Без вести хворавшие
Близкие и родственники пациентов, попавших в «ковидные» больницы, теряют связь с ними и надежду что-либо узнать.
«Скорая увезла сестру в крайне тяжелом состоянии в реанимацию 1-го Медицинского института утром 6 июня, — говорит Тамара. — Двое суток после госпитализации я, наша мама, моя племянница (дочь сестры) обрывали все телефоны, пытаясь выяснить, что с Леной, как она себя чувствует, чем ей можно помочь. Но это оказалось невозможным. Нас отфутболивали из справочного в ординаторскую, из ординаторской на отделение, из отделения в справочное и ничего не сообщали».
К вечеру 8 июня родственники Елены отыскали в больнице знакомых врачей и благодаря их вмешательству выяснили, что женщина умерла еще утром 7 июня. «Без связей узнали бы гораздо позже, — вздыхает Тамара. — О том, чтобы расспросить, почему и как она умерла, речи вообще не идет».
Смерть Елены, как следует из медицинского заключения, зафиксировали в девять утра 7 июня. Около 9.30 в тот день в ординаторскую дозвонилась ее 16-летняя дочь, и там ей сказали: пациентка уже выписана.
«Как выписана? — едва не выронила трубку из рук девочка. — Она только вчера была в реанимации…»
Спустя несколько часов родственникам объяснили: возникла путаница, выписали не Елену, а больную с такой же фамилией. Однако о состоянии матери, сестры и дочери ее близкие так ничего узнать и не смогли.
«Мы звонили по всем телефонам первого Меда, которые нашли на сайте, каждые два-три часа на протяжении двух суток, — говорит Тамара. — В лучшем случае нам советовали перезвонить: через полчаса, после завтрака, после обхода, во второй половине дня... А в худшем — отказывались сообщать информацию под предлогом медицинской тайны. Хранили ее не только до смерти сестры, но и после».
Звоните завтра
60-летний Андрей Николаевич страдает раком легких. По оценкам врачей, мужчина неоперабелен. Он перенес инсульт, его слабое сердце не выдержит оперативного вмешательства. По этой же причине ему не показана химиотерапия. Держится на таблетках и уколах.
«В начале июня состояние отца ухудшилось, я переехал жить к нему, — рассказывает сын Алексей. — В ночь на 10 июня папе стало совсем плохо: около трех часов дня он стал задыхаться, у него начались конвульсии. Я вызвал скорую. Бригада приехала через двадцать минут. Но фельдшеры заподозрили у отца COVID-19».
Фото: Петр Ковалев / ТАСС
Алексей пытался объяснить, что подхватить коронавирус пожилому человеку было негде: на улицу он не выходит, общается только с ним, а он здоров.
Врачи сделали Андрею Николаевичу противосудорожный укол. Судороги прошли, но остались хрипы в груди и поднялась температура. В итоге с подозрением на коронавирусную инфекцию пожилого человека госпитализировали в Мариинскую больницу. Мобильный телефон он с собой не взял: говорить ему было трудно. Фельдшеры успокоили сына: «С утра 10 июня позвоните в справочное, вам все расскажут о состоянии отца».
Семья провела у телефона все утро, однако в справочное они смогли дозвониться только во второй половине дня: Андрей Николаевич находится в неврологическом отделении, температура и давление в норме.
На вопрос о диагнозе ответили: «Врачебная тайна».
На следующий день Алексей — опять безуспешно — пытался связаться со справочной.
«Когда отца увозили, он не мог вымолвить ни слова, у него было спутанное сознание, головные боли, — говорит он. — Я боялся, что у папы случился второй инсульт или, не дай бог, еще что-то страшное».
На третьи сутки Алексей и его брат не выдержали и поехали к отцу в стационар. Знали, что Мариинская больница отдана под «ковидных» пациентов, но надеялись, что очное общение перспективнее заочного.
«Дальше КПП нас не пустили, — рассказывает сын. — Охранники никого из медперсонала не позвали, никому ничего не сказали. Кроме нас там стояли десятки обеспокоенных людей, хотя все понимали, что ждать нечего. Я спросил у охраны: «Если по телефону тоже ничего нельзя выяснить, то где нам получить информацию о родных?» Те только развели руками: не знаем».
