«Сережа и Миша из Петербурга»
Лекарства для больных раком воровали 10 лет. Украли на миллиарды. Преступная сеть работала по всей стране в режиме 24/7.
В Петербурге в середине октября, напомним, были вскрыты многомиллионные кражи дорогих лекарств от рака, закупленных за счет бюджета. Рассказывая о том, как полиция брала расхитителей, мы заметили нестыковки между документами в деле и рапортом полицейской пресс-службы. Некоторые детали в ролике на сайте ГУ МВД выглядели так смешно, что не верилось уже и в саму спецоперацию. Как на самом деле полиция раскрутила многолетние кражи лекарств у больных раком, «Новой» рассказал консультант по фармацевтической безопасности, как он сам себя называет, Владимир Аникеев. В прошлом он оперативник ОБЭП, потом — юрист фармацевтической компании, сейчас ведет частную юридическую практику.
Владимир Аникеев, консультант по фармацевтической безопасности
— Когда впервые у полиции появились сведения, что в онкологических стационарах воруют лекарства?
— Это дело началось лет пять-шесть назад. Кражи впервые выявили благодаря пилотному проекту по маркировке лекарств (как раз тогда, в 2015 году, он начался). Тогда же, в 2014–2015-м, на российский рынок вышли первые отечественные высокоценовые дженерики. Маркировка позволяла проследить путь упаковки с лекарством от производителя до стационара, но видеть это могли только сами фармацевтические компании.
И вот там стали замечать: упаковка должна находиться в Петербурге, а она вдруг всплыла в Сыктывкаре.
Со временем стало понятно, что речь идет о многомиллионном обороте, причем вторичном. То есть похищенные препараты по новой продают не как-нибудь, а оптом через госзакупки.
— Как это поняли?
— В 2015 году одна крупная фармкомпания, которую я не называю из этических соображений, отгрузила препарат «Ацеллбия» — 3800 упаковок. Отгружали всю серию только в Петербург, больше никуда. И вдруг эксперты компании начали обнаруживать упаковки с этим номером серии в других регионах, в частности в Сыктывкаре. Написали заявление в милицию. Какая версия в таких случаях приходит на ум первой? Сама фармкомпания производит левак, какая-нибудь ночная смена гонит.
— Или, например, подделка.
— Мы и эту версию отработали. Изъяли в Сыктывкаре упаковки, провели экспертизы — нет, оригинал. Провели аудит производства. Но там оказалось просто
технически невозможно изготовить левак: на каждой производственной линии действует тотальная система контроля.
То есть третья и четвертая смены тоже отпали, потому что из конкретного количества сырья получается конкретное количество препарата. А сырье закупают лимитированно.
— А недолить сырья?
— Невозможно. Производственная линия стоимостью в несколько миллионов евро абсолютно автоматизирована. Все делает робот. Надо быть мегахакером, чтобы в ней что-то поменять, но вы все равно оставите следы.
— То есть вы начали искать, как препараты попали из Петербурга в Сыктывкар?
— Мы начали искать, кто ими торгует. Именно тогда впервые в поле нашего зрения попали люди, которые сейчас арестованы: Сергей Войтович и Михаил Шаршин.
— История, которую вы рассказываете, это «дело Roche» 2018 года. Вы хотите сказать, что фигуры Войтовича и Шаршина уже тогда появились?
— Сначала в поле нашего зрения попал бывший сотрудник Roche Владислав Александров.
Дело Roche
Уголовное дело о кражах лекарства от рака крови (действующее вещество ритуксимаб, торговые названия «Ацеллбия» и «Мабтера») было возбуждено в 2017 году. Обвиняемыми проходят сотрудники российского представительства швейцарской фирмы Roche (производит «Мабтеру») и онкогематологи.
Врачи за взятки выписывали рецепты для бесплатного получения препарата в аптеке, отдавали их фармпредставителям, те забирали лекарства из аптек и перепродавали.
В мае 2019 года бывший сотрудник ЗАО «Рош-Москва» Владислав Александров получил два года условно, в октябре 2019-го гематолог Ирина Зотова — три года условно. Кроме них, в деле на начальной стадии фигурировали бывшие сотрудники «Рош-Москва» Дмитрий Валякин, Андрей Кириевский и Игорь Климко. В начале 2018 года появлялись новости об обысках в их квартирах. Информации о судах над ними пока нет.
— Помог нам тогда онколог Илья Фоминцев (сейчас глава фонда профилактики рака «Не напрасно». — И. Т.). Он стал замечать на форумах предложения о продаже онкологических препаратов, в том числе и «Ацеллбии». И мы стали искать, что за люди торгуют, где они берут лекарство, какие серии продают.
