Идите взад

Как врачи НИИ им. Поленова отказались помогать тяжелобольному ребенку из Якутии

Мы встретились в поезде Москва — Петербург в ночь на 1 октября. Я оторопела, когда она появилась на пороге: маленькая худая женщина втащила в купе баулы — две тяжелые сумки, пакет, горшок — все за плечами, а на руках — ребенок, который громко кричал. Я застелила полку. Она сделала мальчику укол. Тот успокоился, заснул. Марфа рассказала, что добирается уже вторые сутки из якутского поселка Тикси (на берегу Моря Лаптевых за Полярным кругом) в Петербург — в НИИ нейрохирургии им. Поленова на операцию.
В апреле этого года у ее трехлетнего сына местные врачи обнаружили кисту позвоночника. Гаврил плохо ходит, с трудом двигает ручками и ножками. Медики объяснили: если кисту вовремя не удалить, она будет расти и ребенок двигаться совсем перестанет. В Якутии таких операций не делают. Там мальчику только кололи обезболивающее. Потому что терпеть жуткие боли без уколов ребенок не может.
— На них и живет, — вздохнула мать, — я ему сама их делаю.
Марфа Корякина работает санитаркой в Центральной районной больнице. Оклад — три тысячи рублей. Но якутку не пугают московские цены: килограмм оленины в Тикси стоит 270 рублей, свинины — 350. Муж Марфы умер год назад от язвы желудка. В Якутии его вылечить не смогли. Родители 35-летней женщины скончались еще раньше. У нее на руках трое детей. Дома остались две дочки — 13 и 15 лет. На время отъезда мать устроила их в интернат.
С апреля Марфа оформляла Гаврилу инвалидность. Потом выбивала в Минздраве квоту на операцию. Чего ей это стоило — молчит, отмахивается рукой. В сентябре вдову с сыном пригласили в Петербург. Пришел вызов, в котором указывалось: прибыть в Российский научно-исследовательский нейрохирургический институт им. Поленова 1 октября.
— Я сильно переживала, думала: как я поеду? — Марфа непроизвольно втягивает голову в плечи. — Ничего не знаю, никого не знаю, даже где этот Петербург. Никто мне там не поможет. Тут девочек одних оставлю — страшно. Где деньги взять на все? Но ради ребенка что не сделаешь, правда?..
Утром соседка по купе стала выяснять: сколько ей будет стоить такси до НИИ им. Поленова (находится в 15 минут ходьбы от вокзала). Хватит ли таксисту 200 рублей? У нее с собой полторы тысячи — все, что удалось набрать. Врачи предупредили: в Питере придется пробыть не меньше месяца. Обследования, анализы, лекарства, продукты — все деньги.
Я взяла Гаврила на руки, Марфа — свои баулы, и мы пошли в институт. Тащу пацана, а он вперил свои огромные черные глаза в небо (еще луна виднелась) и шепчет: «Касота… касота… Мама, какая касота…»
Пришли. Время — 6 утра. В НИИ все спят. Достучались в приемное отделение. Упросили персонал — пустили нас аж в коридор. Ждать врачей до 10 часов. Вахтер на входе в здание просветила, как нам повезло:
— У нас даже тут (на лавочках у дверей. — Н. П.) сидеть нельзя. Утром директор проходит, кричит: «Опять вокзал устроили!..»
Для справки: НИИ Поленова по квотам из Петербурга и Москвы принимает лишь 10% больных, остальные приезжают из разных уголков — от Крыма до Камчатки.
Медсестры добавили впечатлений: квота квотой, но пациент должен пройти обследования, сдать анализы. Расценки в институте не щадящие: МРТ (магнитно-резонансная томография) — от 3000 до 6500 руб., любое УЗИ — от 400 до 2000 руб., каждый анализ крови — около 200 руб., консультация любого специалиста — 700 руб. У Гаврила ни одно обследование не пройдено, в Тикси сделали только первичные анализы.
— Не поможете — выставят ее, езжай обратно, хоть в Якутию, —напутствовали меня в институте.
Журналисты «Новой» хотели открыть счет и собрать для Марфы с Гаврилом деньги — когда потребуются. Пока хватало. Не слишком уповая на жидкий суп и несладкую кашу, я каждый день привозила гостям из Якутии продукты и радовалась, что Гаврилу сделали МРТ, что у него хороший анализ крови, нормальный — мочи… Следующий анализ сдать они не успели. Около 18 часов 6 октября мне позвонила Марфа и прорыдала в трубку: «Нас выгнали на улицу…»
Мать с сыном сидели на сумках у входа в здание НИИ. Я приехала в 19.30. Было плюс шесть градусов. Только в этот вечер под дверями института я узнала, как Марфу с Гаврилом встретили в детском отделении.
— Врач Алина Ходоровская сразу велела мне уйти, — говорит женщина. — Нас вызвали в пятницу, 1 октября, а Алина Михайловна сказала, что в отделении карантин по чесотке до 4-го, и предложила пожить где-нибудь в гостинице три дня (средняя цена одноместного номера в сутки в Петербурге — 2500 руб. — Н. П.). Я ответила, что нам некуда идти. Другие врачи в ординаторской сжалились: «Пусть остаются…»
С 7 октября в детском отделении объявлен уже второй карантин подряд. Первый ввели в конце сентября, после того как обнаружили чесотку у девочки из Ставрополя. Этого не скрывает персонал института. Мамочки в палатах охотно показывали мне «спрегаль» (хороший французский препарат по 500 руб. за флакон на разовую обработку) и серную мазь (ее до сих пор применяют в бедных странах Африки из-за дешевизны), которыми здесь сегодня поголовно обрабатывают детей во избежание болезни. У Марфы была мазь. Гаврила она не уберегла. Вечером 5 октября у него зачесались ножки. Наутро медики отправили Корякиных сдавать анализы на чесотку.
— В 8.00 мы позавтракали и ушли к дерматологу, — продолжает Марфа. — До 15 часов сидели там, ждали результатов. А когда подтвердилось, что у Гани чесотка, нам сказали: «Собирайте вещи. Уезжайте. Вылечитесь — вернетесь. Но не раньше, чем через месяц».
Марфа с Гавриилом ушли. С вещами. На улицу. Их даже не покормили обедом.
Спрашиваю у Алины Ходоровской (6 октября она дежурила в отделении): куда вы их отправили, зная, что им некуда идти?
— А о чем мать думала, когда ехала в Петербург с тысячей рублей в кармане? — вопросом на вопрос отвечает детский врач. — Ей даже на продукты бы не хватило!.. Мы предлагали Марфе миллион вариантов. Набрать «03», пожаловаться: ребенок упал на улице, ударился головой, и скорая ее вместе с сыном заберет в любую городскую больницу. Сутки точно она сможет там находиться… Оставить их в отделении мы не имели права, чтобы не заразить других детей. Специальных боксов у нас нет. Впрочем, чесотка лечится амбулаторно. Ни один стационар в Петербурге таких больных не берет. А если его дом в Якутии — ну что ж… Мы много раз уезжали с Московского вокзала в такое время.
Все врачи института категорически отрицают, что чесоткой Гаврил заразился в детском отделении. Называют любые другие варианты: в самолете, в поезде, в автобусе, в магазине… Но Марфа не выходила даже за продуктами: ей просто было не за чем, да и не с чем. При поступлении никаких признаков заразной болезни специалисты у мальчика не находили. Мать предоставила 12 справок, в том числе от инфекциониста, о здоровье ребенка. Конечно, в отделении, где действовал карантин по чесотке, подхватить ее Ганя не мог.
В тот вечер мы недолго ходили по питерским больницам. Две женщины с ребенком-инвалидом и сумками не могли далеко уйти. Малыша из Якутии, заболевшего чесоткой, действительно не взял ни один из стационаров, куда мы сунулись. Может, сунулись не туда. В 22.40 я посадила Марфу и Гаврила на поезд до Москвы — талоны на проезд туда и обратно им выдал Минздрав. На следующий день они улетели в Тикси, домой.
Вернутся ли Корякины в Петербург? Оплатят ли им еще раз дорогу? Сохранится ли за ними квота? Сделают ли Гаврилу операцию? Я не знаю.

