Как хор петербургских архитекторов перепел ансамбль Росси

Новый корпус площадью 15 000 квадратных метров, пара атриумов под стеклянными крышками и архитектурные клоны фасадов XIX века — таков представленный план «восстановления исторической справедливости».

«Не пора ли, друзья мои, нам замахнуться на Вильяма, понимаете ли, нашего Шекспира?» — «А что, и замахнемся!» — с энтузиазмом отзываются на предложение своего режиссера артисты самодеятельного театра. Этот эпизод из фильма «Берегись автомобиля» вполне сгодился бы для заставки презентации «Архитектурной концепции регенерации и завершения ансамбля Российского Этнографического музея и Государственного Русского музея (Центр музейных коллекций РЭМ и ГРМ)».

 

Проект мастерской Михаила Мамошина

 

Под флагом регенерации предлагается обеспечить два уважаемых музея новыми площадями, где те обустроят дополнительные выставочные пространства, разместят фонды, лаборатории и некие технические помещения. По высоте обещают удержать планку на уровне 12 метров, планируется подвальный этаж площадью свыше 5 тысяч квадратных метров, в целом же «регенерация» позволит нарастить новых объемов более чем на 15 тысяч. Не обойдется и тут без атриумов — пока нарисованы два, под стеклянными крышками. В качестве стройплощадки выбрана примыкающая к Михайловскому саду территория позади Этнографического музея.

 

Собственно, первый замах на ансамбль великого Росси засчитан был еще столетие назад: осуществленное молодым амбициозным архитектором Василием Свиньиным приспособление Михайловского дворца под нужды первого в стране музея русского искусства многие критики классифицировали как варварство и градостроительную ошибку. От интерьеров Росси почти ничего тогда не осталось. Конечно, преобразование жилых дворцовых покоев в экспозиционные залы не могло пройти без потерь. Но едва ли столь сокрушительный их масштаб был вызван исключительно «производственной необходимостью».

 

Автор известной книги о Русском музее Г. Ф. Петров выводит на авансцену и человеческий фактор, порой весьма неприглядный: «Он взялся за дело с воодушевлением и в короткий срок опустошил дворец так, словно по его анфиладам пронесся смерч. Свиньин не терпел художественного стиля россиевской эпохи и торопился разделаться со всем, что было ему не по вкусу. Часто он брал у плотника топор и азартно, с плеча рубил плафонную живопись лучшего художника-декоратора первой трети XIX века Джованни Батиста Скотти и его товарищей».

 

Демонтаж восточного флигеля, конюшенного и прачечного корпусов и сооружение помпезного, перетягивающего на себя внимание здания Этнографического отдела музея разбили созданный гением предшественника ансамбль, лишили его композицию симметрии — что не могли простить Свиньину современники, обвинившие его в варварстве, и в чем винят и сегодня такие авторитетные исследователи, как профессор Владимир Лисовский.

 

— Предлагаемый подход — это не завершение ансамбля Росси, а завершение его порчи, продолжение вандализма начала ХХ века, — прокомментировал «Новой» свое отношение к предлагаемой теперь концепции господин Лисовский. — Появление здесь столь значительного нового объема недопустимо. Так что ничего хорошего я не жду. Конечно, надо что-то делать с этим участком, «тыл» не лучшим образом сейчас выглядит. Но, как вы помните, проводившиеся в последние годы конкурсы ничего достойного не родили. Я против подделок под Росси или Свиньина. Лучше уж поставить чисто функциональную, минимальную по объему коробку, неприметную, деликатную, скрытую садовыми деревьями, — обозначает профессор степень допустимого компромисса.

 

Архитектор Михаил Мамошин представляет проект архитектурной концепции регенерации и завершения ансамбля Российского Этнографического музея и Государственного Русского музея (Фото: Интерпресс)

Михаил Мамошин, чья мастерская и подготовила представленные на Градсовет материалы, оценивает творчество Василия Свиньина совсем иначе — полагая, что, родись тот в другое время, имел бы славу Росси. Он фактически ставит их на одну доску, представляя собственные архитектурные предложения как «попытку завершения замыслов двух великих зодчих».

 

Пределы такого процесса четко обозначить едва ли возможно. Сейчас акцент делается на воплощении задуманного Свиньиным, но так и не построенного корпуса, который должен был замыкать комплекс построек Этнографического отдела со стороны Михайловского сада. Но демонстрируют и планы его куда более глобальных замахов, предполагавших застройку чуть ли не всего сада.

