«Русс, виходи, Гитлер капут!»
Валентина Кокорева, капитан медслужбы, прошла через пять нацистских лагерей. Везде оставалась врачом. Всю жизнь считала, что поэтому и выжила.
Мы встретились с Валентиной Александровной в августе 2017-го дома у ее правнучки Надежды. Повод для встречи был невеселый: много лет доктор Кокорева и ее семья пытались убедить правительство Ленобласти, что военврач, прошедшая советско-финскую и Великую Отечественную войны, награжденная медалью «За Отвагу» и орденом Отечественной войны II степени, достойна получить квартиру. Правительство вяло объясняло, почему это невозможно, а главное — никуда не торопилось. Валентине Александровне было 104 года.
Во время нашей встречи она шутила, смеялась, читала свои стихи. Если что-то не могла вспомнить, к разговору подключалась Надежда. Если вспомнить не могли обе, то на помощь приходила книга воспоминаний, написанная Валентиной Александровной. «Такой фильм получился про оборону Брестской крепости», — вздыхала Надежда, цитируя прабабушкины рассказы.
Валентина Александровна умерла вскоре после нашего разговора. У меня остались диктофонные записи, блокнот, пара неловко сделанных снимков (мы договаривались, что фото будем делать позже) и книга воспоминаний, которую Надежда, уже прощаясь, сунула мне в руки со словами: «Мы не все рассказали, но здесь вы подробно прочтете». Сейчас, когда мы стали вспоминать военврачей, я решила оживить эти записи.
«Я тогда не думала, за что воюем…»
Валентина Александровна Кокорева, до замужества Четверухина, родилась в семье потомственных военврачей. Дед, Александр Михайлович, много лет проработал в «Лефортово». Отец был доктором и воевал в Первую мировую. Мама работала акушеркой.
— Мы с братом были двойняшки, — так начинается запись с голосом Валентины Александровны. — Когда мы с братом родились, родители уехали из Москвы в Новгородскую область, в Демянск, чтобы мы с братом здоровыми росли. В Демянске у мамы оставался дом, она у нас была деревенская. Мама все время сажала какие-нибудь овощи, корнеплоды, чтобы мы с голоду не умерли. В 1914-м папа поехал на войну, попал в плен, лет семь его не было. Вернулся очень больным. Пил много.
Когда случилась революция, брату и сестре было по четыре года. Валентина помнила Демянск 1920-х: как появилась у них в районе банда, как резали коммунистов, как повесили ее подругу-еврейку. Потом родилась их младшая сестра. Семье с тремя детьми жилось очень тяжело и голодно.
— Папа ходил к больным в любое время, надо ночью — одевался и шел ночью, — продолжает Валентина Александровна. — Ему было 48 лет, он шел к больному — и умер на ходу.
Папа умер в 1928 году, и семье стало совсем трудно. На какое-то время мама отдавала детей в детдом, потому что не могла прокормить. И брат с сестрой, едва окончив школу, отправились учительствовать.
— Учителей не хватало, и всех, кто умел читать и писать, тогда отправляли ликвидировать неграмотность, — объясняет Валентина Александровна. — Мы ходили по деревням, а нам за это давали куски хлеба.
В 1931 году она поехала в Ленинград и поступила в мединститут.
— Огромное такое здание было — этажей десять, — вспоминает она. — А главное, людей очень много. В медицинский шло очень много, потому что туда без экзаменов брали.
В 1934 году в Ленинграде убили Кирова. Из их института повыгоняли многих студентов — якобы за участие в антисоветских кружках. Больше о них Валентина ничего не слышала.
— Мы уже тогда понимали, как это делалось, — говорит она. — Понимали, что это несправедливо. Кто-то даже выступал против этого, потом их сажали.
В 1936-м она окончила мединститут, получив специальность невропатолога, и осталась в Ленинграде. Наступил 1939 год, война с Финляндией. Валентина, врач, воевать пошла добровольцем.
— Я тогда не думала, кто на кого напал, что за война, за что воюем, — вздыхала она. — И никто из тех, кто рядом со мной воевал, об этом не думал. Мне просто надо было зарабатывать, нужны были деньги. Наша младшая сестра тяжело заболела менингитом.
