Баба Катя
Все плохо. Куда ни плюнь. Мир ссорится, глупеет, воюет, убивает... Цены растут. Мы болеем. Сердимся на правительство и сетуем на жизнь. Ждем то, чего не происходит. Устаем. «И тихо отходим в сторону, когда кончаются силы…» Может быть, в это непростое смутное странное время, все, что у нас осталось, – это мы. Друг у друга остались люди.
– Почему вы открываете дверь и не спрашиваете, кто там? – постоянно сержусь я на нее.
– А зачем? – спокойно возражает она. – Я знаю, что это ты. А больше никто не придет…
Ей 93 года. Баба Катя (Екатерина Васильевна) живет одна. Муж умер от рака легких двадцать лет назад. У нее была дочь – прожила 7 дней. Слабой родилась, очень слабой, в Ленинграде, сразу после войны. А больше никого не родилось потом. Катя (тогда еще не баба) сама была слабой – не смогла больше просто.
Она появилась на свет за 18 лет до войны. Очень хотела быть врачом. Даже поступила в Военно-медицинскую академию. Работала попутно в клинике для психически неуравновешенных на Васильевском острове. Но получить диплом не успела – ушла на фронт медсестрой. Так на всю жизнь ею и осталась. Дошла с армией до Берлина.
По пути чего только не увидела. И ампутацию ног после полстакана водки – «а «лекарствов-то не было» (будем сохранять речь в произношении Бабы Кати). И солдат, сшитых из кусков «то ли своего, то ли чужого мяса». И смерть тех, кто едва начинал учиться ходить…
Она живет на седьмом этаже, а я на первом. У меня уже нет ни бабушек, ни дедушек. А она возникла как черт из табакерки. Наверное, во всем есть свой смысл.
Она маленькая. Я не знаю ее рост: метр двадцать? Метр тридцать? Но сорок – вряд ли. Я – 157 см. А она, чтобы поцеловать меня в щеку, просит наклониться. Покупает колготки в детском отделе. Однажды ей продали размером на трехлетнего ребенка.
В шесть утра баба Катя уже на ногах, и первым делом включает «радиво»: «Сразу все последние известия узнаю, где что в Ленинграде творится, где авария какая, кто куда приехал и на какого черта. Мне интересно! А лежать я не могу…»
Однажды баба Катя показала мне, как она делает зарядку. Я тоже так умею, когда влюбляюсь. Если бы почти вековую гимнастку увидели те, кто приезжает к ней на скорой, фиг бы они когда куда ее повезли вообще!..
«Я только радиво и увлекаюсь, – объясняет Екатерина Васильевна, – а телевизирь я уже сто лет не смотрю, да ну его в баню! Последний глаз спортить!»
Глаз – история грустная. Бабе Кате еще десять лет назад должны были заменить хрусталик. Положили в больницу. Но что-то у медиков не сложилось. Операцию сделали. А хрусталик не поставили. И даже не нашли в себе смелости сказать пациентке (фронтовой медсестре!) об этом. Проводили. Выписали.
«А я тогда еще денег заняла – коньяк врачу купила, – вспоминает она. – А потом время идет-идет, а я ничего не вижу. Пошла в поликлинику. Мне окулист и говорит: «У вас хрусталика нет». Я сознание потеряла. А потом так плакала, плакала…»
Скандалить она не стала. Решила: бог им судья.
