Деревня экстремистов

До карельского поселка Великая Губа от Петрозаводска около трех часов. Машину кидает из стороны в сторону, она подпрыгивает на выбоинах, водитель тщетно пытается их объезжать, клянет Путина и местные власти: дорогу эту строили еще финны в сороковые годы. По лобовому стеклу медленно расползается свежая трещина. Именно по этой дороге каждый день будут возить школьников из Великой Нивы в Великую Губу, попавших под "оптимизацию бюджета".

А пока за окном солнце, бескрайние леса и множество озер. "Хорошо хоть природу продать не так легко, а то не осталось бы уже ничего", – задумчиво произносит попутчик. Проезжаем Великую Ниву, издалека видим Ламбасручей – деревню, в которой родители в знак протеста отказались вести детей на сентябрьскую линейку.

Эти несколько сел оказались в центре крупного скандала летом – родителей не устроила предложенная властями оптимизация. По этому плану в Медвежьегорском районе уже закрыли школу в поселке Космозеро, а в школе в поселке Великая Нива остались лишь начальные классы. Родителям было предложено возить детей за двадцать километров в школу поселка Великая Губа (выделенный для этих целей старенький автобус рискует вот-вот развалиться) или сдать их в интернат поселка Толвуя.

Последней каплей стало решение Министерства образования Карелии об уплотнении классов в оставшихся школах: "классы-комплекты" должны были объединить детей разного возраста. В Ламбасручье, где из школы уволили большинство педагогов, один учитель будет вести урок английского одновременно для учеников пятых, шестых и девятых классов. Министр образования Карелии Александр Морозов уверен: оптимизация улучшит качество образования и сделает школы более конкурентоспособными.

По данным властей Медвежьегорского района, в текущем году расходы на образование сократились с 210 до 170 миллионов рублей, это и заставило столь резко взяться за реформы. Оптимизация – следствие кремлевской политики, однако вслух в Карелии говорить об этом не принято: кто же рискнет критиковать самого Путина! В апреле Кремль потребовал у республики отдать федеральной казне 1,5 млрд рублей, пообещав взамен 3 млрд кредита.

Оппозиционные депутаты карельского Заксобрания называют это лохотроном и вспоминают фразу Папандопуло из фильма "Свадьба в Малиновке": "Это... тебе. Это – мне. Это – опять тебе. Это – обратно тебе. Это – все время тебе".

Глава Комитета по образованию, культуре, спорту и делам молодежи карельского парламента Андрей Рогалевич вспоминает, как судьба полутора миллиардов была решена за одно заседание – сразу в трех чтениях и как яблочница Эмилия Слабунова просила не бить по самому больному – образованию. "Мы санкции создаем сами для себя, – говорит он. – Из 91 школы, попавшей в приказ об оптимизации, 65 – в сельской местности".

Республиканские власти быстро перевалили все на муниципалов и предложили им самим искать деньги на технический персонал школ (гардеробщиц, поваров и т. д.) Здесь бы муниципалы могли и взбрыкнуть (глава Великогубского поселения Медвежьегорского района Игорь Панкратов даже выступил с обличающей речью в Заксобрании Карелии, заметив: "Какой хозяин, такое и хозяйство!"), однако теперь Панкратов не столь отчаян. Говорить о том, кто виноват в отсутствии денег, отказывается – настаивает, что не слишком компетентен в вопросе, ведь "мы же тоже участники процесса, какая разница, кто губернатор, кто бы ни пришел – он столкнется с теми же проблемами; без ресурсов материальных, человеческих ничего не получится".

Продавец местного магазина отмахивается: "Как решат сверху, так и будет. Кто виноват в оптимизации? Естественно, не наша администрация. Сейчас это по всей стране идет".

С весны местные жители, случайно узнавшие от учителей, что им выдано уведомление о сокращении, добивались встречи с руководством школы. На заседании депутатов Великогубского сельского поселения депутат Галина Аверьянова уточнила у Панкратова, правдивы ли слухи о грядущей оптимизации. Тот ответил обтекаемо: мол, денег не хватает, надо думать.