Тогда действовала госпрограмма «Семь нозологий», по которой закупались редкие и дорогостоящие препараты. Препараты выдавали больным по рецептам. Такая странная была схема: препарат вводился пациенту в стационаре, но сначала больной сам шел и получал его по рецепту. А перед этим он еще должен был сходить на комиссию за заключением о том, что ему нужен именно этот препарат. И только в конце мог идти с лекарством в назначенный день в стационар на процедуру.
Возможно, в этом была какая-то логика, связанная с распределением, потому что заказчик был единый на всю страну — Минздрав, в регионе лекарства хранились централизованно, получать их надо было в одной конкретной аптеке.
Семья торговцев ворованными лекарствами оборудовала квартиру под склад. Кадры оперативной съемки
— Но речь идет о тяжелобольных людях, которым такое количество перемещений может быть просто не под силу.
— На этом в итоге и построили схему хищений. Многие пациенты действительно не могли пройти такой путь, сидеть в очередях и так далее. Так возникла идея, что нужны волонтеры, которые больным людям помогут. И во многих случаях такими волонтерами начали выступать представители фармкомпаний.
— Почему именно они?
— Это люди, которые часто контактируют с медиками. И вот, например, является представитель к онкологу, а тот ему жалуется: мол, видишь, сколько скопилось рецептов, а никто не приходит. Фармпредставитель заинтересован, чтобы препарат его компании со склада забирали, иначе в следующий раз купят меньше. И вот такой волонтер забирал у врача пачку рецептов, шел с ними в аптеку, потом приносил в больницу коробки лекарств для нескольких больных сразу.
И в какой-то момент родилась идея: а зачем я несу лекарства в больницу, если можно попробовать договориться с врачом?
— Как это? Он же не просто несет лекарства в больницу, а под конкретные рецепты для конкретных больных?
— Сначала просто больные приходили не всегда, и невостребованные препараты у врача накапливались. Но потом вся эта компания пошла дальше.
Скажем, пациент весит 70 килограммов, ему нужна такая-то дозировка. А они пишут — 120 килограммов. И выписывают, например, не три флакона, а шесть.
Но — двумя рецептами: три плюс три. Один рецепт отдают пациенту в руки, а второго тот даже не видит.
И механизм заработал. «Волонтер» получал лекарства в аптеке коробками. Вы не представляете себе этих масштабов. Одна врач сумела выписать лекарств на 59 миллионов рублей. И это только то, что доказали.
— Куда и как это все сбывали?
— Сбыт и стали замечать фармкомпании. Они обнаруживали, что некие юрлица выходят на аукционы с их же, фармкомпаний, товаром и продают его дешевле, чем производители, легко выигрывая один аукцион за другим. Представьте: какое-нибудь ООО «Аргентум» побило на аукционе фармгиганта вроде «Биокада» или Roche с их же товаром!
В 2016 году такие мелкие фирмы стали грозой отрасли. «Русэкомед», «Аргентум», «Веста-плюс», «Бизнес-классик» и другие, всего около десяти штук. Если не ошибаюсь, в общей сложности они выиграли по 80–90 госконтрактов на каждую фирму.
Совокупный оборот этих фирм составлял около миллиарда рублей в год, и все — на ворованных лекарствах.
Они торговали только ворованным. У них не было ни одного официального контракта с производителями.
— Но они же получали лекарства от фармпредставителей. Они сами-то понимали, что те несут им краденое?
— Конечно. Это вообще были даже не фирмы, а, можно сказать, преступная группа. Руководителем ее называли владельца «Русэкомеда» Евгения Захарова. У него в офисе стояли стеллажи с бумажечками на полках: «Аргентум», «Веста-плюс» и так далее. Это номинальные истории.
В квартире торговцев ворованными лекарствами обнаружены крупные суммы денег. Оперативная съемка
— Чтобы эти «номинальные истории» выигрывали в тендерах, они должны были иметь реальные лицензии на фармацевтическую деятельность.
— Фармлицензия стоит миллион рублей. Наберите в интернете «куплю юрлицо с фармлицензией» — и вы все поймете. Но эти ребята, я вам скажу, лицензий не покупали, они их очень легко получали. У них везде были договоренности. И вообще дело у них было поставлено широко.
Когда мы приехали в Екатеринбург и начали присматриваться к офису Захарова, то увидели, насколько там все чинно-благородно. На стоянке были только автомобили с тремя семерками.
