Виталий шенталинский: «у нас не было своего нюрнберга»
Почему народ России так упорно не хочет помнить своего прошлого
Гробница исторической памяти
— Когда и как вы начали работу в архивах КГБ?
— В 1989 году, когда эта организация благодаря перестройке потеряла силу.
Я долго жил на Колыме, у меня много друзей — политзэков, и они дали мне понимание, что есть бездна истории неоткрытой. Я подумал, сколько писателей репрессировано — это была операция на мозге, удалялось самосознание народа. Людей арестовывали, их рукописи тоже. Их расстреливали — и энциклопедии врут, указывая сфальсифицированные даты смерти. Почему, как они умирали? Где арестованные рукописи? Мы не можем воскресить их самих, но можем спасти их слово, узнать их судьбу. Жизнь писателя кроется не в узкой черточке между датами рождения и смерти — он жив, пока его читают.
Еще в 1988 году я написал открытое заявление, с предложением создать Комиссию по творческому наследию репрессированных писателей, чтобы исследовать «гробницу исторической памяти», как я называю лубянский архив. Пусть стукачей и палачей оставят себе, а культуру, науку, литературу отдадут народу. Нужно спасти рукописи. Узнать, как погибли писатели, и наконец реабилитировать их!
— Почему именно писатели?
— Они особенно важны для России. За неимением парламента, конституции, демократии на протяжении истории писатели были «общественным парламентом». Для большевиков же они стали соперниками в борьбе за власть над умами.
Мне хотелось назвать всех уничтоженных чекистскими палачами, хотя бы всех писателей. Но, потратив столько лет на раскопку гробницы КГБ, я до сих пор не в состоянии это сделать. Слишком много их ухнуло в эту кровавую пропасть. Могу назвать лишь примерную цифру: около 3 тысяч литераторов было репрессировано за годы советской власти, большая часть из них погибли в тюрьмах и лагерях, были расстреляны. И этот список все время растет! Так на небе просверкивают все новые звезды.
И все же рано или поздно общество должно взять на себя разбор преступлений, работу горя. Если его не избыть, трагедия будет повторяться без конца. Но эту работу не хочет брать на себя ни власть, делая из истории парадный лубок, ни само общество. Получается, что ему и не нужна историческая правда.
Такое отношение ведет к болезни исторического беспамятства и к очередному рецидиву зла. Смею думать, что мои книги — посильное лекарство от этой болезни. Горькое лекарство, но без него мы опять рискуем стать второгодниками в школе истории. Ведь прошлое начинает повторяться: мы видим, что вновь растет популярность Сталина. Нас постоянно тошнит от Сталина — лучше бы один раз вырвало. Но не рвет! Потому что ни власть, ни общество не способны на полное извлечение его из себя. Нет ощущения, что Сталин умер — раз он жив в сердцах и в умах миллионов.
Рукописи не горят. Их просто конфискуют при обыске.
— Каковы были результаты архивных поисков?
— В журнале «Огонек» (тираж 4,5 млн экземпляров в восьмидесятые годы) мне удалось опубликовать новые, неизвестные материалы о Бабеле, Флоренском, Мандельштаме, Клюеве — и рукописи, которые обнаружились. К примеру, эпическая поэма Николая Клюева «Песнь о Великой Матери». Чистое золото поэзии! О ней легенды ходили, все, и он сам, считали, что она безвозвратно погибла. Но рукопись уцелела, в следственном деле…
Нашлась фотокопия дневника Булгакова, который он сжег собственными руками. Так подтвердилось его утверждение, что рукописи не горят. Роль дьявола, возвращающего сожженный текст, исполнила Лубянка.
Обнаружился неизвестный «Технический роман» Андрея Платонова, черновики писем Горького Ленину, видимо, украденные у Горького из квартиры! «Лучше издохнуть с голода, чем позволять делать то, что со мной делают!» — так он писал поначалу.
Обнаружилось совсем уж невероятное — ранее неизвестное письмо Льва Толстого учителю по фамилии Почуев. Написано из Ясной Поляны, незадолго до смерти, с собственноручной подписью Толстого. Этот Почуев, молодой революционер из провинции, просил помочь ему выбрать путь жизни. Смысл ответа Толстого был такой: не переделывайте других людей, переделывайте себя! Тогда жизнь скорее станет лучше.
