Гарюгин, как герцог Альба
Иногда чиновники исполняют абсурдные инструкции и законы не только назло жителям, но и назло власти.
Спустя неделю город немного пришел в себя после коллапса, которое руководство питерского метро организовало в собственном ведомстве. Три дня – с 23 по 25 июля – на четырех станциях пассажиров пропускали только после тщательнейшего досмотра, дотошно следуя требованиям Ространснадзора. Так как практически у всех граждан в карманах и сумках были монеты, ключи и прочие звенящие предметы и обыскивать приходилось практически всех. В результате, чтобы попасть на эти не самые загруженные станции метро, в очереди приходилось стоять по полчаса.
Случившееся можно справедливо назвать издевательством над пассажирами. Но можно и акцией протеста со стороны главы метрополитена Владимира Гарюгина, адресованной высшему начальству: мол, вот посмотрите, что бывает, когда ваши требования исполняются дословно. В разговоре с «Фонтанкой» он так и сказал: «Будто это я на досуге написал закон. Мы приняли к исполнению то, что есть. И приняли это под большим давлением Ространснадзора и прокуратуры, которые массово применяют жесткие меры к нашим сотрудникам».
Не будет большим преувеличением сказать, что Гарюгин объявил итальянскую забастовку – метод протеста, когда рабочие настолько буквально выполняют все инструкции, что производство оказывается парализовано.
Значительно реже наемных рабочих итальянскими забастовками грешили начальники. Историй, когда чиновники посылали сигнал вышестоящим властям – сделаем по-вашему, смотрите, что получилось, – немного, но они чрезвычайно показательны.
Классическим примером исполнения абсурдного вышестоящего требования стала королевская алькабала, введенная в Нидерландах перед революцией (XVI век) и ставшая одной из ее причин. Речь шла о 10-процентной пошлине на каждую сделку. Этот налог появился в Испании, где торговля была развита значительно меньше, чем в Нидерландах. У голландцев любой товар многократно переходил из рук в руки, и бочка с вином быстро становилось равной по стоимости бочонку с серебряными монетами.
Налог ввел фактический диктатор Нидерландов герцог Альба, а собирать его, как и во всех странах под чужеземным господством, полагалось местным мытарям. Те некоторое время приводили резонные доводы и даже спрашивали наместника: сколько надо отослать в Мадрид денег и сколько отсыпать ему в карман во избежание убийства экономики? Герцог был непреклонен. В итоге мытари стали собирать налог без компромиссов, закрылись и лавки, и биржи, а народ испытал шок, еще больший, чем когда глазел на сожжение еретиков. Алькабала сделала войну с Испанией не только неизбежной, но и максимально ожесточенной.
От Наполеона до Горбачева
Менее трагичная история случилась в наполеоновской Франции. Императорская цензура по своей строгости была несравнимой ни с тем, что было до него, при королях, ни с тем, что стало после. Полиция, например, обыскивала букинистические магазины на предмет новых поступлений, и большинство книг, пропущенных королевской цензурой полвека назад, подлежали изъятию. Что же касается новых изданий, то была запрещена перепечатка псалтыря, так как некоторые ветхозаветные псалмы, по мнению Наполеона, содержали намеки на плохое управление.
Когда цензоры убедились, что император непредсказуем, они нашли простой способ обезопасить себя: ни одна рукопись не могла поступить в типографию без ознакомления самого Наполеона. Система работала до 1812 года, когда Бонапарт отправился в Россию. Даже в этом путешествии император умудрялся читать, и устав «Комеди Франсез» подписал в сгоревшей Москве. Но постоянно читать объемные рукописи он не мог, и они скапливались в цензурном департаменте. По возращении в Париж у императора времени на чтение совсем не стало. Разбираться с залежами текстов пришлось уже после его отречения: часть из них опубликовали, часть просто отправили в макулатуру.
Естественно, и в России хватало примеров, когда начальникам демонстрировали бессмысленность их нововведений. Например, декабрист Михаил Лунин однажды доказал великому князю Константину непрактичность новой уланской формы. Он скомандовал всадникам: «С коня!» – и едва они коснулись земли, приказал: «Садись!» Уланы вскочили в седла, и форма затрещала по швам.
Многое из того, что произошло в годы правления Михаила Горбачева, можно было назвать номенклатурным заговором или номенклатурной забастовкой. Это касалось и реализации антиалкогольного указа, и половинчатых попыток раскрепостить социалистическую экономику. Аппаратчики снова и снова посылали сигнал в центр: мы делаем как сказано – и бригадные подряды, и кооперативы, и полусвободные выборы. Поймите, что эксперимент пора прекратить! В итоге номенклатура предала Горбачева.
В последние десятилетия подобная фронда встречалась редко. Поэтому случай с питерским метро и стал настолько показательным. При тирании сверху приказывают: обеспечь, чтобы безопасность была, а очередей – не было. При демократии работает обратная связь: не сразу, но законы и инструкции делают «под людей». У нас не тирания и не демократия: при гибридном политическом устройстве реакция тоже будет гибридной. Начальнику могут посоветовать и инструкции соблюсти, и скандала не создавать: например, неофициально снизить чувствительность пропускных рамок, чтобы они не реагировали на мелочь в кармане.
При той скорости, с которой в современной России принимается огромное количество бессмысленных законов и подзаконных актов, сигналы снизу – «Вы хоть задумайтесь, к чему приводят ваши решения?» – будут приходить все чаще. А нижестоящее начальство будет протестовать самим фактом слепого следования букве закона и инструкций. Жаль только, орудием этих начальственных протестов станут автомобилисты, покупатели, пассажиры метро и прочие мирные жители.