Устав чужого монастыря

И потому, что о готовности отдать жизнь за то, чтобы (далее по тексту), он, скорее всего, не говорил: это миф.

И потому, что отдать жизнь за то, чтобы свободно высказывались некоторые мнения, я лично не готов (как, думаю, и подавляющее большинство тех, кто любит козырять якобы вольтеровской цитатой). Ибо свобода слова имеет границы.

Вопрос – еще раз и трагически поставленный в Париже – звучит так: где эти границы проходят?

Мой ответ прост: там, где начинаются гарантированные законом права и свободы других людей.

Там, где слово используется для оскорбления личности другого человека – унижая его честь, достоинство или репутацию.

Там, где слово используется для разжигания вражды и ненависти – по признаку национальности или расы, религии или пола.

Там, где слово утверждает, что главный враг – инородцы или иноверцы, и где им приписываются вымышленные преступления.

Там, где слово призывает к насилию и дискриминации.

При переходе этих границ слово должно быть наказуемо по закону – и во многих странах мира такие запреты установлены.

Поэтому оскорбленный может защитить свою честь и достоинство в суде – и добиться наказания оскорбителя.

Поэтому могут – и должны быть запрещены (но лишь решением суда) фашистские, антисемитские, расистские издания, могут и должны быть наказуемы соответствующие выступления.

И это не ограничение свободы слова, а необходимая мера для защиты прав других граждан. Тем более необходимая, что фашистское слово имеет обыкновение всегда переходить в дело – в чем человечество многократно убеждалось…

А вот до указанной границы слово абсолютно свободно.

Потому что закон не может – и не должен – гарантировать право человека на то, что окружающие обязаны жить по уставу его монастыря, опираясь на те же самые ценности и в соответствии с теми же традициями.

Обязаны уважать не только его безусловное право иметь и свободно высказывать эти взгляды, но и сами эти взгляды.

Обязаны не критиковать и не высмеивать эти взгляды и сакральные для него понятия – то есть считать их столь же сакральными и не "оскорблять его чувства".

Это абсурд. Такой же, как и сам термин (о чем мне приходилось писать на страницах "Новой газеты") "оскорбление чувств".

Потому что в мире еще не придуман прибор, определяющий, действительно ли оскорблены чувства и в какой степени.

На чем основываться суду, вынося решение о наказании за "оскорбление чувств"? Только на мнении самого "оскорбленного"? Но ему, как показывает практика (в том числе российская), ничто не помешает "оскорбиться" чем угодно.

Если речь идет о религиозных чувствах – начиная с карикатур на пророка и хождения женщин без чадры и заканчивая работой городского транспорта в субботу и продажей свинины в магазинах.

Если речь идет об иных чувствах (почему же только чувства верующих должны быть защищены?) – то либералы могут заявить об оскорблении их чувств самим фактом существования коммунистов, поклонники "Зенита" – призывами болеть за "Спартак", атеисты – проведением крестного хода по улице…

Поэтому представляется очевидным, что никакое "оскорбление чувств" не может быть запрещено законом – нет и не может быть (используя правовые термины) объективной стороны преступления. А значит, не может быть и наказания. В том числе и за карикатуры – что на пророка Мухаммеда, что на Иисуса Христа, что на Моисея.

Карикатуры на Владимира Путина стоят особняком: теоретически Владимир Владимирович может оскорбиться своим изображением и пойти в суд (при этом он должен будет доказать наличие морального ущерба, невыносимых страданий, ухудшения здоровья после просмотра карикатуры и так далее). Но никто из его сторонников не может подать в суд, "оскорбившись" вместо Путина. Что касается Иисуса или Мухаммеда, то они, кажется, законных представителей, уполномоченных защищать их в судах от "оскорблений", не оставили…

Это о юридической стороне вопроса о границах свободы слова и "оскорбленных чувствах".

Нельзя не заметить, что кроме юридического аспекта есть еще и этический. Установленный не законом, а общественной моралью. Принятыми в обществе представлениями о том, что можно – а что нельзя. И здесь у свободы слова тоже существуют границы – хотя и ненаказуемые при переходе. Они определяют то, что не запрещено, но считается неприличным.

Да, для каждого общества эти границы свои. Но большей частью не принято смеяться над слабыми. Над больными и инвалидами. Над жертвами преступлений.

Последнее – к любимому возражению сторонников защиты "оскорбленных чувств": а как бы вы, мол, отреагировали на карикатуры на тему холокоста? Ответ прост: перестал бы – как, наверное, и многие другие – читать соответствующее издание и здороваться с автором карикатуры. Но и только. И уж точно не пошел бы в суд.

Не говоря уже о попытке погрома – что, например, Дмитрий Быков на страницах "Новой" считает "правом православных" применительно к выставке "Осторожно, религия!". Потому что объектом погрома стали лишь "неодушевленные предметы". Правда, организаторы выставки – а вовсе не погромщики – потом оказались наказанными. И погромщики убедились, что насилие – которое, по сути, оправдано приведенной Быковым пословицей "Не буди лихо" – очень даже эффективный способ борьбы с неприятным и непонятным.

Да, можно "не будить лихо". Но тогда те, кто организовал теракт в Париже, как и те, кто ему радуется (таких, увы, немало), будут считать, что достигли своей цели. И не стоит думать, что отказ от высмеивания религиозных лидеров или от насмешек над религиозными ценностями заставит фанатиков успокоиться.

Как не стоит думать, что отечественные неонацисты, убивающие "инородцев", зигующие на площадях и проводящие "русские марши" (к которым с терпимостью и сочувствием относятся некоторые оппозиционные лидеры), появились лишь из-за публикации карикатур на Христа или князя Владимира Красно Солнышко…

Последнее, не раз приходившее в голову после теракта в Париже: а если бы нечто подобное устроили в России религиозные фанатики, "оскорбленные" карикатурами на церковь и ее иерархов?

Какой была бы общественная реакция – и реакция властей?

И сколько людей вышло бы на площадь на "марш единства"?