использования земель в границах зон охраны объектов культурного наследия на территории Санкт-Петербурга». Тут высотный максимум должен устанавливаться по согласованию с КГИОП, на основе выводов историко-культурной экспертизы. Однако для места реализации проекта «Набережная Европы» отчего-то решили сделать исключение: здесь дозволили играть не по тем правилам, что действуют на территории всего города, а по собственным — будто речь идет о каком-то независимом государстве. Возглавляемая Александром Вахмистровым комиссия по землепользованию и застройке внесла в окончательный вариант закона о ПЗЗ локальную доминанту под № 114, высотой 40 м (участок будущего Дворца танца). Просто договорились так — зону не меняем, остается ЗРЗ-1, только в части высотных ограничений будет действовать ПЗЗ. А в остальном все, как и установлено законом. В общем, тут играем, тут не играем, тут рыбу заворачиваем…
Этот фокус-покус главный архитектор Петербурга Юрий Митюрев называет «специальным городским решением». Раскрывая механизмы принятия спецрешения, Митюрев поясняет:
— Этот кусок (территория «Набережной Европы») из зоны регулируемой застройки мы как бы выгрызли…
Но, похоже, инвесторы еще не вполне удовлетворены результатами деятельности грызунов. Во всяком случае, управляющий директор ЗАО «ВТБ-Девелопмент» Александр Ольховский на недавнем круглом столе в ИА «Росбалт» уверял прессу в том, что здесь вовсе не ЗРЗ-1, а ЗРЗ-2. То ли господин Ольховский незнаком с текстом закона и прилагаемым к нему картографическим материалом, то ли ему известно то, что пока остается тайной для профессиональной общественности и даже депутатов. Во всяком случае, в согласованном ими варианте закона о ПЗЗ (см. лист 102) это зона ЗРЗ-1. И в Приложении 1 к Закону Петербурга «О границах зон охраны…» в описании границ зоны регулируемой застройки первой категории сказано, что проходит она и «…по оси Кронверкского пр., далее на юго-запад по берегу Кронверкского пролива и запад по берегу р. М. Невы, далее на северо-восток условной линии, проходящей в створе оси пер. Талалихина и по этой оси».
Рис. 3
Стыдно, кому не видно
С законом, гарантирующим (по заверениям губернатора Матвиенко) защиту исторического ландшафта, его силуэта и панорам, тут попросту решили не считаться.
Да, признает главный архитектор Петербурга, 40-метровой высоты здание Дворца танца «будет видно издалека». Но, по его мнению, «это будет не критично». Мол, специалисты КГИОП проверили с помощью компьютерной модели и тоже решили, что ничего страшного. Да эти специалисты вообще, похоже, страха не имут — по ним так и нависший над Новодевичьим монастырем «Империал» «не оказывает существенного негативного влияния» на восприятие памятника. Впрочем, экспертизы по «Набережной Европы» никто не видел (во всяком случае, экспертам Совета по сохранению культурного наследия при правительстве города о ней ничего не известно). А упомянутое Митюревым компьютерное моделирование и вправду проводилось. Не можем поручиться, что именно КГИОП. Но вот об эксперименте, устроенном по ходу одного из заседаний комиссии по землепользованию и застройке, депутат Сергей Малков рассказывает так:
— Когда мы под Новый год собрались на комиссии по землепользованию и застройке, Александр Вахмистров предложил пропустить через компьютерную программу любую локальную доминанту, на которую выпадет подброшенная им над картой монетка. Выпала доминанта с неким номером, пропустили ее через компьютерную модель, а ее разработчики комментируют по ходу: смотрите, отсюда будет видно, и с этой точки обзора, и с этой… Стали выяснять — что же это за доминанта. Оказалось, Театр Эйфмана! На этом Александр Иванович предложил «гаданье» закончить. По Набережной Европы, говорит, будет приниматься отдельное решение.
Дурной прорыв заразителен
В проекте-победителе защитников наследия настораживает и чрезмерная плотность фоновой застройки. Для каких-нибудь относительно новых районов 28 метров (а это высота обычной девятиэтажки) — приемлемо. Но там корпуса стоят не так тесно друг к другу, как дома в кварталах исторического центра. Так что на будущей Набережной Европы мы рискуем получить угрюмый, плотно сбитый массив, по ощущению — мрачную глухую стену.