 

Коллеги, надо заметить, выказывали дружное и вполне справедливое восхищение тем, с каким тщанием подошел Михаил Мамошин к поиску и анализу архивных материалов, их исследованию и анализу. Воздали должное и тому, как он «наступил на горло собственной песне», удовлетворившись вариациями на тему проектов именитых предшественников. Впрочем, к потенциальному воссозданию былого или завершению замыслов зодчих прошлых веков есть немало вопросов.

 

Разработчики признают, что полной и достоверной обосновывающей информации нет — Свиньин все свои архивы после революции сжег. И проектанты, и представители музейного руководства говорят одновременно о развитии замысла Свиньина и копировании Росси, с перевесом то в одну, то в другую сторону.

 

Неоспоримым для них остается одно: строить новые помещения надо, причем именно здесь, на «неприглядных задворках» у Михайловского сада, на которые-де нынче без слез не взглянешь. Территорию эту директор РЭМ Владимир Грусман называет «лакуной» и «черной дырой, оставшейся с 1917 года», поминаются недобрым словом и возникшее в 1937-м чужеродное здание (декорационные мастерские Михайловского театра).

Заместитель директора ГРМ Владимир Баженов отмечает, что проект застройки этой территории существовал еще почти тридцать лет назад. Сначала собирались возвести здесь депозитарий Русского музея, потом комиссия Госстроя решила, что он должен служить и Этнографическому тоже; был финский проект, да отсутствие денег не позволило его реализовать.

 

В начале нулевых руководство РЭМ привлекло инвестора — печально известного господина Сопромадзе, с появлением которого затея приросла элитным жилым комплексом (первый такой эскизный проект по его заказу выполнили тогдашний глава петербургского Союза архитекторов Владимир Попов и Анатолий Столярчук). Сегодня и руководители музеев, и члены Градсовета дружно заявляют о недопустимости такого подхода.

 

Хотя, помнится, господин Грусман прежде не видел греха в строительстве здесь жилья, заверяя даже в одном из интервью: «То, что рядом будут элитные квартиры, музею только на руку с точки зрения безопасности».

 

И многие из нынешних ораторов не побрезговали поучаствовать в конкурсе, объявленном затем Сопромадзе. За его жирный заказ бились и нынешний глава петербургского Союза архитекторов Олег Романов, и главный архитектор Юрий Митюрев, а также Никита Явейн, Евгений Раппопорт, Михаил Мамошин и Юрий Земцов. В жюри были приглашены архитекторы Марк Рейнберг, Святослав Гайкович, Сергей Шмаков, Игорь Солодовников, тогдашний глава КГА Александр Викторов. Победителем вышел Юрий Земцов, предложивший «облагородить непрезентабельно выглядящую территорию и завершить архитектурный ансамбль» посредством сооружения шестиэтажки на четыре подъезда. Заказчик был в восторге и даже высказал предположение, что «Юрию Земцову его проект напели ангелы». А президент Союза архитекторов России Юрий Гнедовский пафосно заявил: «Смотр показал, что мы, сегодняшние архитекторы, можем позволить себе встать в ряд с великими архитекторами прошлого и дополнить их композиции своими работами».

 

Михаил Мамошин, чья мастерская заняла второе место, по-прежнему считает тот конкурс «ярким событием в нашей архитектурной жизни», хотя и признает теперь заданные заказчиком объемно-планировочные параметры чрезмерными. А Никита Явейн уверяет, что конкурс и тогда ему не нравился: «Мы понимали, что так нельзя, но жизнь была тяжелая… кушать-то хотелось!» Должно быть, чувство голода скрючило Никиту Игоревича, как только он оставил пост главы КГИОП.

 

Будучи председателем комитета, он слал Сопромадзе отказные письма, разъясняя: закон запрещает здесь новое строительство. А годом позже, уйдя с должности, принял участие в объявленном им состязании. Никита Явейн и сегодня не выглядит наевшимся вдоволь. Обретение легкой сытости позволило ему напомнить коллегам, что «это территория памятника» и «тут приоритет КГИОП».