Юристы ездили на «Лексусе». Парень, который перевозил ворованные препараты из города в город, ездил на «Бентли». Отдельные люди мониторили все аукционы в стране в режиме 24/7.
Их справочные книжки были заполнены с невероятной педантичностью, туда вносили телефоны всех главврачей — и всех обзванивали.
— В каком качестве вы туда приехали?
— Я приехал вместе с сотрудниками полиции на стадии доследственной проверки. Тогда мы еще просто хотели понять, какая связь между хищениями в Петербурге и фирмой «Аргентум», продавшей лекарства в Сыктывкар. Так мы и узнали, что есть такой Захаров.
— Как вы узнали о нем, если в названных вами фирмах он не фигурирует никак?
— Здесь ключевую роль сыграли сотрудники Росздравнадзора.
Вот представьте себе, что все это время в Екатеринбурге Росздравнадзор бился с этими ребятами в неравном бою. Они пытались не давать лицензии, пытались отзывать лицензии, понимая, что происходит что-то не то. Доказать, что лекарства украдены, они не могли. Но они следили за этими ребятами как могли, фиксировали любую мелочь и накопили в итоге огромный массив информации. Когда мы пришли к ним с вопросом, они страшно обрадовались: вот здесь, говорят, десять юрлиц, мы не знаем, откуда у них товар. А товар-то у них из Питера.
Дальше двое сотрудников ФСБ в Свердловской области оказались классными ребятами. Вот просто как в фильмах про честных ментов. Все вместе — они, питерские оперативники и Росздравнадзор — собрались и обменялись информацией. И пазл сложился. Появились фамилии. Людей взяли под наблюдение: с какими врачами общаются, как получают рецепты. Установили врачей. Это было в 2015 году, 2016-й ушел на разработку группы, а в 2017-м была реализация. В один день сразу десятки обысков в Екатеринбурге и в Питере. Заходили группы с ОМОНом, СОБРом. У Захарова в офисе как раз в тот момент, когда к ним пришли, девушки сидели и снимали коробки с просроченными препаратами, переупаковывали. То есть
они еще и просроченным торговали, перебивая даты. Потому что не все краденое удавалось вовремя сбыть.
После этого у полиции уже была вся информация: кто, кому, когда и как продавал.
В записных книжках Захарова мы нашли не только Валякина с Александровым. Там были еще какие-то Сережа и Миша из Петербурга.
— Это и были Войтович и Шаршин?
— Фамилий там не было, зато фиксировались какие-то поставки от них. Полиция взяла себе на заметку, что есть два таких кекса. Но в тот момент на их поиск просто не было сил. И так было слишком много адресов, фамилий и остального, что надо проверять. К тому же хищения в Петербурге сразу прекратились. Питерский товар просто исчез с серого рынка, его боялись брать.
Чтобы вы понимали: ущерб одной только российской компании, производящей ритуксимаб, от деятельности этой группы оценивался в два миллиарда рублей в год, а с 2018-го он практически свелся к нулю.
Сотрудники СОБР. Оперативная съемка
— И все-таки Сережа и Миша где-то в «оперативной памяти» у полиции остались?
— Конечно, они остались в материалах дела. И работать полиция на самом деле не прекратила. Но надо было завершить предыдущий этап, прежде чем переходить к Сереже и Мише. И тут возникла новая проблема: на складе в Петербурге стухла «Ацеллбия». Знакомая история?
— Это была очень громкая история в конце 2018 года. Среди просроченных препаратов, найденных на центральной фармбазе, две трети были онкологические лекарства на 200 млн рублей. Но как это связано с «делом Roche», если «излишки», выписанные врачами, воровали?
— Так их раньше воровали. А в 2017 году перестали, потому что тех, кто воровал, задержали. А закупленные в расчете на их рецепты препараты остались.
— То есть на фармбазе нашли не недополученное больными, а недоукраденное мошенниками?
— Совершенно верно. И по этой находке можно оценить, какие объемы выносили: 200 миллионов — это только онкологические лекарства, из них 120 миллионов — только «Ацеллбия». Но тогда комздрав реально не мог понять, откуда взялись излишки. Они-то не знали, что надо учитывать систему хищений, а тут приходят — и на складе это все лежит. И врачи понять не могут, потому что в основном-то врачи не воруют. Просто было несколько их коллег, которые выписывали на 59 миллионов в год лишнего.