Нина ПЕТЛЯНОВА
Фото Михаила МАСЛЕННИКОВА

Прямая речь
Елена ТАНГОТАРОВА, заведующая диспансерным отделением Городского кожвендиспансера:
— В кожвендиспансер мы госпитализируем только с 18 лет. Но в Петербурге есть две детских инфекционных больницы и педиатрическая академия. Кроме того, эпидемиолог может просто обработать больного, без госпитализации. В институте должен быть консультант-дерматолог, который способен обработать ребенка бензилбензоатом или спрегалем, и тот не будет представлять угрозы для других детей. Еще нужно провести эпидемиологические мероприятия в палатах: поменять постельное белье, одежду, все продезинфицировать. Выкинуть то, что не подлежит обработке. Этого хватит.

Евгения СЕМЕНОВА, пресс-секретарь городского Комитета по здравоохранению:
— Как таковая чесотка стационарно не лечится, но существуют нормы по ее лечению. Всех пациентов с чесоткой (и взрослых, и детей) направляют на дезинфекционную станцию и там проводят санитарную обработку. Город выделяет на это средства.
НИИ им. Поленова — федеральная структура, крупный институт, они прекрасно понимают, прекрасно осознают, что люди приезжают к ним из регионов. То есть надо каким-то образом подключиться и решить эту проблему. Найти отдельную палату. Договориться о госпитализации в специализированный стационар. Здесь должен быть задействован административный ресурс.

Комментарий
Ирина СИМОНОВА, главный врач Российского НИИ нейрохирургии им. Поленова:
— 6 октября я была на учебе. Ситуация развивалась без моего контроля. Я о ней узнала в 18.30 по телефону. Что я могла сделать в это время вне стен института? Увидела все я только на следующий день. Что я могла изменить? Уже ничего.
— Но Корякиных выставили на улицу Ваши сотрудники.
— К сожалению, мне этого тоже не было сказано. Дерматологам легко говорить. Вы сама мама? Если бы ваш ребенок лежал в нашем институте, как бы вы отнеслись к такому соседству?.. Легко рассуждать и органам здравоохранения — «перевести». Но я знаю, как на деле поступают больницы. По-человечески мне Корякиных жалко. Главное — чтобы они вернулись к нам и чтобы за ними сохранилась квота.