Вера Берхман: "Пишу перед лицом жизни и смерти". Часть пятая

Вы можете прослушать дневники  в исполнении заслуженной артистки России Ларисы Дмитриевой.

Полная биография Веры Берхман приведена в конце публикации.

Ночь. 8/IX

…Медленно гаснет жизнь. Не представляю, что будет дальше с войной. У меня раньше были какие-то живые представления об окончании войны, о том о сем, а сейчас? Где ты, мирный вечерний звон? Где моя Таня? …В какой траншее Сергия? …И будет ли какая близкая мне цель, или я так и сгибну от этой слабости одна, в пустой квартире? Дров нет. Сердце пульсирует и болит…

15/IX–1942

…Духовно я снова расклеилась, не молюсь или мало молюсь, не углубиться, читаю наспех и кого обманываю? Так ли разве люди готовятся к смерти? Не заражаемся ли мы жизнью голодного города, торопливостью, а к чему спешить? Ненасытность? А ведь Бог насыщает сполна. Жадность? А зачем же животничать, раз хлеб нам дается на каждый день сколько надо, и на тебя, и на Христа…

25/IX–1942

…Кажется, что нет голода, но голод есть. Кажется, что нет и не будет второй зимы, но она надвигается, идет. Мы в очереди.

Неужели снова заколыхают вьюги, заскользят, поплывут на салазках белые мумийки людей в простынях или в рваных обертках, или в таком тряпье, которого не жалко...

Тех ошибок мы, оставшиеся, возможно, и не повторим. Потому что тех, страшно близких, болезненно нам близких — уже нет. …Колесо жизни взяло меня в оборот, как и других, замедливших. И даже кажется, некуда больше спешить. Но надо, надо пересматривать жизнь. Вот боевое задание времени. Этой задачей оправдывается мое оставление…

Портик Нового Эрмитажа. Атланты. 1942 г.

6/X–1942

Сколько дней не писала. Именины прошли незаметно. В этот день я приобщилась Святых Таин и снова пошла на работу, дежурила. Я не хотела ничем, кроме церкви, себя отметить. Зачем? Я так тоскую. Призываю Бога Любви, молюсь, плачу и так все время, пока бываю одна.

…Повсюду только и слышишь — героические чувства к городу. Город-герой. А я вся выдохлась, и выдохлась давно... Нет никаких ни героических — никаких чувств…

9/X

Осень теплая, довольно ясная, в меру капризная. Деревья равномерно желтеют, пестроты еще мало. То улыбается небо, то плачет. Сегодня чудный день. Листопад дружный, преимущественно кленовый.

…Отмечаю, что в общем смысле прихожу в какое-то приблизительное, хотя и не довоенное состояние. Ноги слегка лучше. Лицо благообразнее, нет висячих мешков и снежно-белых подглазников, как у пса замороженного. Руки не получше ли? Но сердце все так же, видно таким и останется. Ни на что хорошее в будущем не надеюсь и спокойно жду конца. Лишь бы не мучиться, не мучить людей долгим лежанием. Все перегружены. Этот бедняга медперсонал умирал, умирает и работает не от героизма, а оттого, что он всегда так. Хотела бы и я теперь и всегда хочу — умереть в больнице, как и прилично медработнику. Но и весьма возможно: «В чем застану, в том и сужу!»

…Сегодня я физически поняла мое отлынивание от самостоятельных поисков Таниной могилы. Это не пища (рацион) меня держит, а щажение упадающих сил сердца.

16/XII 1942 г.

…Чудо жизни в пустой квартире № 12 продолжается. И обстрелы продолжаются...

…Клавдия зазвала меня к себе, в кои веки. Потолковали о том о сем. «Не хочется голодной смерти!» — сказала мне она. — «Да ведь мы теперь не голодаем?» Она хитро на меня посмотрела: «Мы только о еде и говорим! Мы должны забыть про еду и не говорить о ней! Вот это и не будет голод». — «Это правда, К.М.!»