Второй учитель Почуева — Ленин. Он как раз предлагал переделывать других. И Почуев предпочел совет Ленина. Он участвовал в революции, коллективизации, потом его посадили и расстреляли…
— Раз за разом возвращаясь в архив КГБ, не чувствовали вы себя Данте, спускающимся все глубже в круги ада?
— Я не мог бы дойти до такой наглости, чтобы сравнивать себя с Данте. Один мой друг нашел более подходящее сопоставление: «Ты работал сталкером в опасной, зараженной исторической зоне, где повсюду — мины». Первое время я даже затерялся, заблудился в этой зоне. Она может засосать и поглотить. Написал одну книгу, но слышу голоса из прошлого: и мы, и мы, и о нас напиши! Пришлось браться за вторую, третью.
— Как повлияла на вас эта работа?
— Я стал другим человеком. Архивы КГБ — очень экстремальный материал, рождает сильные чувства. Видел брызги крови на протоколах допросов — видимо, какой-то следователь был неаккуратен…
Дают десятки томов — судьбы, судьбы, судьбы… Может, в этом самом кабинете допрашивали человека, про которого сейчас читаешь! А в окне напротив — корпус внутренней тюрьмы, где их содержали. А вот тут, по коридору — вели. Читаешь диалог следователя с подследственным — и слышишь их голоса. Из моря лжи приходилось извлекать крупицы правды, учиться отделять правду от лжи.
— Вы говорили ранее, что 80% архивов КГБ до сих пор не рассекречены...
— Это слова Роя Медведева. Точной цифры никто не знает. Как до сих пор неизвестно число жертв советского террора. Как посчитать коллективизацию, когда баржами топили, выбрасывали людей на берега сибирских рек? То же и с документами. Все так туманно, что нормальный вразумительный ответ нельзя дать почти ни на один из главных вопросов.
В годы перестройки был прорыв — сотрудники «Мемориала» ходили по коридорам Лубянки, и чекисты уступали им дорогу! Но уже в 93-м дверь начала закрываться. Ельцин боролся за власть с КГБ, но когда ее получил — понял, что теперь выгоднее заручиться его помощью.
Сейчас общество само виновато в том, что происходит — оно не сопротивляется. Ведь власть — это тоже порождение нашего общества, и будет делать то, что общество ей позволит.
Преступления без срока давности
— В чем причина нежелания общества воздействовать на власть?
— У нас не было своего Нюрнберга. Нет закона, который признал бы преступления сталинского и ленинского времени преступлениями против человечности и человечества без срока давности. В результате — никто не виноват, и никто не взял на себя историческую вину, как это сделали в Германии. Наказание без преступления перешло в преступление без наказания. Мы не извлекли урок из прошлого, не осознали, не отказались от него, не назвали вещи своими именами. Чтобы неповадно было ходить с портретами Сталина на главной площади страны.
Когда моя последняя книга готовилась к печати, издатель Станислав Лесневский сказал: «Конечно, все наши книги — это все слова, слова! Но пусть это будет наш Нюрнберг, суд, посильный нам». Пусть будет. И то, что делают «Мемориал», и журнал «Звезда», и музей Ахматовой — пусть это будет наш Нюрнберг.
Вот недавно телеканал «Культура» показал сериал Беллы Курковой «На фоне Пушкина. 1937 год» — это не только дань «кровавому юбилею», но и предостережение. Увидеть Сталина — на фоне Пушкина, на фоне культуры. Фильм как бы говорит: подумайте, куда вы можете скатиться!
Посмотрите, опять растет страх — и растут агрессивность, злоба в людях. И они рано или поздно во что-то выльются. Я читал такие отзывы на мою книгу в интернете: «Расстреливали? Ну хорошо! И дострелялись до полетов в космос, атомной бомбы и лучшего в мире балета. Не пора ли повторить и начать с автора этой книги?!» Подпись — Кабан. Это бред, конечно, но еще несколько лет назад язык бы не повернулся такое говорить — а теперь этот Кабан чувствует, чем запахло.
Кремль не сказал серьезное, обобщающее слово о преступлениях того времени. В прошлом году, правда, Путин в Бутово произнес давно ожидаемые, правильные слова. Но если бы общество требовало, он бы гораздо раньше это сделал.
— Как вам кажется, почему России так не повезло — вот ведь Германия признала свои преступления?
