Цензоры-добровольцы
Борцы за традиционные ценности не понимают, что лезут на территорию, которая в России традиционно принадлежит государству.
Искусство давно разделилось на простонародное и аристократическое. В первом случае это был типичный рынок: если зрители не раскошеливались на бродячий цирк, он уезжал. Высокое же искусство выживало, и не только финансово, благодаря покровителям. Например, Людовику XIV приходилось постоянно защищать Мольера от нападок духовенства.
Со временем связь между спонсорами и творцами ослабла; последние стали жить за счет постановок и тиражей. А цензура только усиливала популярность запрещенного произведения. Классический пример – «Орлеанская девственница» Вольтера, в которой подвиг Жанны д’Арк был представлен в эротическом контексте. Поэма была запрещена почти повсеместно, что породило, скорее всего, выдуманный полицейский доклад: «На территории кантона не обнаружено ни ума, ни девственницы». Подразумевалось также запрещенное сочинение Гельвеция «Об уме».
Последней статьей Пушкина, для «Современника», была якобы переводная история из английского журнала о том, как в середине XVIII века потомок Жанны д’Арк, живший в Англии, прочел «Девственницу» и вызвал Вольтера на дуэль, а тот отрекся от авторства.
Европейская цензура слабела, зато в обществе возникали не только публицистические, но и физические баталии. Например, в парижских театрах, во время представлений драмы «Эрнани» Виктора Гюго, происходили настоящие драки.
После процесса Оскара Уайльда судебный репортер написал, что поэт, обвиненный в гомосексуализме, взял в тюрьму журнал «Желтая книга», известный эротическими рисунками. Толпа разгромила редакцию, а сам журнал закрылся.
В XX веке борьбой с «неправильным» искусством занимались уже не разгневанные граждане, а профессионалы. Гитлер, еще до Пивного путча, заявил, что его партия не допустит в культуре явлений, вредных национальному духу: в частности, выставок «дегенеративного искусства». Штурмовики срывали показы пацифистского фильма по роману Ремарка «На Западном фронте без перемен». Если зал охраняла полиция, то они выпускали в темный зал мышей, чтобы напугать зрителей.
После краха гитлеризма цензура, как государственная, так и общественная, ушла в прошлое, по крайней мере в странах Запада. Такие трагедии, как расстрел реакции «Шарли Эбдо», следствие существования в западных странах религиозных общин, члены которых живут по внутренним законам, не совпадающим с государственными. Но если в сегодняшней Франции будет экранизирована «Девственница» Вольтера, то полиция защитит кинотеатры от террора, хотя Жанна д’Арк не только национальная героиня, но и святая с 1920 года.
В России отношения власти и искусства были простыми: если на царскую свадьбу не пустили скоморохов, им нечего делать и в боярском доме, но если император Петр завел ассамблеи с танцами, то и вельможам полагается танцевать. Правда, когда по указу Петра в Летнем саду появились античные статуи, возле обнаженных фигур был выставлен воинский караул.
Илья Репин вспоминал, как делал эскизы к будущим «Бурлакам». Местные крестьяне чуть не связали его, но, увидев документ с двуглавым орлом – удостоверение стипендиата Императорской академии художеств, – сочли начальством и отстали.
Единственным альтернативным центром цензуры, вмешивавшимся в творчество, был Синод, точнее, его ревностные представители. Но
когда московский митрополит Филарет пожаловался Бенкендорфу на цензора, пропустившего в «Евгении Онегине» строчку «И стая галок на крестах», начальник Третьего отделения ответил, что дело не стоит волнений почтенной духовной особы.
Если же речь шла не о галках, а об описании богослужений, Синод напирал. В «Воскресении» Льва Толстого сцена литургии была вычеркнута именно духовной цензурой, а позже сам писатель был отлучен от церкви.
Незадолго до революции Синоду пришлось противиться Великому князю. Константин Константинович написал пьесу «Царь Иудейский». До этого на сцену могли выходить лишь персонажи Ветхого завета – например, Самсон и Далила, но инсценировать Евангелие в виде полноценной пьесы не решался никто. До Февральской революции состоялся только один показ в Эрмитажном театре и несколько полулегальных представлений, объявленных «открытыми репетициями».
В СССР государство монополизировало практически всё, включая цензуру. Возобновился старый принцип: запрещенное – запрещено, а если что-то напечатано, экранизировано, представлено на сцене – значит, партия разрешила. Публично доносить на вольнодумство разрешалось лишь избранным публицистам и литературным генералам, да и то с санкции. Рядовым гражданам оставалось лишь доносить на соседей, читающих самиздат.
Противники «Матильды» говорят о борьбе за традиционные ценности. Но их поведение – вплоть до табличек возле сожженного автомобиля: «За Матильду – гореть!» – вызывающе нетрадиционно. Они не знают подлинной истории и не подозревают, что лезут не в свое дело. Закрыть редакцию, разгромить выставку в России всегда было правом государства, а не буйной толпы.