Замаскированный памятник Петру Первому на пл. Декабристов (Сенатская пл.)

11/I 1943 г.

Болею с первых чисел этого года. Нелады с печенью. Тяжесть, тупые ноющие ноги, изжоги, общее нездоровье. С котлового нас всех сняли. Хряпа, соя и каши. Но я — только хлеб эти дни ела, размачивая в чаю, и опять ослабла. Но как-то спокойно вхожу в русло новых испытаний. Ведь до 7/I был пост! Я и думала, что надо поститься до 7/I, а там что будет!

2/I я приобщилась Святых Таин.

Враг несколько присмирел, и в городе пока тихо. Как будто все и кончилось.

8/II 1943 г.

Вот сколько времени не записывала. У меня все нет и не было дров. Нигде их не достала, все уходили из-под носа, и некогда искать, и здоровье плохое.

…Топила печь фотокарточками квартирных покойников, папками-делами, своими старыми и М. А. туфлями без подметок; сожгла много своих черновиков… Сижу у печки и Тане будто говорю: «Я как Н. В. Гоголь!» А Таня будто бы засмеялась…

Младшая сестра Веры Берхман, татьяна Великотная, 1890 гг.

Ничего из прежнего не жалко. …Между делами обнаружила 2 письма от Ксении (как бы с того света), писанные ею в октябре 1941 г. Дорогие письма! Благие духовные советы! (принять недостаток питания как пост, как подвиг некий, для России и для себя)…

14/II 1943 г.

Дорогая пустыня моя! Ты все еще остаешься моей и ничьей обителью. Пустая квартира моя! Как будто так и надо, чтоб оставшиеся в живых одиночки заселяли пустые площади.

Осада города приучила меня, ленивую и нерадивую, к молитве краткими словами, но честно и усердно скажу проще — постоянно!

Без молитвы не только что страшно жить, но совершенно невозможно. Как быть одной, без Бога, когда все вокруг трясется, свистит, бухает, обваливается, калечит и убивает?

Раньше я знала молитвы утренние и вечерние, но читала их изредка и не все (всегда по утрам спешка), а теперь сама жизнь научила меня каким-то новым, вновь пришедшим словам. Это слова то благодарения, то просьбы, то какое-то непрерывно льющееся, как слезы, «помилуй, помилуй». И это «помилуй» отнюдь не крик испуга, чтоб спас во что бы то ни стало от обстрела. Нет. Но в моем теперешнем «помилуй» и то, и это, и третье, и четвертое, чего совсем не знаю, но чего жду и трепещу.

По опыту войны я теперь знаю, какие разные в молитве родятся слова, и от страха перед грядущей смертью, и от ощущения свободы, когда обстрел кончается, и от представления мысленного о тех, кого за этот час убило, но это все ничто перед сознанием о грядущем Суде, о силе Божией, о всем соделанном за немалую жизнь. Вот это — страшно. И когда кончится — сразу же молюсь о раненых и новопреставленных, благодарю и тотчас же, и утром за то, что жива, вечером — прошу защиты на ночь. Как несовершенна молитва!! Как неизмеримо и непредставляемо, и ужасающе близка Вечность. «Всегда и ныне, и присно, и во веки веков — аминь». Как страшно...

…Мне до сих пор и до настоящего часа никогда не было ничего страшно этой жутью, призрачной боязнью чего-то тайного, или естественно бояться воров, которых теперь немало, и они грабят квартиры, мяукая кошками, как о том говорят. Ничего такого мне не было страшно все эти годы 1942-й, 1943-й. Что же касается обстрелов, то я, содрогаясь, сейчас же начинаю молиться, значит, мой страх отдается Богу, молитве, а не самому страху.