Она неминуемо уничтожит нынешнюю прозрачность, воздушность исторических панорам, где портик Биржи или изящные силуэты Ростральных колонн прорисованы на фоне неба. При реализации предложенного проекта Набережной Европы жемчужины петербургской классики окажутся буквально вмурованными в эту тупую стену. мНо судьба исторических доминант, похоже, волнует руководство города гораздо меньше, нежели обеспечение роли первого плана Дворцу Бориса Эйфмана. Притом что о его архитектурных достоинствах пока говорить не приходится — еще только объявлен конкурс, плоды его непредсказуемы, а прогнозы далеки от оптимистичных. Есть только одни дутые амбиции — на их удовлетворение и брошены все силы, ради дешевых понтов и меняют законы. Где тут место императиву, общему нравственному предписанию?
Борис Эйфман, ссылающийся на какие-то «технические требования» (якобы и обуславливающие заявленную высоту его Дворца танца), до сих пор никаких конкретных, аргументированных и выверенных расчетов не представил. Ведущие театры Петербурга меж тем работают себе в зданиях, не превышающих 30 метров, и ничего. Коллеги из интернет-газеты «Фонтанка» поинтересовались в НИИ «ГИПРОтеатр», какие требования предъявляются к театральным зданиям. И получили ответ: «Если сцена простая, то не существует никаких ограничений. Если колосниковая, то она должна быть не меньше определенной высоты». А в соответствии с действующим СНиП 2.08.02-89 высота колосниковой сцены должна составлять 18–26 метров, плюс обязательное свободное пространство над ней — от 1,8 до 2,4 метра. В общем, 40 метров никак не вытанцовывается.
И это невесть что, не миновавшее еще даже стадии зародышевого развития, губернатор априори именует «прорывным проектом». В чем же революционность Дворца танца Бориса Эйфмана? Пока только в том, что он прорывает ту самую «дамбу» установленных законом норм, представленную в послании Валентины Ивановны как надежная защита от «волн административного ресурса, лоббизма и коммерческих аппетитов».
А в пробитую этим прецедентным решением брешь охотно ломанутся и другие. Вот уже и для уважаемого Льва Додина готовы подкорректировать генплан и закон о зеленых насаждениях общего пользования — разрешив возводить здание «МДТ — Театр Европы» на месте сквера, где законом любое строительство запрещено.
Кстати, по мнению члена парламентской комиссии по городскому хозяйству Сергея Малкова, проект «Набережная Европы» тоже грозит пробить еще одну дыру в легких нашего города. Депутат замечает: из выделенных 9,1 га 130–150 тыс. кв. м предполагается отдать под жилые дома. «Исходя из ПЗЗ, озеленение данной территории должно составлять 25% — это около 2,3 га, — напоминает Малков. — Но, согласно победившей на конкурсе концепции, под зелень отдается лишь жиденький ряд вдоль набережной и по периметру квартала. А Петроградская сторона и так страдает от нехватки зелени».
Вторичный продукт одного балетмейстера
Но инвестор не сомневается: «Конечные потребители этого великолепного продукта будут довольны» (так на последней презентации завершил господин Ольховский панегирик Набережной Европы). Ни рядовых петербуржцев, ни экспертов из числа профильных общественных советов привлекать к обсуждению составной части «продукта» — Дворца танца — не намерены. Как пояснил Юрий Митюрев, «это авторский театр одного балетмейстера, и здание — строго технологичная вещь, поэтому неправильно будет обсуждать его на градсовете».
Довольно странное заявление для главного архитектора, совсем недавно объяснявшего изменения в составе нового градсовета необходимостью усилить его специалистами-техниками, коих требуется привлекать для обсуждения именно инженерных аспектов. К тому же в принятом с месяц назад положении о Градостроительном совете сказано, что среди его основных задач — «подготовка рекомендаций для принятия решений в области градостроительства и архитектуры… при реализации инвестиционных проектов, имеющих важное социальное, культурное и экономическое значение для Санкт-Петербурга».
