Где моя мама?
Марина Паркина — одна из тридцати петербуржцев, в квартирах которых 6 февраля прошли обыски. Она мать троих детей, сейчас ждет четвертого.
Марину я впервые увидела летом 2019-го на митинге против строительства порта в Приморске. Молодая женщина, напоминающая студентку, зажигательно выступала на сцене перед многочисленной аудиторией. А на спине у нее в специальном рюкзачке сидел полуторагодовалый малыш. Судя по всему, для него это было привычным — вел себя спокойно. Марина говорила о сохранении прибрежных лесов, Финского залива, об исчезающих тюленях, о краснокнижных растениях, и было совершенно очевидно, ради кого эта женщина сражается за экологически безопасное будущее.
Марина — коренная петербурженка, окончила факультет журналистики, работала редактором сайта, пиар-менеджером медицинской клиники. Однажды ее попросили написать про вырубки лесов в Приморске. Так она стала активистом движения «Stop порт!» — публиковала статьи, вела страницу в Сети, выступала перед людьми.
Марина — боец, и это наследственное: ее прадед участвовал в четырех войнах, в том числе в Испании (в семье хранят серебряный крест за боевые действия против франкистов), сопровождал союзнические караваны ленд-лиза в Баренцевом море.
«Они пришли в семь утра, — рассказывает Марина. — По субботам, когда старшим детям не надо в школу, мы все спим подольше. Я услышала, как 14-летняя дочь Аня побежала к входной двери и начала ее кому-то открывать, раздались голоса.
Как была, в ночной рубашке выскочила в прихожую и чуть не столкнулась с мужчиной в боевой экипировке и балаклаве.
В дверях стояли еще двое в штатском и женщина в полицейской форме, представившаяся следователем. Она мне и протянула бланк: «Постановление на обыск».
Спросонья толком ничего не могла разобрать, мысли путались. Я только глупо повторяла: «Чего же в такую рань?» Женщина ответила: мол, время нормальное, они уже давно на ногах, пора подниматься и нам. Зачем? По какому поводу? Что произошло? С полчаса она мне объясняла, что я являюсь свидетелем по делу о нарушении законодательства в связи с блокированием дорог в центре города, создавшим угрозу для жизни петербуржцев.
На мой вопрос: «Разве у свидетелей проводятся обыски?» — следователь сказала: «Незнание законов не освобождает от ответственности». А на вопрос об адвокате потребовала сообщить фамилию и номер его телефона. Я попросила свой мобильник, чтобы найти его номер. Следователь мне отказала, пообещав: «Мы с вами поговорим об адвокате, когда начнем обыск». Так и не поговорили.
«Какую статью вы вменяете маме?» — вступилась за меня дочь Аня. «А ты, несовершеннолетняя, не мешайся тут», — резко осадила ее следователь. Когда Аня продолжила возмущаться, следователь попросила «балаклаву» (называю его так, потому что визитеры не представились) забрать в другой комнате детские телефоны: «Посмотри, что там у них…» Трехлетний Платон, выбравшийся из кроватки, увидев чужих, забрался на руки, обхватил меня ногами, будто пытался защитить.
В суматохе постановление на обыск я так и не подписала. Но один из них, в штатском, уже рылся в моем компьютере. «Вы больше по экопротестам? — спросил он вполне миролюбиво. — Я был в Приморске, красиво там…» — «Так вступайте к нам в «Stop порт!» — предложила я. «Нет, нет, спасибо», — вежливо отказался он.
«Балаклава» начал шмонать шкафы и ящики на кухне. Один штатский занял место у входной двери.
Меня подташнивало, хотелось лечь в постель. Но следователь сказала, что я должна присутствовать при обыске.
Лихорадочно пыталась вспомнить, когда могла «перекрывать дороги». 23 января действительно на час выбиралась в центр города на общественном транспорте. Была намечена встреча. Но она не состоялась, поэтому поехала домой. После из дома не выбиралась, в прогулках участия не принимала — в моем положении не до гуляний…»
В половине девятого утра Марине стало плохо. Следователь вызвала скорую. Врачи тут же решили ее госпитализировать. Человек в штатском сопровождал скорую. Отнесся к ней сочувственно, поделился: у жены дважды случались выкидыши на больших сроках. Но обыск продолжался до часу дня.
Обыск у свидетеля — нонсенс
Евгений Баклагин, двокат международной коллегии адвокатов «Санкт-Петербург»:
— При обыске у Марины Паркиной был допущен целый букет нарушений уголовно-процессуального законодательства.
Во-первых, обыск в жилище производится на основании судебного решения. До начала обыска следователь обязан предъявить судебное решение, разрешающее его производство. Паркиной не предъявили.
Закон позволяет в исключительных случаях, когда производство обыска не терпит отлагательства, производить его на основании постановления следователя без получения судебного решения. Полагаю, что каких-либо исключительных, не терпящих отлагательства обстоятельств, в данном случае не было. Как не было и препятствий получить судебное решение. Считаю, что у суда имеются все основания признать обыск незаконным.
Во-вторых, при производстве обыска участвуют лицо, в помещении которого производится обыск, либо совершеннолетние члены его семьи. При производстве обыска вправе присутствовать его адвокат. При обыске Марина Паркина не участвовала, поскольку была госпитализирована. Она настаивала на участии адвоката, однако ее требование следователь проигнорировала.
Кроме того, при производстве обыска вместо двух понятых участвовал только один, а Паркиной не вручили протокол обыска, как того требует закон. Также необходимо отметить, что со слов полицейских Марина Паркина привлечена к участию в уголовном деле №12107400013 в качестве свидетеля. Однако никакого допроса Паркиной в качестве свидетеля не было. Был обыск. А производство обыска у свидетеля — нонсенс!
Действия полиции я квалифицирую как давление и запугивание гражданских активистов, попытку незаконно добыть доказательства, которые можно против них обернуть. У Марины изъяли компьютер и телефон. Сейчас полиция изучает их содержимое: а вдруг повезет, и человека можно будет в чем-нибудь обвинить».
P.S. Марина очень беспокоится о детях — старшая Аня подавлена случившимся, у нее сильный стресс. Кроме того, Аня и 12-летняя Арина не могут готовить уроки, которые они делали на мамином изъятом компьютере. А малыш Платон бесконечно задает один и тот же вопрос: «Где моя мама?» Врачи, опасаясь за здоровье матери и ребенка, пока оставили Марину в больнице.