У Аверьяновых в Великой Губе большой уютный дом, на кухне, с которой открывается прекрасный вид на озеро, мерно кипит чайник, по полу ползает улыбчивый малыш Алешка, телевизор показывает новости. Хозяйка язвительно произносит: "Про Америку с Германией сегодня все уже посмотрели, давайте хоть про нас поговорим", – и выключает телевизор.

У Галины внук школьник, и для нее это очень личная история. 14 мая она ездила на сессию депутатов в Медвежьегорск, и глава администрации Медвежьегорского района Владимир Карпенко сказал им: "Денег в бюджете нет и не будет. Если у вас нет денег в кошельке, вы же не покупаете шубу и машину? И не едите каждый день креветки. Раз в кошельке денег нет, надо ужиматься. Картошечкой, селедочкой заменяйте".

"В итоге Карпенко свел ситуацию в образовании к кошельку и предложил не трепыхаться. Сказал, что они не могут начать учебный год с прежним финансированием, потому что тогда денег хватит максимум до января-февраля, – разводит руками собеседница. – Выступали учителя спортшколы (объясняли, что средств не хватает, даже чтобы вывести детей на соревнования), сотрудники детского дома, но все без толку".

Летом сельчане провели несколько импровизированных родительских собраний, на которых им было сказано: как угодно, но школе нужно ужаться на шесть миллионов рублей в зарплате педагогов. Писали премьеру Дмитрию Медведеву и главе Карелии Александру Худилайнену с просьбой уберечь от оптимизации среднеобразовательные школы в их поселениях. "Благодаря нашей активности они дороги хоть чуть-чуть чинить пытаются, да и сам Морозов внезапно появился в нашей глуши", – ухмыляется Аверьянова.

В протестах участвовала сотрудница администрации Великой Губы Евгения Ильина, за что едва не поплатилась должностью: ее обвинили в нарушении закона "О муниципальной службе РФ", поскольку она "допустила в социальной сети "ВКонтакте" не обусловленные ее должностными обязанностями неоднократные высказывания, суждения и оценки в адрес выборного должностного лица местного самоуправления, главы Великогубского сельского поселения и органов местного самоуправления".

Женя, мать восьмилетнего Максима, сама похожа на школьницу – худая, с глазами на пол-лица, – она мрачно смотрит в стол, ведь коллеги, которых она считала друзьями, на заседании комиссии администрации по соблюдению требований к служебному поведению муниципальных служащих проголосовали против нее. Решается вопрос об увольнении. "Наша экстремистка", – шутит ее мать, Галина Аверьянова.

Женя была одним из инициаторов собрания родителей в местном ДК – 27 августа хотели обсудить злополучную оптимизацию. Объявления о сходе напечатали 25-го, а 26-го расклеили по Великой Губе, Ламбасручью, Великой Ниве и в Космозере.

За ними по пятам носился глава поселения Панкратов, который вместе с участковым срывал листовки. Тогда же он, как утверждает в беседе с "Новой", получил бумагу из Медвежьегорска, в которой его предупредили, что в деревне готовятся несанкционированные выступления. После сигнала из райцентра Панкратов обратился в ФСБ и полицию, обвинив родителей в экстремизме и несогласованном митинге.

На вопрос, зачем, он отвечает, выдержав небольшую паузу: "Это вопрос государственной безопасности, поскольку, если бы не отреагировал, то попал бы в опалу у органов. Должен был своим распоряжением назначить ответственного за безопасность. В конце концов, листовки не были подписаны и никто ответственность за них не брал!" По слухам, расползшимся по Великой Губе, после бунта родителей Панкратов получил нагоняй от Карпенко – дескать, потерял контроль над населением.

Петербургский читатель, вероятно, представляет главу поселения холеным мужчиной, развалившимся в дорогом кресле и поглядывающим в окно на свой припаркованный мерседес. Но нет, мы сидим в холодном кабинете обшарпанного здания администрации, на стене висит портрет Путина, в соседнем помещении аж два изображения президента, а на улице стоит одинокая "Нива". Панкратов – обычный деревенский мужик, который устал.