— Никита, ты же сам всегда говоришь, что законы невозможные, надо менять! — выкрикнул с места Владимир Попов. — Скоро больший вред и беду начнут приносить эти законы. А Минкульт разве уже ничего не решает? Он ведь проект поддержал!

 

Никита Игоревич поспешил поправиться:

— Строить нужно. И можно, при определенных процедурах… И в таких объемах. Надо лишь правильно обосновать строительство в таком месте. Нельзя только повторять фасады Росси, вот только такое клонирование и запрещено.

 

Однако именно на нем и базируются наработки мастерской Михаила Мамошина. В целом они подаются как завершение замысла Свиньина. Но поскольку не сохранилось изображений выходящего в сад фасада (ни его, ни Карла Росси), предлагается два варианта. Согласно первому левое крыло прирастает корпусом с фасадом-клоном конюшенного корпуса Росси (расположенного справа), и он же повторяется еще раз ближе к Садовой; по второму — его заменяет клон снесенного до революции россиевского Прачечного корпуса.

Никита Явейн охарактеризовал предложенное клонирование «логикой Урюпинска», прочие члены Градсовета не усмотрели в этом ничего дурного и перешли к выражению своих предпочтений. Архитектор Вячеслав Ухов поставил было резонный вопрос: так что именно предполагается «завершать» — ансамбль Росси или замысел Свиньина? Но коллеги углубляться в дискуссию не стали.

— Проект настолько полноценный, что детали обсуждать я не хочу, — заявил Марк Рейнберг. — Важно, что мы чувствуем, когда смотрим на здание. К примеру, построенный по проекту Мамошина дом рождает спокойствие. Значит, это настоящая архитектура. А вот улица Зодчего Росси меня ужасно раздражает, ничего не могу с собой поделать! — чистосердечно признался архитектор.

Не иначе как и творение Ивана Старова вызывало у Марка Альбертовича схожие чувства, когда он взялся за проект строительства шестиэтажного элитника в Таврическом саду.

 

Бывший глава КГА Александр Викторов, которому мы обязаны появлением «Стокманна» на Невском и еще чертовой дюжины градостроительных ошибок, пустился в воспоминания детства:

— Когда я ездил к бабушке, которая жила на канале Грибоедова, всегда бегал через Михайловский сад и со своих неполных шести лет помню жуткие ощущения от этого страшного угла в окружении такой красоты!..

 

Там же бегал и бывший заместитель Веры Дементьевой Борис Кириков, также пронесший через всю жизнь тягостное «впечатление задворок». Мальчики выросли, и теперь солидарно выступают за застройку страшного места. С той лишь разницей, что Борис Михайлович еще любопытствует — отчего не показали разработчики, где все-таки проходит граница объекта культурного наследия? А Александру Павловичу и это не интересно.

— Что закон? Закон должен обслуживать логику необходимых действий. Это бесспорно, — по-прежнему считает господин Викторов.

 

Впрочем, и Борис Кириков не преминул заметить, что и Бенуа, и Курбатов всегда говорили: сохранение красоты города важнее сохранения того или иного конкретного памятника.

 

Александр Кононов попытался напомнить, что речь идет о самом сердце петербургского объекта всемирного наследия, о таком проекте мы обязаны будем проинформировать ЮНЕСКО. И весьма скептически оценил перспективу получения одобрения международных экспертов в таком деле.

— В ЮНЕСКО тоже есть здравомыслящие люди, не надо нас ими пугать! — парировал Владимир Попов.

Кононов же продолжал настаивать на том, что и по действующему российскому законодательству ничего из этой прекрасно поданной презентации реализовать невозможно.

 

— Логично было бы заслушать здесь позицию КГИОП и сначала вынести концепцию на рассмотрение Совета по сохранению культурного наследия, поскольку тут больше сюжетов не архитектурных, а связанных именно с охраной памятников, — убежден Александр Александрович.

 

Эксперт полагает, что вписать удобную для музеев новую постройку заявленных габаритов тут никак нельзя. Разве что в разы меньший, очень тактично спроектированный объект:

— Если мы начинаем максимально двигаться в сторону нарастающих запросов уважаемых Русского и Этнографического музеев, неизбежно насилование ансамбля. Не лучше ли подумать о размещении соответствующего их нуждам полноценного объекта на альтернативной территории? Как сделал Эрмитаж в Новой Деревне.

