День тишины
Предвыборную субботу называют Днем тишины — официально запрещена всякая агитация. Гражданам, порядком утомленным предшествующей массированной обработкой, предлагается сосредоточиться на главном: осознать, кому именно они обязаны переполняющим их «социальным оптимизмом», чтобы на следующий день сделать единственно правильный выбор — в пользу гаранта сохранения стабильности, в которой мы все пребываем.
В Петербурге День тишины был нарушен криком тувинки.
— Не молчите! Пожалуйста, не молчите! — молила она отводящих взгляд пассажиров метро, когда ворвавшиеся в вагон неонацисты били ее обутыми
в тяжелые ботинки ногами.
Саяна очень любит Петербург. Здесь у нее много друзей — археологов, каждый сезон приезжающих в Туву на раскопки, коллег-журналистов, поэтов и художников, товарищей по правозащитной работе, да просто хороших людей. Она удивительно красивая, пронзительно талантливая и бесстрашная. «Журналистика как поступок» — не только название не раз присужденной ей премии, но и суть всей ее жизни. А среди коренных петербуржцев немного найдется таких, кто бы так тонко чувствовал и понимал наш город, так восхищался им и так болел за него. И стая фашистских крыс, набросившаяся на Саяну в питерской подземке, свора бритоголовых мускулистых ублюдков, наносивших удары по хрупкому женскому телу под крики «Россия для русских!» и «Зиг Хайль!», не выбили из нее эту любовь. Ее обращение в редакцию продиктовано не желанием наказать милиционера, отказавшегося исполнить свой долг, но стремлением еще раз попытаться всем нам объяснить, как опасна для нас самих разрастающаяся на удобренной равнодушием почве ксенофобия. И еще — найти человека. Единственного, кто не побоялся вступиться.
Когда вы будете читать публикуемый в этом номере «Новой» рассказ Саяны, результаты выборов уже станут известны. Они едва ли разойдутся с заранее прогнозируемыми. Знакомьтесь — вот та страна,
в которой большинство поддержало «План Путина».
Ищу человека
Я ищу человека, спасшего мне жизнь. Я не знаю, на каком он свете. Мы были случайными попутчиками в питерском метро.
Канун выборов. Выходные. Тишина. Реклама неназойлива. Вот напротив стоит молодой человек, скорее даже подросток, и держит яркую единороссовскую газету — передвижная живая реклама, к которой неприменим закон. Читать все, что вздумается, нам еще не запрещают. Но я люблю совсем другое чтение. На моих коленках газета «Дело» с Самуилом Лурье. Его «Обострение классовой борьбы» я не успеваю дочитать, потому что два массивных ботинка останавливаются передо мной и на плохом, но понятном английском звучит «фак», «блек» и прочее «вон из России».
Поднимаю глаза. Классический российский неонацист. Бритая голова, черная куртка, тяжелые ботинки и взгляд. Нехороший такой взгляд. Ровесник моего старшего сына. Его маме должно быть, как и мне, 42. Мы смотрели одни и те же фильмы, сдавали одинаковые экзамены, ездили в пионерские лагеря и пели там про дружбу у костра, примерно в одно время получали дипломы, выходили замуж и рожали своих первенцев. Теперь наши дети подросли. Мой сын уехал учиться в Китай. Чтобы не стать мишенью для «наших фашистов». Прицел в питерском метро 1 декабря вместо него свелся на мне.
А я люблю этот город. Я приезжаю к нему иногда без всякого повода. И говорю ему на перроне всегда — здравствуй, и езжу бездумно в метро, не думая о том, что это опасно. Хотя об опасности легитимизированного фашизма в стране знаю, может быть, больше многих. Не только потому, что я — журналист. Не только потому, что видела, как привозили из Москвы гроб с телом забитой фашистами тувинской студентки. Распухшая голова не помещалась в посмертное ложе, а тело с гуттаперчевой готовностью складывалось, как у тряпичной куклы, потому что были переломаны все кости. Первокурсница иняза успела только деликатно сообщить по телефону мужу сестры — коренному, безукоризненно голубоглазому, светлокожему москвичу, только три слова: кажется, у меня проблемы… После этого телефон замолчал навсегда. Его не забрали. Как и деньги. Отняли только жизнь.
Увидев дополнение к словам в виде разворачивающейся для удара ноги, я вскочила и, намотав на руку массивный и дорогущий, черт, фотоаппарат (общественное имущество, выданное мне со скрипом, лишь потому, что я должна была сфотографировать духовного лидера буддистов Его Святейшество Далай-ламу в Индии), предостерегла: «Только попробуй, негодяй». Русская речь от «фак, блек» затормозила умственную деятельность решительного юноши, но ненависти не поубавила. Он включил другой режим, в котором, впрочем, был тот же скудный лексикон: «Россия — для русских! Зиг Хайль!». Он еще поупражнялся в попытках лягнуть меня ногой, но на «Черной речке» вдруг вышел. Его последние экзерсисы в виде выставленного среднего пальца и матов я попыталась снять на камеру, но он вместе с напарником трусливо стал скрывать лицо.
Колонку Лурье я так и не дочитала. Потому что на следующей станции в вагон ввалились уже 8 или 9 фашистов, и я услышала тот же трусливый голос: «Вот она!» Ребенок моей ровесницы указывал на меня. Видимо, он успел доложить обстановку и намеченных жертв «своим», ехавшим в одном из соседних вагонов. Зондеркоманда прибыла быстро. Там, где сидели они, наверное, ничего интересного не было. Лупить пенсионеров со славянским лицом — команда еще не родилась, но когда перебьют всех, кто «не наши», очередь дойдет и до них. Потому что «отстой», потому что беззащитны, потому что просто мозолят глаза и бабушка в детстве нотациями «доставала». В память о ней и будут лупить. Все, как в знаменитой абсурдистской пьесе «Носорог». Ненависть как цунами, раз рожденная, не остановится на полпути, пока не слизнет все, что окажется в радиусе ее запала.