Или сооружение Дворца танца не относится к таким проектам? Но ведь именно его чрезвычайной важностью до сих пор оправдывали все осуществленные обходные маневры, вносимые в закон корректировки и пожалованные исключительные права.
А тут, оказывается, всего лишь «авторский проект одного балетмейстера». Собственно, если бы Борис Эйфман взялся реализовывать свои архитектурные фантазии на личном приусадебном участке где-нибудь в Пупышево, никого бы это и не волновало. Но проект, реализуемый вблизи Стрелки, не может не волновать петербуржцев — которым, по наблюдению Валентины Матвиенко, так свойственно «трогательно-бережное отношение к своему городу». С этим народным трепетом губернатору еще наверняка предстоит столкнуться при реализации второй очереди хотений «одного балетмейстера» — строительстве Академии танца на участке, примыкающем к памятнику деревянного зодчества, дому 14 по Большой Пушкарской. Борис Эйфман, снисходительно оценивший его как «очень милое здание», уже сообщил, что «с удовольствием бы его куда-нибудь сдвинул». Но возражать с поставленным КГИОП условием обязательного сохранения объекта наследия пока не рискнул — пообещав выполнить его, приспособив скромную деревянную дачу Греффе под балетные и спортивные классы. Хотя едва ли такое использование не войдет в противоречие с техническими, санитарными, противопожарными и прочими требованиям, предъявляемыми к образовательным учреждениям. И в чью пользу разрешится это противоречие — еще большой вопрос.
А вот у мечты Валентины Ивановны — закрепить 2009 год в истории Петербурга как Год театра — есть все шансы на воплощение в жизнь. Причем даже в творчески переосмысленном и расширенном варианте: как Год театра и настоящего цирка.
Татьяна ЛИХАНОВА
Кстати
Танцы над куполом храма
На сайте Петербургского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры представлен любопытный анализ графических материалов проекта-победителя от Герасимова и Чобана. В частности — их рисунка, показывающего, как будет выглядеть 40-метровый силуэт театра в исторической панораме (рис. 1). На первом плане — Стрелка, Ростральные колонны и Биржа. На заднем — купол Дворца танца и Князь-Владимирский собор. Если верить графической версии проектировщиков, выходит вроде не совсем страшно: храм Терпсихоры не шибко перебивает храм Божий. Однако специалисты ВООПИиК ставят под сомнение добросовестность предложенной разработчиками картинки. Они замечают, что при заявленном уровне фоновой застройки в 28 метров 40-метровый купол должен подниматься над ней почти на треть. Однако на представленном рисунке разрыв по высотам показан иначе — таким он мог бы быть либо при высоте Дворца танца метров в 35, либо при ощутимо большей высоте рядовой застройки.
Второе, на что обращают внимание аналитики: высота театра обосновывается необходимой высотой его сценической коробки. Но коробка и есть коробка — это не купол. В куполе над сценой диаметром в основании 34 метра смысла нет. Из чего эксперты делают предположение — смягченное округлой формой начертание здания театра, вылезающего над застройкой, больше похоже на лукавый прием, обеспечивающий решение установки «не дразнить гусей».
И наконец, третье: если взглянуть на план (рис. 2), станет очевидно — в представленных ракурсах театр и Князь-Владимирский собор между Ростральными колоннами вообще не будут видны. Чтобы с предложенных точек увидеть купол театра, придется левой щекой прижаться к левой колонне — тогда он выступит чуть левее правой колонны. При этом силуэт собора окажется практически прямо за Дворцом танца, выглядывая из-за него не слева, как на рисунке, а справа.
Справедливость этого легко установить, взглянув на другой рисунок Чобана-Герасимова — вид от Князь-Владимирского собора (рис. 3). Сверившись с планом, легко увидеть, что с любой точки обзора на всей территории Стрелки купол театра окажется в неприлично тесном соседстве с силуэтом собора. Высота центрального купола храма — 48 м, трехъярусной колокольни — 57 м. Но купол 40-метрового театра находится ближе. Так что при наложении он в значительной степени будет закрывать собор. А при определенных ракурсах, где собор выступает из-за Дворца танца, последний — как высотная и массивная доминанта — будет составлять храму нешуточную конкуренцию.