Алексей бросился искать знакомых, которые помогли бы ему связаться с руководством Мариинской больницы. Ему повезло — связи нашлись. Главный врач клиники по телефону рассказал сыну об отце: COVID-19 у мужчины не подтвердился. Все осложнения (хрипы, температуру и пр.) вызвала онкология. Метастазы достигли головного мозга. Прогнозы неутешительные.
Мариинская больница в Санкт-Петербурге. Фото: mariin.ru
В марте жители Петербурга в фейсбуке создали группу «Ковид-19». Там сотни людей делятся историями и постоянно ищут связи и выходы на врачей, чтобы узнать о состоянии родственников, об их лечении, выудить хоть какие-нибудь подробности, поскольку по телефону им ничего не сообщают.
«Мы двое суток ничего не могли узнать о состоянии госпитализированного в 122-ю петербургскую горбольницу, — пишет Екатерина К. — Только по истечении второго дня, подняв на уши всех знакомых, узнали, что накануне вечером человек скончался. А в справочном всё еще упрямо отвечали, что мне, как бывшей жене, информация не положена. У его сына потребовали, чтобы для разговора с врачом он лично приехал в больницу с документами, подтверждающими родство. За новостью о летальном исходе ехать в разгар карантина, через весь город в общественном транспорте? Зачем лишний раз гонять человека в эпидемиологически не самое безопасное место? Нет никаких других способов добиться подтверждения родства? Да и какая тайна и сложность в том, чтобы сообщить, что человек уже умер? В результате официального сообщения мы так и не добились. А потом
три с лишним недели ждали похорон! Марафон растянулся с 15 мая по 6 июня — это кошмар!»
«Подруга разбилась на мотоцикле 24 мая, связи с больницей — ноль, от слова «совсем», — подхватывает Оксана Р. — Лишь на пятый день через знакомых чуть ли не санитарка нам сообщила, что она в коме. Хорошо, что подруга очухалась и спустя неделю сама вышла на связь. Никто не понимает: к чему такая таинственность?»
«У подруги пятилетний ребенок с ДЦП, которому поставили шунт в мозг. Возникла необходимость в срочной операции. Девочка в реанимации, а матери из-за коронавируса нельзя находиться с ребенком! — возмущается Марина Т. — Ей сказали, что даже звонить и узнавать о самочувствии дочки нельзя. А вдруг требуется что-то принести или пора ее забирать? Как и откуда мать об этом узнает?»
Медиков в этом обсуждении на страницах ФБ пытаются оправдать объективными причинами: большая загруженность, нехватка времени, дефицит персонала. «Представьте, — вступается за мужа-кардиолога супруга, — всего два дежурных врача на отделение из 80 человек, где десяток тяжелых пациентов, требующих большего внимания. За шесть часов едва успевают обойти всех. У лечащих врачей еще больше дел. Они определяют тактику лечения. Поговорить по телефону с родственниками даже сорока пациентов нереально!»
Фото: Роман Пименов / ТАСС
Судя по откликам в группе «Ковид-19», теория шести рукопожатий работает лучше, чем справочные бюро медучреждений. Хотя для того, чтобы наладить нормальное информирование родственников, необходимо не так уж много. Операторы на горячей линии могут идентифицировать их по домашнему адресу, паспортным данным или любому набору ключевых вопросов о пациенте.
Прямая речь
Ольга Рябинина, пресс-секретарь петербургского Комитета по здравоохранению:
«Проблема неведения касается только реанимационных отделений и тяжелых пациентов, которые не могут сами по телефону общаться с родственниками. А медики вынуждены действовать в рамках закона. По закону они не имеют права давать подробную информацию по телефону, поскольку это врачебная тайна. В таких случаях врачам по-разному приходится выходить из положения. Каждая конкретная больница действует по-своему. Так, в детской больнице им. Раухфуса по телефону справочного сообщают общее состояние ребенка и его температуру, а затем дают телефоны отделений, где в определенное время на звонки отвечает врач и более детально рассказывает о состоянии пациента и его лечении. В Мариинской больнице для информирования родственников больных реанимационных отделений ежедневно в определенные часы проводятся телефонные беседы. Ситуация, когда родных не извещают о летальном исходе пациента, может возникнуть, только если на его медкарте не указаны контактные телефоны».