При сталине нас расстреляли бы без суда

Сейчас Тимур Саидгареев (в центре) уже освобожден

Задержание на Марсовом поле
— Когда Вы узнали, в чем вас обвиняют?
— В следственном изоляторе ФСБ во время допроса назвали, какие статьи нам вменяют. Обвинение было сформулировано общими фразами: якобы мы готовили покушение на какого-то государственного деятеля. Походя следователь заметил, что «высшую меру никто не отменял». О том, что мы покушались на жизнь Валентины Матвиенко, я узнал еще позже.
— Как реагировали на выдвинутые обвинения?
— Сразу сказал, что ничего не признаю. Все отрицал. Но меня и не заставляли признаваться. Я видел, что следователей мало интересовали мои показания. Дело строилось явно не на них.
Мне есть с чем сравнивать. Я раньше уже задерживался — в 2006 году сотрудниками ОРБ. Мы шли вдвоем с приятелем (чеченцем по национальности) неподалеку от Марсова поля. Нас остановили, проверили документы, у меня был с собой пакет, в котором лежала распечатка статьи из интернета. Я пакет не собирался показывать — это мои личные вещи, досматривать их оснований нет (у каждого человека есть право иметь любую литературу в единственном экземпляре). Но оперативники силой отняли пакет, залезли в него, вытащили бумаги.
Видимо, они ждали нас и уже знали, где и что искать. Хотя мы ничего не нарушили, они забрали паспорта и повезли нас обоих в ОРБ. Те люди вели себя как звери. Могли пугать чем угодно, любую гадость сказать, вплоть до того, что мы, дескать, тебя убьем… Поэтому в изоляторе ФСБ я, уже наученный тем уроком, ко многому был готов… К следователям я относился так: можете меня убивать, но я не воспринимаю всерьез то, что вы предъявляете…
Позже, уже в процессе ознакомления с делом о покушении, я узнал, что в ОРБ от моего приятеля добились бредовых показаний: будто бы я просил его познакомить меня с Шамилем Басаевым. Но я уже не удивлялся: они могли этого чеченца заставить что угодно сказать.
В ОРБ меня тоже допрашивали долго, однако отпустили. Только сейчас я понял: для чего это задержание было нужно…

Трудно войти в рай
— Когда и как вы познакомились с Муслимом Ильмурзаевым?
— Муслим появился в Петербурге в июне 2006 года — буквально через месяц, после того как меня задержали на Марсовом поле. Так же, как и с Равилем Муратовым, и с Владиславом Барановым, мы встретились с ним в мечети. В мечети все легко общаются. Мы тоже стали общаться. Муслим сразу сказал, что он в курсе произошедшего со мной. Добавил, что он приехал из Чечни, и у них там еще более жестоким гонениям люди подвергаются за веру. Отчасти он на этом сыграл. Благодаря чему мы ближе сошлись. Кроме того, он (по крайней мере — внешне) казался верующим. Молился. Располагал к себе. Всегда хорошо одевался. Умно и складно говорил. Не вызывал недоверия. Жаловался, что здесь у него знакомых мало, поэтому приглашал к себе: приходите, молитесь, я все равно один живу. Мы стали к нему приходить.
Та сумка, в которой оказались боеприпасы, предназначалась Муслиму. Он нам сказал, что вынужден уехать. А ему вещи привезут. И так как его не будет, просил эту сумку забрать. Мы не могли отказать — бытовая ситуация.
— Неужели действительно Муслим не вызывал никаких подозрений, а происходящее не походило на провокацию?
— Конечно, теперь я осознаю, что Муслим нас провоцировал на определенные разговоры. Но ведь говорить можно на разные темы, особенно если тебя подводят к ним. Можно рассуждать и про терроризм, и про оружие. Но разговоры еще не означают планирование. Весь вопрос в том, как их использовать. Допустим, человек интересуется оружием. И если разговорить человека на оружейную тему, записать, то после можно подвести абстрактные разговоры под конкретное дело... Если человек просто интересуется оружием — это одно, если он в чем-то обвиняется — тогда такой интерес уже рассматривается как отягчающее обстоятельство.
Само по себе это неудивительно. Поражает другое: выходит, у человека уже нет возможности просто о чем-то говорить. Оказывается, за тобой всегда могут следить. Тебя могут снимать или записывать. И на этом построить обвинение. Имея подобную доказательную базу, любого человека можно в чем угодно обвинить. Любой человек у нас в стране может оказаться за решеткой.
— Почему вы приняли ислам?
— Я увлекался разными религиями (и христианством, и буддизмом). К исламу я пришел уже в зрелом возрасте.
Само слово «ислам» переводится с арабского как «покорность Всевышнему». Всевышний в Коране сказал: «Я создал людей для того, чтобы они мне поклонялись». Но поклонение подразумевает собой не только чтение молитв. Когда человек начинает читать молитву, он понимает, что это лишь маленькая часть поклонения. Человек своими делами, поступками, отношением к тем или иным вещам должен выражать поклонение. В итоге шаг за шагом Всевышний испытывает человека. Проверяет: как тот отнесется к любым событиям в жизни. И в зависимости от поведения это будет записываться ему как хороший поступок или плохой.
— Тогда — с точки зрения верующего человека — как вы воспринимаете то, что случилось с вами?
— Как испытание. Всевышний в Коране говорит: не думайте, что вам удастся просто так войти в рай. Я обязательно буду подвергать вас испытаниям. Потерям имущества, людей, гонениям, страхам. Успех будет лишь тем, кто окажется терпелив и богобоязнен. Любое испытание нужно пытаться стерпеть. Вы читали Коран?
— Нет.
— Почитайте.
— Почитаю, увлекусь, попаду под следствие…
— Вот видите, вы сказали: «Попаду под следствие». В Коране же говорится: не бойтесь людей — бойтесь Аллаха. В исламе запрещено бояться кого-то, кроме Аллаха. Не должно быть преград духовному развитию.