Не хочу описывать, как сжимается в комочек-эмбрион тот, кого наметили убить. Как мой сосед, оказавшийся с не очень русским лицом, вместо меня, успевшей выскользнуть из живого клубка ненависти с криком — помогите, не стойте, пожалуйста, вызовите милицию, пожалуйста, спасите нас, нажмите стоп-кран, остановите — стал мишенью дружных ударов двадцати ног. Я разглядела его «неправильное» лицо только потом, на фотографиях, которые успела сделать, пока препиралась с первым фашистом-разведчиком. Сосед попал профилем во все снимки. Я не знаю, жив ли он. Куда они выволокли его избитое тело, на глазах у молчавшего и отводившего глаза вагона. Его пинали на протяжении всего перегона между двумя станциями. Эти пять или сколько их там минут мне казались бесконечными, как в «Списке Шиндлера». Вы помните дерьмо, в которое погрузился ребенок, цеплявшийся за жизнь? Я была в этом дерьме. Оно переполняло вагон. И мне тоже было нечем дышать. Ни одна из симпатичных молодых женщин с хорошими интеллигентными лицами, мужчин с крепкими руками и плечами, никто из этого множества взиравших на расправу не ответил на просьбу нажать всего на две кнопки телефона «02».
Меня спас не только сосед — то ли живой сейчас, то ли убитый на месте. Ввинтившись за чью-то спину, я видела одного из фашистов, сторожившего дверь. Он легко бы меня обнаружил, если бы человек, стоявший передо мной и слышавший шепот — спасите меня, пожалуйста, не выдавайте, — сдвинулся хотя бы на сантиметр. Человек простоял до конца ветки, пока вагон совсем не обезлюдел. Он ничего не сказал мне. Просто стоял и прикрывал спиной. Хотя мог и отойти, как делали все, к кому я бросалась за помощью. Ты прячешься, а ряды, вместо того чтобы сомкнуться, расступаются, и эта убийственная «вежливость», когда с тобою никто не желает соприкасаться и спасительные стенки разваливаются на глазах при твоем приближении, — самое страшное открытие из тех, что я обнаружила в поведении человека разумного. В питерском метро. Среди бела дня. В день, не объявленный началом войны с инородцами.
Я не хочу вспоминать про милиционера с «Проспекта Просвещения», как бы не понимавшего значения слова «фашист» и позвонившего в линейное отделение на «Черную речку» только после того, как он ознакомился с двумя моими удостоверениями: международной карточкой журналиста и служебной, с гербом России и записью о месте работы с волшебным словом «Правительство». Никакого заявления он, понятное дело, принимать не мечтал. «Ничего не было». И я, украшенная следами рифленых ботинок, перед ним была миражом.
«А вы не плачьте. Я всех их заснял. Это американцы специально дают деньги и заставляют молодежь так поступать», — сказал вдруг мужчина, вышедший следом за мной из вагона. «Если вы журналист, обязательно напишите про это». Мне показалось, что он, напротив, если и снимал все, то как контролер. Чтобы потом обсудить с «ребятами» проколы, «проработать» их.
Я ищу человека, спасшего мне жизнь, — моего случайного соседа в вагоне метро, пытавшегося заступиться за женщину, несмотря на свое «конфликтогенное» южное происхождение. Я благодарна незнакомому питерцу, так же молча спасшему меня от расправы. Еще было радостно оттого, что люди, с которыми я дружу, оказались настоящими. Хотя, чтобы убедиться в этом, наверное, не обязательно садиться в вагон петербургского метро на линии «Черная речка» — «Проспект Просвещения» в день, когда фашистам разрешается проводить свой трусливый санчас.
Саяна МОНГУШ
Карикатура Виктора БОГОРАДА
P. S.: В тот же вечер, когда произошло нападение на Саяну, в одном из дворов на Ланском шоссе был убит гражданин Узбекистана. Его тело с множественными ножевыми ранениями было обнаружено недалеко от здания, где по традиции находится избирательный участок. Близость места преступления к перегону городского метро «Черная речка» — «Проспект Просвещения» заставляет предположить, что преступниками, совершившими нападение на тувинскую журналистку и выходца из Узбекстана, могли быть одни и те же люди.
Досье «Новой»
Саяна Монгуш — начальник отдела пресс-службы Канцелярии Председателя правительства Республики Тыва, эксперт Фонда информационной политики (ФРИП, Москва), член Комитета солдатских матерей России, лауреат конкурса на премию академика А. Сахарова «За журналистику как поступок» 2005 и 2006 годов. 1 декабря 2007 года избита неонацистами в петербургском метро, на перегоне «Черная речка» — «Проспект Просвещения». Многочисленные ушибы и гематомы зафиксированы в травматологическом пункте, куда пострадавшая была привезена правозащитником Русланом Линьковым. Линьков проинформировал о случившемся профильное подразделение регионального Управления МВД. Там обещали разобраться. Необходимое заявление было составлено пострадавшей. «Новая» будет следить за ходом этого дела. Мы просим откликнуться человека, вступившегося за Саяну, и также пострадавшего от неонацистов. Телефон редакции: 331-71-82.