Он плоховато знает законы, дает определение "экстремизму" как "несогласованным с властями действиям людей", в любых встречах видит митинги, ругает районных активистов, в частности председателя общественной организации "Заонежье" Валентину Сукотову, которая якобы взбаламутила местных. "Я обозвал их группу "ВКонтакте" "Голосом Америки", потому что им всегда все плохо. Я его слушал в СССР: дадут факты, смешают с чем-то непонятным и получат противоположный смысл", – рассуждает он.

Собрание в ДК родителям провести не удалось: поселение в поисках экстремистов наводнили силовики, а редких жителей, которые решились пойти, у места сбора встречали Карпенко, Панкратов, директор школы и полицейские. Тогда решили собраться за чашкой чая на кухне Аверьяновых – Ильиных, благо знакомый юрист сказал, что на частной территории без санкции властей собираться можно.

"В итоге приехавших из Ламбаса (Ламбасручей. – Ред.), Космозера, Великой Нивы собрали у нас. Почитали вместе отписки из госорганов, кому что пришло, обсудили ситуацию. Тогда же нам родители из Ламбаса сообщили, что не собираются вести детей на 1 сентября, поскольку не были услышаны. Их аж трясло", – рассказывает Ильина. Жителей Ламбасручья, как выяснилось, трясло еще и потому, что свое собрание, запланированное на 26 августа, они провели в картофельной яме (в Великую Губу они привезли свою резолюцию).

"Они хотели провести собрание в Доме досуга, но их не пустил туда какой-то гаишник и Панкратов. Тогда попытались собраться у кого-то дома, но полицейские ездили по избам и искали, где проходит собрание. В результате брели партизанскими тропами к какой-то яме, а мужики, находясь в яме, хохотали: мол, дожили, непонятно, в какое время существуем. Когда возвращались домой после схода в яме (человек 30–40), на вопрос соседей, откуда идут, со смехом отвечали: "Да в баню ходили!" – продолжает Ильина, утверждая, что история из Ламбаса на сто процентов реальна.

Панкратов настаивает, что участкового в Ламбасручей с собой не брал ("его полицейское руководство отправило со мной"). "Десять минут подождал, никто не пришел. После этого уехал заниматься свалкой. Никого не гонял, – излагает свою версию глава поселения. – По домам ходили не полицейские, а налоговики. Так, по крайней мере, сказал местный участковый. Они должников искали, просто совпало, что именно в этот день".

Самой Ильиной после предоставления "площадки" под родительское чаепитие пришлось пообщаться с местным участковым Василием Прониным. Он спросил, было ли собрание, девушка ответила, дескать, как известно, им не удалось попасть в ДК, на что Пронин якобы воскликнул: "Хватит ерничать. Ты знаешь, про что я". "Уточнила: а что запретного в том, чтобы встретиться и поболтать за чашкой чая? Что, у нас даже в гости друг к другу ходить теперь нельзя? – возмущается чиновница. – А он заявил, что мы должны были уведомить администрацию, процитировал закон о митингах. И непринужденно добавил: "Ты бы поменьше "ВКонтакте" посты размещала, связанные с оптимизацией, потому что твою страницу изучают вдоль и поперек".

Полицейского, по словам Ильиной, интересовало два момента: поведет ли она своего ребенка на линейку и кто организатор протеста, поскольку в Медвежьегорской администрации уверены, что "всем заведует Сукотова, которая хочет чуть ли не революцию". "Еще он сказал, что мы, не осознавая того, вмешаны в чью-то политическую игру. И напоследок пригрозил: если будет бойкот, то всем достанется и могут посадить на 15 суток", – резюмирует она.

Юлия Никифорова, мать 11-летнего Савелия и 5-летнего Назара, жалуется, что ее старший ребенок, находящийся на индивидуальном обучении из-за задержек в психическом развитии, лишится дополнительных четырех часов в неделю (рисование, лепка, плетение бисером). Юля свою малую родину очень любит, но не исключает, что уедет, потому что "второму ребенку через два года в школу и, если эта оптимизация случится, нам ничего не останется, как осесть в Петрозаводске". "Не очень бы хотелось, так как здесь родились, мечтали построить дом..." – задумчиво говорит она. Расклеивала листовки, потому что "хотели поговорить не против наших правителей, а обсудить школьные дела": "Участковый остановил на дороге, сказал, чтобы не развешивала листовки, а то могут посадить на 15 суток. Потом пригласил на некое собрание 31 августа, я уточнила: "Приходить с вещами или как?" Он ответил, что нет, без вещей, только послушаешь. Спросил еще, почему мы из ДК тогда сбежали тропами".