С первого дня она оказалась на передовой, ей дали под командование санитарный возок.
Группа бойцов в несколько десятков человек попала в окружение, и Валентина их вывела. Медаль «За отвагу» ей вручал Калинин.
— Да случайно все вышло, — машет она рукой и смеется. — Просто я одна смогла рассмотреть тропиночку, которую меньше обстреливали, и по ней всех повела.
Весной 1940-го она вернулась с советско-финской войны, а через несколько месяцев ее, уже военврача III ранга (капитана медслужбы), направили в Брест. До июня 1941-го это была обычная служба врача в госпитале. Только все чаще к ним попадали раненые пограничники. О том, где их ранили, молчали, но слухи ходили о перестрелках с немцами на границе. Однажды Валентина в разговоре с комиссаром крепости заикнулась, что надо бы больных эвакуировать. Тот отрезал: «Не наводите панику».
«Я видела самое страшное»
В субботу, 21 июня, Валентина не должна была работать, но коллега попросил подменить его на дежурстве. И утром 21-го числа она заступила на сутки. В тот день госпиталь все-таки получил приказ об эвакуации больных. Ответственной стала дежурный врач. Около восьми вечера Валентина успела отправить в Пинск 278 человек. Ни одна из машин, которые их увезли, не вернулась. Эвакуацию пришлось прекратить. В госпитале осталось человек двадцать больных и врачи. Самому маленькому пациенту было три года, с ним лежала его мама. Доктор, отправлявший в Москву семью, вернулся с вокзала и сказал, что у поездов толчея, много военных, слышится немецкая речь.
— Мы потом узнали, что уже вечером 21 июня железная дорога была в руках у немцев, — рассказывает Валентина Александровна. — Они приехали в Брест в форме красноармейцев.
Рано утром началась война. Валентину, прикорнувшую в ординаторской, разбудил грохот. Открыв глаза, она увидела, как надвигается на нее и рушится на глазах стена. Плохо понимая, что делать, она побежала, тут стена рухнула. Выбравшись из-под завалов, увидела раненую в живот медсестру. Подбежала к ней, быстро оценила, что рана неглубокая, помогла подняться, вместе побежали к бомбоубежищу.
У здания поликлиники стоял молоденький солдат. Оцепенев от ужаса, он не мог двинуться с места.
Валентина схватила парня за руку, потащила за собой. Рядом загрохотало — и она вдруг поняла, что уже волочет мальчишку по земле.
Из груди у него торчал осколок снаряда. Потом она сама потеряла сознание. Когда очнулась, на месте госпиталя была уже груда развалин, из-под них выбирались люди. Валентина увидела двух дочек коллеги, помогла им. Вместе они побежали в убежище.
В убежище их собралось человек тридцать — больные, дети и безоружные медики. Как раз накануне военврачам почему-то вдруг приказали сдать оружие. Валентина вспомнила, что в пустой кобуре у нее есть горсть конфет, которыми вчера вечером угостил ее пациент с радикулитом, не успевший эвакуироваться. Вот они и пригодились.
В убежище провели пять дней. Дети плакали, просили есть. Коллега-военврач пару раз смог выбраться наружу, один раз принес два сырых яйца, другой — помои с кухни.
Не хватало питьевой воды. Валентина нашла котелок и делала вылазки за водой, пока котелок не пробило пулей у нее в руках. На шестой день к их подвалу подошли немцы и сказали, что бросят гранату, если люди не выйдут. Так Валентина стала военнопленной.
— Детей, раненых, больных — нас побросали в кузов грузовика и повезли, — закрывает она глаза. — Много чего я потом насмотрелась. Вот идет строй пленных. Одна из нас — еврейка, беременная. Подходит фашист и протыкает ей живот. Видела самое страшное: когда зимой в лагере от голода началось людоедство…
«Мы просто врачи, мы работали»
Первым лагерем, куда попала Валентина, был пересыльный Бяла-Подляска в Польше. Участок под открытым небом немцы обнесли рядами колючей проволоки, на землю побросали сено, на нем сидели и лежали пленные — 20 тысяч человек, как потом узнала Валентина. Немец спросил, есть ли среди вновь прибывших медики. Потом бросил им бумажные бинты и перевязочные пакеты, чтобы оказывали помощь своим. Под перевязочную врачам отвели сарай. Пациенты их были уже кто с перитонитом, кто с газовой гангреной. Женщина с развороченным животом сама доползла до Валентины — и умерла у нее на руках.