Обнаружен склад с редкими лекарствами, у которых истек срок годности
В августе 2020 года в Московский районный суд Петербурга поступило уголовное дело в отношении Людмилы Сычевской — бывшей главы управления по организации работы фармацевтических учреждений Комитета по здравоохранению. Ее обвиняют в халатности: отвечая за бюджетные закупки лекарств, она вовремя не корректировала потребность в пяти дорогостоящих препаратах. Поэтому, считает следствие, к 2018 году на центральной фармбазе скопились и пришли в негодность лекарства на 200 миллионов рублей.
— Как все-таки полиция вышла на Сережу и Мишу из Петербурга?
— Заниматься ими начали в 2018 году. Установили, кто из них общается с медсестрами, с какими медсестрами, кто торгует препаратами.
Все это было в целом похоже на то, что полиция нашла в 2017-м, только не было выписанных врачами рецептов. Врачи в схемах теперь вообще не были задействованы. Это я хочу подчеркнуть: в деле не фигурирует ни одного врача.
В 2019 году полиция вышла на обыск в квартире Войтовича. У них с женой двушка в элитном жилом комплексе на проспекте Юрия Гагарина. Там нашли 30 коробок с онкологическими препаратами.
— Я не помню, чтобы такие новости появлялись в 2019 году.
— Почему-то тогда никого из сильных мира сего это не заинтересовало. Резонанса не было.
— А без резонанса не может быть следствия?
— Оперативники пришли в следствие Московского района.
И произошла какая-то странная история: следователи перестали отвечать на звонки.
То есть лекарств изъято миллионов на восемьдесят, по маркировке все бьется — видно, что препараты поставлялись в конкретные больницы. Но всем на это плевать, следствие не берет трубки. Оперативников игнорируют.
— Начальство этих районных следователей в главке тоже не брало трубки, и дело умерло?
— Ну мы-то с вами можем догадываться, как оно умерло. Или как ему помогли умереть. Те 30 коробок с лекарствами отдали на ответственное хранение фармкомпании. То есть вещдоки просто бросили. Компания писала по этому поводу жалобы, а следствие отвечало им какую-то полную дичь. Все было похоронено и забыто. Поэтому, кстати, Войтович и сейчас уверен, что у него снова все получится.
Но питерские оперативники — это не те люди, которые просто умылись. Они сказали: ничего, Сережа, мы, наверное, плохо подготовились, мы подготовимся получше.
И с этого момента они мониторили всю Сережину жизнь. Фиксировали каждую встречу с каждой медсестрой. В каких местах встречаются. Какого цвета пакеты, в которых лекарства передавали. Какие суммы. Какие наименования препаратов выносят чаще всего.
Главврачи очень помогли полиции, делали ровно то, что и должны были делать: помогали оперативникам разобраться, как технически все организовать.
— И целый год полиция просто наблюдала, как из онкологических клиник крадут и крадут лекарства?
— Они несколько раз обращались за возбуждением дела — им не согласовывали. Якобы недостаточно крупный размер хищений. Дело сдвинулось, когда подключился центральный аппарат ФСБ.
— А этот центральный аппарат — он как узнал, что надо бы подключиться?
— Ну попала к ним каким-то образом информация.
— Сама попала? Ногами пришла?
— Давайте так: попала. Скажем, по воздуху. И попала, видимо, в правильный ящик. После этого подключился и начальник УМВД по Петербургу и Ленобласти. Они все ознакомились с фактурой, сказали, что это просто бомба. И очень грамотно произошла реализация: 35 обысков в один день. Бригада начала работать ночью в пятницу, реализация была утром в субботу, а закончили они вечером в воскресенье.
— Часть этой реализации нам показала пресс-служба ГУ МВД. Вы хотите сказать, что огромные помещения с офисными потолками — это и есть элитная двушка Войтовича? Зачем тогда Войтовичи клеили на дверцы шкафчика этикетки «для неотложной помощи»? Зачем нам показали золотые слитки из серебра и виноградный сертификат за 300 рублей? Это же ровно тот случай, когда маленькая ложь рождает большое недоверие.
— Слушайте, ну я не знаю, из каких кадров пресс-служба делала этот ролик, я его вообще не видел. Пресс-служба, насколько я знаю, готовила релизы за неделю до реализации. Это свой мир, живущий отдельно от оперативников. В пресс-службе люди, бывает, носят генеральские погоны. И вы хотите, чтоб они согласовывали что-то с лейтенантами?
Наличные на квартире торговцев ворованными лекарствами. Оперативная съемка
— Но перед нашим разговором вы говорили, что оперативники обиделись на «Новую» за наше к ним недоверие.
— Они не обиделись, а расстроились, потому что работа-то реально была проделана крутейшая. Но я понимаю, что вы анализировали то, что у вас было перед глазами.