«Но был бы глаз яркий, – произносит старушка мечтательно. – Я бы пошила, полатала, сплела чего…»
Второй глаз поражен глаукомой. Но глядя на нее, я всегда вспоминаю «Маленького принца»: «Зорко одно лишь сердце». Если бы все сохраняли такой чуткий слух (внутренний слух к тому же!) и ум ясный! Если бы…
Как-то я ей сказала, перефразируя ее же: «У вас мозг не «спортился» – это самое главное! Не всем Бог это дает…» Она пошутила: «Мне дает, мне дает, видишь, пока ты поднялась – я забыла, зачем звала…»
Иногда я прихожу к ней, вспылив: «Баба Катя! Можно я не сдержусь? И скажу всё прямо?!» – «Конечно-конечно! Я тоже умею материться…»
Только я никогда не слышала. Самое страшное от нее – что-то вроде «терапевт – придурок». Но это правда. Он перелом лечить советует травками, а черепно-мозговую травму – витамином С…
Букет заболеваний бабы Кати перечислять не буду. Есть риск для читателей – получить инфаркт при чтении диагнозов. Но после этого я не верю в медицину. Напрочь. Потому что нельзя с тремя инсультами, одним инфарктом, сахарным диабетом, всеми пораженными органами и десятком прижизненных переломов – делать шпагат, стоять на голове и танцевать по праздникам. Одно из двух: или медицина фуфло, или…
«Но у меня каждый день как закон, – продолжает моя бабушка. – В 11–12 часов портится давление: или очень высокое, или очень низкое».
В это время она выползает (тоже ее выражение) на улицу. В любую погоду. Плюс 35 или минус 40 – она совершает свой обход. Непременно.
«Я дома сидеть не могу – тут делать нечего!» – аргумент железный. Вся «одёжа» перестирана, вымыты полы и сварен суп.
Баба Катя всем говорит, что плохо ходит, чтобы ее взяли под руку и куда-нибудь проводили – в аптеку, в поликлинику, к парикмахеру, на рынок. На самом деле это отмазка. Ходит она отлично! Потому что, когда выходит подышать, наматывает по двору и вокруг дома за два-три часа (по моим подсчетам: а у меня первый этаж – я все вижу) не меньше пяти километров. Минувшим летом она еще занималась на тренажерах – такие современные поставили у нас на детской площадке. Баба Катя их быстро освоила (с весом все в порядке: она не более 40 кг). Нет! Ей надо поговорить. Родную душу надо. А кому из нас нет?
Ах да! Она «выползает» на улицу пять раз на дню – все время в разных нарядах. Будь то платья и туфли или сапоги, пуховики и куртки – переодеться ей не лень. Нисколько!
Иногда она просит меня купить ей что-нибудь в магазине. Например, батон, который стоит ровно 36.80. Не 36.50, не 37, а 36.80 – ищи! Или кефир. Это еще круче. «Такой в пакете с цветочками по кругу! Ну как ты не знаешь?» – возмущается баба Катя. И на мои робкие попытки выяснить объем, производителя, жирность – молчит. А потом вертит пальцем у виска: «Я же сказала – в цветочках!» И я иду искать цветочки! И упаси бог их не найти…
Однажды я купила не тот кефир, потому что цветочков просто не было. Не привезли! Бывает такое. И шла к бабе Кате я, как на минное поле. «Денег не возьму, – объявила на пороге, – потому что кефир не тот». «Я тебе не возьму!» – парировала баба Катя. И я поняла, что к ампутации головы пока не готова. А она может…
«Японский бог! – ругается она, если плохо вымыли лестницу. – Ну мне бы их руки-ноги, я б...» И не знаю, чтобы она помыла: лестницу или шею всем сотрудникам ЖЭКа?
А сегодня, когда я поднялась к ней на седьмой, она улыбнулась мне широко-широко абсолютно беззубым ртом:
– Иди скорее! Смотри! У меня кактус зацвел!
– Декабрист? – предсказуемо поинтересовалась я.
– Нет! Декабрист у меня дурак. Он не цветет вовеки. Совсем другой, который никогда не цвел!..
Баба Катя отнимает у меня по часу каждый день, потому что «не дойти», «не доползти», «не видно». Хотя на самом деле ей всего лишь нужно рассказать мне, что передали по «радиво» или какую глупость сморозила Нинка, когда они вчера обсуждали Путина.
Но с ужасом я представляю то утро, когда кефир с цветочками в магазине я найду, а бабу Катю на улице – не встречу…