— Изменения на перестроечной волне у нас проводили те же высшие функционеры КПСС. У них не хватало духу, воспитания и человеческой сущности для такой исторической задачи. Подвигнуть их на это могло только мировое сообщество, как Германию, с которой это сделали силком. Публично высекли. Но кто высечет нас? Политиков интересуют только сиюминутные политические и экономические выгоды, а не вечные ценности, и не только наших политиков, но и западных.
— Вы знаете, что этими словами вы можете нажить себе множество врагов? Сейчас, в период «возрождения» России, очень немодно говорить о стыде за нее.
— Вот видите, историческая тема, а как она актуальна!
— Даниил Андреев видел в Сталине предтечу антихриста, его предпоследнее воплощение…
— В этом сравнении есть опасность: как будто Сталин свалился сверху. Но он наше порождение, людское. У меня был сон о Сталине (пробрался даже в сны!). Он лежал в Мавзолее, будто сделанный из папье-маше, гипса или ваты, и пустой внутри, надутый. Но не мертвый. Я давлю ему на грудь, чтобы он не поднялся, и знаю: если я давить не буду, он может подняться. Чтобы удержать его, нужно усилие. И тогда я понял, чем он надут: нашим страхом и идолопоклонством! Если эти две химеры вновь возобладают в нашем сознании — мы получим нового Сталина. И это не рок нам его пошлет — мы сами будем виноваты! Ведь во многих других странах, с иной спиралью развития, нет своего Сталина! Поэтому не надо к нему относиться как к Неизбежности.
Сталин — кошмарный сон России, но и реальность, угрожающая нам.
Второго ГУЛАГа мы уже не переживем
— Что вы думаете о параллелях того и нашего времени?
— Предаваться истерике и панике не стоит. Но я испытываю чувство громадной тревоги не только за настоящее, но и за будущее. У меня есть такая строчка: «А прошлое, как ящер, вползает в настоящее». Или, как сказал Мандельштам: «Мне кажется, мы говорить должны / О будущем советской старины». Боюсь, что эта советская старина еще ждет нас впереди. Дай бог чтоб я ошибся! Но эту опасность невозможно переоценить. Как бы ни были у страха глаза велики — пусть будут больше, чем позволяет здравый смысл, иначе расплата окажется роковой. Если мы выбрались с грехом пополам из одного ГУЛАГа, второго уже не переживем.
— Есть еще что-то в вашем архиве, что не вошло в трилогию?
— Есть, но буду ли я еще работать над этой темой, зависит не только от моих сил, но и от исторической ситуации. Чем меньше об этом говорят, тем больше надо говорить. Если кругом пустыня, в ней обязан раздаваться глас вопиющего. Потому что как только он пропадет — так весь кошмар опять и начнется. С другой стороны, писатель должен уметь ставить точку. И я в конце концов хотел бы уйти от этой темы.
Однако ситуация как раз очень тревожная. С молодыми особенно страшное происходит. Молодую девушку спрашивают о Сталине, она говорит: эффективный менеджер. У нее в двух поколениях репрессированные! Сталинский эффективный менеджмент привел к гибели ее родных, и она предает их память. Хочет жить без предков — останется без потомков! Человек не может жить только в личном времени, нужно минимум два: личное и историческое — с потомками и предками. Иначе жизнь ограничивается щелью между датами на надгробной плите. Жить с предками и потомками, конечно, труднее. Зачем мучиться? Девиз молодых: «Не напрягайте!» Прагматизм, переходящий в цинизм. Худший пример — «Наши» и им подобные. Купленные на корню молодые ребята, сильные, красивые девушки — они так дешево продаются!
Окуджава говорил о молодых своего времени: «Бедные они, бедные! У нас хоть иллюзии были, а у них и этого нет». Очень современные слова.
Известный писатель и историк Виталий Шенталинский — один из экспертов, принявших участие в нашумевшем сериале Беллы Курковой «На фоне Пушкина. 1937». Собственно, сам фильм, показанный по телеканалу «Культура» в конце прошлого года, был снят по мотивам произведений Шенталинского, повествующих о том, как в 37-м топтали чекистскими сапогами русскую литературу — на фоне столетнего юбилея пушкинской смерти.