Солдат, которому пришлось ампутировать руку и ногу, повесился.
Через месяц Валентину и троих ее коллег перевезли в лазарет для военнопленных под Брест-Литовском — работать.
— Все четыре года в лагерях я работала врачом, — кивает Валентина Александровна. — Мы пытались спасать своих. Немцам тоже оказывали помощь, если требовалось. Мы просто врачи, мы работали. Через месяц в этом лазарете у нас было около десяти тысяч больных. Их негде было класть. Нам не хватало бинтов, приходилось стирать использованные. Мы все были истощены, потому что в день нам давали баланду из лушпаек — гнилых картофельных очисток, и сто граммов хлеба. Чтобы как-то прокормиться, мы варили отвар из сосновой хвои.
Потом в лазарете начался сыпной тиф. Больные умирали десятками. Врачи старались подольше не сообщать об умерших, чтобы их скудные пайки можно было поделить между живыми.
Советский офицер медицинской службы осматривает освобожденных узников концлагеря Освенцим. Фото: waralbum.ru
В том лагере она встретила будущего мужа. На глазах у врачей один из раненых, совсем мальчишка, вдруг побежал к воротам — и его тут же скосили автоматной очередью. Валентина бросилась к нему, чтобы помочь, но чья-то рука ее резко остановила. Это был доктор Николай Кокорев.
— Для всех мы с ним вместе учили немецкий, — говорит Валентина Александровна. — А на самом деле… Любовь есть любовь.
В Брест-Литовске они пробыли год. Валентина родила дочку — Люсю. Потом группу врачей снова затолкали в грузовик и перевезли в другой лагерь, где мужчин и женщин рассортировали по разным корпусам, Валентина с Николаем почти не виделись. Оттуда в октябре 1943-го его перевели в лагерь в Холм, ее с ребенком и еще одного доктора — в Сувалки. Они думали, что потеряли друг друга.
В Сувалках врач, работавший вместе с Валентиной, пошел к больным в туберкулезный барак, заразился, тяжело болел, потом покончил с собой.
Летом 1944 года Валентина с маленькой дочкой оказалась в четвертом по счету лагере военнопленных, в Гогенштайне. Как-то с ней заговорил охранник, немец. Пожаловался на ревматизм. Доказывал, что он не фашист. Стал приносить доктору то засохшее печенье, то немного супа, говорил — для девочки.
Из Гогенштайна заключенных перевезли в Дзялдово — концлагерь, куда свозили душевнобольных, способных некоторое время работать в поле. Обессиленных, изможденных людей избивали и убивали на глазах у врачей. Но однажды у себя в бараке медики услышали звук канонады, потом топот сапог снаружи. Соскоблив краску, которой было замазано оконное стекло, Валентина увидела бегущих охранников. А потом дверь их камеры открылась, на пороге показалась заключенная-итальянка и стала что-то кричать. Они поняли только: «Русс, виходи, Гитлер капут». Это было 19 января 1945 года.
«Почему не посадили? Наверное, случайно»
Освобожденных пленных эшелонами везли в Советский Союз. Поезд, в котором Валентина ехала с дочкой, остановился в 130 километрах от Ленинграда — в Луге. Ей объявили, что дальше ехать нельзя. Она устроилась в туберкулезный диспансер, дочку определила в ясли, стала как-то налаживаться жизнь в Луге. Там ее нашел Николай. Лагерь, где он был врачом, освободили весной 1945-го. Когда выяснилось, что для них есть работа в Мурино, они переехали поближе к Ленинграду.
— Нас постоянно куда-то таскали, допрашивали, расспрашивали о том, что было в плену, — говорит Валентина Александровна. — Почему не посадили как бывших пленных? Не знаю. Наверное, случайно.
Врачом Валентина Кокорева работала в общей сложности 40 лет. На пенсию уходила как заведующая станцией скорой помощи. С Николаем они прожили вместе 54 года. После войны у них родились еще две дочки. Старшая, Людмила, родившаяся в лагере, тоже стала врачом — психиатром.