 

Но то, что возможно для Эрмитажа, отчего-то представляется немыслимым делом для Этнографического музея. Его директор Владимир Грусман с негодованием отвергает такую альтернативу, ссылаясь на трудности обеспечения безопасности экспонатов при перевозке и призывая не лишать обитателей окраин праздника — поездки в исторический центр. Но почему наличие двух площадок означало бы отсутствие выбора и аннулировало означенный праздник, не поясняет.

 

Что же до радения о регенерации огороженной забором пресловутой «черной дыры» в тылу Этнографического музея, то почему бы просто не занять ее деревьями и ландшафтными композициями, распространив на эту территорию зеленую зону сада? Такой вариант как будто вообще не приходит никому в голову.

 

Представляется весьма показательным, что мнение КГИОП на Градсовете представлено не было вовсе. Хотя, насколько нам известно, ведомство Александра Макарова представило свою справку, содержащую весьма жесткие выводы. Сам Александр Игоревич в разговоре с «Новой» заявил о категорическом неприятии предлагаемой концепции.

 

Если же ее все-таки продавят, наплевав на закон и мнение профильного комитета, будет создан очень опасный прецедент, предостерегают градозащитники. Найдется немало охотников обосновать исключительность и других запросов — вот Первый мед планирует начать на своей территории амбициозное новое строительство, тесно в отведенных рамках и Мариинской больнице, и детской больнице св. Марии Магдалины мешает развернуться историческая застройка, требуют новых площадок театры… Чем они хуже?

 

Не приходится удивляться, что обсуждение на Градсовете заявки ГРМ — РЭМ перешло от дружного одобрямс к не менее дружному требованию перекройки «неудобного» законодательства.

Симптоматично и то, что для презентации был выбран именно Градсовет, а не Совет по наследию. В первом нет больше таких потенциально опасных оппонентов, как профессиональный, стратегически мыслящий градостроитель Борис Николащенко или последовательный сторонник вечных ценностей Владимир Лисовский (обоих предусмотрительно отсеяли при формировании нового Градсовета в 2009 году). Нынче тут все больше практики, сплоченные цеховыми интересами и изобретательностью по части оправдания собственных компромиссов. Потому, очевидно, именно его, а не Совет по наследию (где практикующие архитекторы отчасти уравновешены историками, искусствоведами и независимыми экспертами) и предпочел заказчик — ФГУ Северо-Западная дирекция по строительству, реконструкции и реставрации Минкульта.

 

Директор СЗД Александр Шабасов рассказал, что постановление правительства о включении строительства депозитария для ГРМ и РЭМ в федеральную целевую программу «Культура России 2012–2018» принято еще три года назад, финансирование соответствующих работ заложено было на этот год, но будет перенесено на 2014-й. При этом обмолвился, что юридические аспекты еще только предстоит оценить. Не дожидаясь этой оценки, концепцию уже одобрил Владимир Мединский, поддержали вице-губернаторы Василий Кичеджи и Марат Оганесян. Конкурс на проектирование заказчик готов объявить в следующем году.

 

Помимо заложенных пока в бюджете 609 млн рублей на строительство депозитария, предстоит обеспечить «отступные» Владимиру Кехману за здание мастерских Михайловского театра. Ранее господин Кехман желал получить взамен площади в будущем музейном новострое, причем значительно больше тех, что ему предлагается уступить. Но перспектива такого соседства не вдохновила руководителей музеев. Сейчас, по словам Владимира Грусмана, рассматривается вариант компенсации другими площадями в центре, и в СЗД уже якобы присмотрели несколько адресов неподалеку. Однако не очень понятно, какие такие полномочия позволят заказчику включать городское имущество (если речь о нем) в эту обменную цепочку.

 

Отсутствие юридической ясности застрельщики опасного для наследия проекта компенсируют патетическими призывами к восстановлению исторической справедливости. И отчего не вспоминали о ней, когда Сопромадзе строил жилой дом в охранной зоне Инженерного замка? Не было до сих пор слышно и заявлений о намерении руководства ГРМ восстановить эту самую справедливость по отношению к Строгановскому дворцу, внутреннее пространство которого обезображено едальней члена общества друзей Русского музея Евгения Пригожина, водруженной на месте вырубленного им старинного сада. Может, стоит здесь и потренироваться с наведением справедливости, пока не придумали, как обойти закон, пристраиваясь к Росси с тылу?..