Интересно, что сериал вышел на телевизионные экраны как раз в то время, когда от Кремля в очередной раз повеяло тридцатыми, а Путин произнес в Лужниках свой знаменитый спич о внутренних врагах. Нынешнее интервью Шенталинского «Новой» совпадает по времени с президентскими выборами. Хочется верить, что совпадение это случайное и писатель говорит о нашем прошлом, а не о будущем.
Гробница исторической памяти
— Когда и как вы начали работу в архивах КГБ?
— В 1989 году, когда эта организация благодаря перестройке потеряла силу.
Я долго жил на Колыме, у меня много друзей — политзэков, и они дали мне понимание, что есть бездна истории неоткрытой. Я подумал, сколько писателей репрессировано — это была операция на мозге, удалялось самосознание народа. Людей арестовывали, их рукописи тоже. Их расстреливали — и энциклопедии врут, указывая сфальсифицированные даты смерти. Почему, как они умирали? Где арестованные рукописи? Мы не можем воскресить их самих, но можем спасти их слово, узнать их судьбу. Жизнь писателя кроется не в узкой черточке между датами рождения и смерти — он жив, пока его читают.
Еще в 1988 году я написал открытое заявление, с предложением создать Комиссию по творческому наследию репрессированных писателей, чтобы исследовать «гробницу исторической памяти», как я называю лубянский архив. Пусть стукачей и палачей оставят себе, а культуру, науку, литературу отдадут народу. Нужно спасти рукописи. Узнать, как погибли писатели, и наконец реабилитировать их!
— Почему именно писатели?
— Они особенно важны для России. За неимением парламента, конституции, демократии на протяжении истории писатели были «общественным парламентом». Для большевиков же они стали соперниками в борьбе за власть над умами.
Мне хотелось назвать всех уничтоженных чекистскими палачами, хотя бы всех писателей. Но, потратив столько лет на раскопку гробницы КГБ, я до сих пор не в состоянии это сделать. Слишком много их ухнуло в эту кровавую пропасть. Могу назвать лишь примерную цифру: около 3 тысяч литераторов было репрессировано за годы советской власти, большая часть из них погибли в тюрьмах и лагерях, были расстреляны. И этот список все время растет! Так на небе просверкивают все новые звезды.
И все же рано или поздно общество должно взять на себя разбор преступлений, работу горя. Если его не избыть, трагедия будет повторяться без конца. Но эту работу не хочет брать на себя ни власть, делая из истории парадный лубок, ни само общество. Получается, что ему и не нужна историческая правда.
Такое отношение ведет к болезни исторического беспамятства и к очередному рецидиву зла. Смею думать, что мои книги — посильное лекарство от этой болезни. Горькое лекарство, но без него мы опять рискуем стать второгодниками в школе истории. Ведь прошлое начинает повторяться: мы видим, что вновь растет популярность Сталина. Нас постоянно тошнит от Сталина — лучше бы один раз вырвало. Но не рвет! Потому что ни власть, ни общество не способны на полное извлечение его из себя. Нет ощущения, что Сталин умер — раз он жив в сердцах и в умах миллионов.
Рукописи не горят. Их просто конфискуют при обыске.
— Каковы были результаты архивных поисков?
— В журнале «Огонек» (тираж 4,5 млн экземпляров в восьмидесятые годы) мне удалось опубликовать новые, неизвестные материалы о Бабеле, Флоренском, Мандельштаме, Клюеве — и рукописи, которые обнаружились. К примеру, эпическая поэма Николая Клюева «Песнь о Великой Матери». Чистое золото поэзии! О ней легенды ходили, все, и он сам, считали, что она безвозвратно погибла. Но рукопись уцелела, в следственном деле…
Нашлась фотокопия дневника Булгакова, который он сжег собственными руками. Так подтвердилось его утверждение, что рукописи не горят. Роль дьявола, возвращающего сожженный текст, исполнила Лубянка.
Обнаружился неизвестный «Технический роман» Андрея Платонова, черновики писем Горького Ленину, видимо, украденные у Горького из квартиры! «Лучше издохнуть с голода, чем позволять делать то, что со мной делают!» — так он писал поначалу.
Обнаружилось совсем уж невероятное — ранее неизвестное письмо Льва Толстого учителю по фамилии Почуев. Написано из Ясной Поляны, незадолго до смерти, с собственноручной подписью Толстого. Этот Почуев, молодой революционер из провинции, просил помочь ему выбрать путь жизни. Смысл ответа Толстого был такой: не переделывайте других людей, переделывайте себя! Тогда жизнь скорее станет лучше.