Потолки в квартире реально высокие. Правда, это уже не двушка. После обыска в 2019 году Войтовичи поняли, что негоже хранить дома ворованные лекарства, и арендовали маленькую однушечку. А чтобы не ходить далеко за ворованными лекарствами, арендовали ее в том же доме, где сами живут.
И смотрите, что произошло. Приходят оперативники с обыском в их квартиру, а Алеся выходит веселая: ребята, да вы что, чтобы мы и лекарства — ни-ни. И действительно, в квартире чистота, порядок, от лекарств ни этикеточки.
И тут один оперативник смотрит — чего это у них на одной связке столько ключей? Алеся на глазах начинает грустнеть.
А видно, что все ключи от квартир, причем все похожие. Дом-то элитный, двери квартир тоже элитные, поэтому замки везде однотипные.
Алесю попросили показать квартиру, от которой лишние ключи. Она оперативников послала. Тогда они просто взяли ключи и пошли по всему жилому комплексу — подбирать замок. И через три часа нашли нужную дверь. Зашли — а там стеллажи, термоконтейнеры и так далее, и так далее, и так далее.
В этой квартире изъято 24 хладоконтейнера и 12 картонных коробок с препаратами теплового хранения. Всего 2700 упаковок. И не забудьте, что в прошлом году изъяли столько же. Если прошлогоднее дело реанимируют, если его не уничтожили совсем, то количество может удвоиться. Потому что 2700 упаковок — это, похоже, квартальный объем, явно не годовой. Там были препараты, произведенные в мае 2020 года. Только произведенные! То есть их едва-едва успели отгрузить в больницу — и они попали к Войтовичу.
Задержание Сергея Войтовича. Оперативная съемка
— Из документов, которые оглашались в суде по мере пресечения Войтовичу, известно, что медсестры недоливали препарат в капельницы, а потом выносили излишки.
— Да, у медсестер были найдены схроны с препаратами. Но чтобы вы понимали: лекарства выносили через день-два после их поступления на склад больницы. Они банально не успели бы создать излишки. Поэтому в большинстве случаев тупо шли на склад, расписывались, что берут для введения пациенту, и сразу выносили. А уже потом в процедурные дни миксовали капельницы из того, что было.
— Им совсем было плевать на больных?
— Ну слушайте. Люди занимаются хищениями с 2008 года. Вы представляете, какая происходит с ними деформация?
— Вы много рассказали про Сережу из Питера — и ничего не сказали про Мишу из Питера. Какой была роль Шаршина?
— Я не знаю, как в итоге распределятся роли всех, кого взяли, кто окажется главарем. Но чаще всего, как я понимаю, Михаил Шаршин выступал как поставщик препаратов для Войтовича, у него был какой-то пул знакомых медсестер. Правда, и у Войтовича он был, и у его жены Алеси. У Войтовича, как мне кажется, было более высокое положение в этой иерархии. Но все они — промежуточное звено, все поставляли лекарства еще выше.
— Выше — это куда?
— А вот об этом мы пока не будем говорить. Это у полиции «десерт». Пока они «обедают» и не хотят портить себе аппетит «десертом» раньше времени.
Материал подготовлен при содействии фонда профилактики рака «Не напрасно».
Справка
В приговоре Кировского районного суда Екатеринбурга от 2 октября 2019 года Евгений Александров назван руководителем и владельцем ООО «НПП Русэкомед». По данным СПАРК, официально он ни тем ни другим не числился. В 2014 году компания получила в Росздравнадзоре лицензию на фармацевтическую деятельность. И сразу начала торговать ритуксимабом, заключив контракты на 3 миллиона рублей. В 2015-м она заключила уже 152 контракта на 240 миллионов. Фирме действительно удавалось «побить» производителя российского ритуксимаба, поставляя его же «Ацеллбию», но дешевле на пару тысяч за пачку.
Евгений Захаров числится владельцем трех фармацевтических компаний в Свердловской области. Одна из них, «Фармконтинент», в 2009 и 2010 годах выигрывала абсолютно все тендеры, в которых участвовала. Но поставляла в основном простенькие препараты вроде анальгина. Потом исчезла. На 46 миллионов в 2011–2012 годах назаключало госконтрактов ООО «Отечественные лекарства» Захарова. Тут у него в поставках впервые появился ритуксимаб.
ООО «Аргентум» с 2015 по 2017 год заключило госконтрактов на 163 миллиона рублей, по большей части на ритуксимаб и другие противоопухолевые. «Веста Плюс» развернуться не успела. Она получила лицензию в 2016 году, в 2017-м подписала два договора на 273 тысячи, но не успела их отработать.