По ее словам, Панкратов активно интересовался, приведет ли она ребенка 1 сентября. "Ответила, что если все не поведут, тоже не поведу. А он мне: "Ты знаешь, что если не приведешь ребенка без объяснения причин, вас могут лишить родительских прав?" Вспоминая это, собеседница горько улыбается. Рассказывает, что была шокирована, когда до листовок стали докапываться и требовать выходных данных, ведь "когда торговцы или из пенсионного фонда приезжают, всегда объявления развешиваем, чтобы народ знал, и не подписываем их никогда". "Мы о законах-то таких никогда не слышали. Оказывается, должны были предупредить за десять дней, чтобы приехала полиция и охраняла нас, дабы не случился никакой теракт", – разводит руками она. "Деревня экстремистов", – хохочет Ильина.

Политикой жители села никогда особенно не интересовались, однако теперь у некоторых из них можно увидеть в соцсетях такие шутки, как "Лондон. Покупатель со скучающим видом рассматривает полки в книжном магазине. Продавец: "Здесь Оруэлл. Читали?" Покупатель: "Я из России. Я это видел!"

Собеседницы резко реагируют на заявления чиновников о политической выгоде, в которой якобы заинтересована Сукотова. "Она с нашими детьми Федосовские чтения проводит! – вспыхивает Ильина. – Когда наша школа не выделяет автобусы на них, она чуть ли не за свой собственный счет возит, только чтобы они попали на эти чтения".

В шутку говорю: "Может, она специально воспитывает интеллигенцию (они, как вам известно, в России сегодня не приветствуются), чтобы подорвать режим?" Никифорова с Ильиной недоуменно смотрят на меня.

Сама Сукотова уже несколько раз объяснялась с полицейскими и даже подписала предупреждение, что обещает не нарушать закон об экстремизме. "Почему вцепились в слово "экстремизм"? Ну а как еще вызвать ФСБ? У нас болит душа за наш край – фельдшерско-акушерские пункты закрыты, почта тоже, транспорта нет практически, дороги аварийные, теперь добрались до школ", – перечисляет она.

За окном вечереет, мы обсуждаем стоимость спортивных штанов Владимира Путина, часы Пескова и прочую дольче виту властей.

– Так и как теперь с вещами быть, если гардеробщицу сократили? – неожиданно спохватывается Аверьянова.

– Вера Николаевна (директор школы. – Авт.) сказала, чтобы мы не давали детям с собой ценные вещи – мобильники, планшеты, – говорит Женя. – Но я ей возразила, что для нашей семьи материальной ценностью является куртка и обувь! Тогда она предложила уносить с собой верхнюю одежду и сапоги детей, а вечером – притаскивать обратно. Школу, кстати, сразу после звонка будут закрывать на ключ, и попасть туда будет сложно.

– Вот курильщикам-то засада. И не выйти на перемене, – внезапно рассмеялась Никифорова.

На обратной дороге в голове звучал этот смех – отчаянный, немного истеричный и усталый. Такие же смешки раздавались в холодном кабинете у Панкратова. Глава поселения демонстрировал свое распоряжение "О мерах безопасности в период празднования Дня знаний" (пункт 1.4. "Обеспечить совместно с правоохранительными органами недопущение проведения несанкционированных массовых мероприятий"), повторял: "В стране проблема – мы не уважаем власть, которую выбираем". А со стены на него смотрел Путин.

1 сентября в Великой Губе все же состоялась торжественная линейка – при скоплении полиции и в присутствии районных чиновников. В Ламбасручье 15 учеников из 26 бойкотировали День знаний (о чем родители уведомили администрацию школы), а в Великой Ниве, где осталась лишь начальная школа, в первый день нового учебного года никто не пришел: здесь не вычищены выгребные ямы и протекает кровля.