Тридцать седьмой бросает в дрожь
— Чего вы ждали от суда? К какому исходу дела внутренне готовились?
— Я не был уверен, что суд закончится оправданием. Если и верил в это, то — в глубине души. Но, как говорят, надеясь на лучшее, готовься к худшему. Когда ждешь хорошего, а случается плохое — тяжелей. А если учитывать, обдумывать и мысленно принимать худшие варианты, то, когда они сбудутся, это уже не так больно тебя ударит. Возможность самых худших исходов я не исключал.
— А что вселяло надежду? Поддержка близких? Авторитет и опыт адвокатов?
— Все это сыграло свою роль. Но в первую очередь, конечно, я верил в то, что Всевышний, Аллах в итоге дает своим рабам исход из тех испытаний, которые ниспосылает им.
— Как дальше будете жить, уже думали?
— Думал, конечно. Но пока не знаю. Рано об этом говорить. Не знаю даже, как сложится завтрашний день.
— Тогда, может, думали, чего вы больше не повторите?
— Собственно, я и не делал ничего плохого. Поэтому трудно сказать, чего я делать не буду…
Единственное, к чему меня подводят близкие, советы друзей и собственные размышления, — вряд ли теперь я стану общаться с посторонними людьми. Хотя подозревать всех подряд в том, что они являются провокаторами, я не хочу. Просто изначально подозревать всех людей я не готов. В любом случае подсознательно появляется какой-то опыт. Буду надеяться, что, если какие-то подобные ситуации повторятся, теперь я смогу их обойти. Буду думать, что меня могут (чисто теоретически) снимать или записывать. А с другой стороны, такая паранойя — это ненормально. Жить в непрерывном опасении оказаться под наблюдением, в ожидании каких-то доносов…
— У ваших близких происходящее вызывало аналогии с 1937-м годом, а вы не находите сходства?
— Да, они есть. Но если семьдесят лет назад у спецслужб не было больших технических возможностей, то сейчас появились. А с другой стороны, все-таки сохраняются еще какие-то принципы, через которые не переступили. В 30-е годы людей сажали буквально ни за что, один донос — и достаточно, не надо никаких доказательств. Сейчас все-таки формируется какая-то доказательная база. И есть тот же суд присяжных, который дает возможность защитить человека.
На эту тему в суде рассуждали адвокаты: как проходил бы такой судебный процесс в России в разные исторические эпохи. При Александре II дело даже не стали бы рассматривать, пока не нашли бы Муслима Ильмурзаева. А рассмотрев, наказали соразмерно деянию. При Сталине без суда расстреляли бы всех вместе с адвокатами. При Путине дело должно было закончиться обвинительным приговором и солидными сроками. Но дело рассматривал суд присяжных…

Записала Нина ПЕТЛЯНОВА
Фото ИНТЕРПРЕСС