Одна из главных молитв — молитва об умерших. При всем своем неумении о них молиться я молюсь о них, особенно вечерами, когда не спится, перечисляя их имена, то умерших голодной смертью, то прежних усопших. Этот список все растет! Сколько их теперь!..

Продолжение следует.

Первую, вторую  и третью  и четвертую главы дневника Веры Берхман читайте здесь.

Первую, вторую  и третью главы дневника Татьяны Великотной читайте здесь.

Биография

Вера Константиновна Берхман родилась 10 сентября 1888 г.

Она окончила в Петербурге Василеостровскую женскую гимназию, а в 1913 г. — ускоренные курсы сестер милосердия Общины сестер милосердия им. генерал­-адъютанта М. П. фон Кауфмана Общества Красного Креста, основанные в 1900 г. по распоряжению императрицы Марии Федоровны.

С началом Первой мировой войны В. К. Берхман была командирована в лазарет для тяжелораненых Военно-­санитарной организации великой княгини Марии Павловны. Судя по всему, усердие на этом поприще она проявила не малое, так как уже в январе 1915 г. была награждена нагрудной медалью на Анненской ленте за особые труды и усердие. Спустя всего месяц она была снова отмечена, на сей раз золотым наперсным крестом великой княгини, а в ноябре — Георгиевской медалью 4­-й степени за то, что под сильным обстрелом 28 июля на станции Межиречье и 30 июля на станции Брест­-Литовск, «подвергая свою жизнь опасности, оказывала помощь раненым». В декабре 1915 г. она получила еще одну награду — серебряную медаль на Владимирской ленте «За отличную усердную службу и труды».

Болезнь заставила Веру Константиновну в мае 1916 г. оставить службу военных медсестер. С 1917 г. она постоянно жила в Петрограде/Ленинграде на Малой Посадской ул., д. 17. Ежегодно 30 сентября, в день именин, в ее просторной комнате собирались родственники.

Сама Вера Константиновна работала медсестрой в различных учреждениях. Дольше всего она проработала в здравпункте при артели «Лесопильщик» (1932–1940 гг.). В течение последующих трех лет ей пришлось семь раз поменять место работы, как правило, по не зависящим от нее причинам. Великая Отечественная война застала ее на работе в поликлинике № 2 Василеостровского района. В марте 1942 г. она работала лекарским помощником на фабрике искусственных зубов, спустя три месяца была переведена в здравпункт фабрики имени Конкордии Самойловой, но проработала там немногим более месяца. Новым местом работы стал здравпункт завода им. Макса Гельца. Не прошло и четырех месяцев, как ей снова пришлось поменять место работы. В амбулатории на заводе «Линотип» она проработала 14 лет — до 1956 г.

Первая мировая война оказала колоссальное воздействие на Веру Константиновну. Церковь постепенно заняла в ее жизни основное место. Она стремилась не только не пропускать ни одной службы и педантично соблюдать посты: у нее возник огромный интерес к патристике, религиозной литературе вообще.

Вера Константиновна увлекалась театром, занималась сочинительством. До войны она написала своего рода хронику семьи Берхман. Сохранились и другие ее сочинения — «Последняя каша», «Россия неизвестная» и др.

Вера Константиновна скончалась 24 марта 1969 г. Ее похоронили на Шуваловском кладбище, в одной могиле с сестрой Татьяной Константиновной Великотной.

Дневники вошли в книгу «Записки оставшейся в живых: блокадные дневники Татьяны Великотной, Веры Берхман, Ирины Зеленской» (Спб., Лениздат), которая в настоящее время находится в типографии.

Книга подготовлена к печати (состав, статья, комментарии) сотрудниками Санкт Петербургского института истории РАН Александром Чистиковым и Александром Рупасовым при участии Алексея Великотного. Дневник Веры Берхман публикуется впервые.

Публикация подготовлена Наталией Соколовской.

Создание аудиоверсии было бы невозможным без коллектива редакции «Эха в Петербурге», осуществившего запись, обработку и монтаж материала.