Второй учитель Почуева — Ленин. Он как раз предлагал переделывать других. И Почуев предпочел совет Ленина. Он участвовал в революции, коллективизации, потом его посадили и расстреляли…
— Раз за разом возвращаясь в архив КГБ, не чувствовали вы себя Данте, спускающимся все глубже в круги ада?
— Я не мог бы дойти до такой наглости, чтобы сравнивать себя с Данте. Один мой друг нашел более подходящее сопоставление: «Ты работал сталкером в опасной, зараженной исторической зоне, где повсюду — мины». Первое время я даже затерялся, заблудился в этой зоне. Она может засосать и поглотить. Написал одну книгу, но слышу голоса из прошлого: и мы, и мы, и о нас напиши! Пришлось браться за вторую, третью.
— Как повлияла на вас эта работа?
— Я стал другим человеком. Архивы КГБ — очень экстремальный материал, рождает сильные чувства. Видел брызги крови на протоколах допросов — видимо, какой-то следователь был неаккуратен…
Дают десятки томов — судьбы, судьбы, судьбы… Может, в этом самом кабинете допрашивали человека, про которого сейчас читаешь! А в окне напротив — корпус внутренней тюрьмы, где их содержали. А вот тут, по коридору — вели. Читаешь диалог следователя с подследственным — и слышишь их голоса. Из моря лжи приходилось извлекать крупицы правды, учиться отделять правду от лжи.
— Вы говорили ранее, что 80% архивов КГБ до сих пор не рассекречены...
— Это слова Роя Медведева. Точной цифры никто не знает. Как до сих пор неизвестно число жертв советского террора. Как посчитать коллективизацию, когда баржами топили, выбрасывали людей на берега сибирских рек? То же и с документами. Все так туманно, что нормальный вразумительный ответ нельзя дать почти ни на один из главных вопросов.
В годы перестройки был прорыв — сотрудники «Мемориала» ходили по коридорам Лубянки, и чекисты уступали им дорогу! Но уже в 93-м дверь начала закрываться. Ельцин боролся за власть с КГБ, но когда ее получил — понял, что теперь выгоднее заручиться его помощью.
Сейчас общество само виновато в том, что происходит — оно не сопротивляется. Ведь власть — это тоже порождение нашего общества, и будет делать то, что общество ей позволит.
Преступления без срока давности
— В чем причина нежелания общества воздействовать на власть?
— У нас не было своего Нюрнберга. Нет закона, который признал бы преступления сталинского и ленинского времени преступлениями против человечности и человечества без срока давности. В результате — никто не виноват, и никто не взял на себя историческую вину, как это сделали в Германии. Наказание без преступления перешло в преступление без наказания. Мы не извлекли урок из прошлого, не осознали, не отказались от него, не назвали вещи своими именами. Чтобы неповадно было ходить с портретами Сталина на главной площади страны.
Когда моя последняя книга готовилась к печати, издатель Станислав Лесневский сказал: «Конечно, все наши книги — это все слова, слова! Но пусть это будет наш Нюрнберг, суд, посильный нам». Пусть будет. И то, что делают «Мемориал», и журнал «Звезда», и музей Ахматовой — пусть это будет наш Нюрнберг.
Вот недавно телеканал «Культура» показал сериал Беллы Курковой «На фоне Пушкина. 1937 год» — это не только дань «кровавому юбилею», но и предостережение. Увидеть Сталина — на фоне Пушкина, на фоне культуры. Фильм как бы говорит: подумайте, куда вы можете скатиться!
Посмотрите, опять растет страх — и растут агрессивность, злоба в людях. И они рано или поздно во что-то выльются. Я читал такие отзывы на мою книгу в интернете: «Расстреливали? Ну хорошо! И дострелялись до полетов в космос, атомной бомбы и лучшего в мире балета. Не пора ли повторить и начать с автора этой книги?!» Подпись — Кабан. Это бред, конечно, но еще несколько лет назад язык бы не повернулся такое говорить — а теперь этот Кабан чувствует, чем запахло.
Кремль не сказал серьезное, обобщающее слово о преступлениях того времени. В прошлом году, правда, Путин в Бутово произнес давно ожидаемые, правильные слова. Но если бы общество требовало, он бы гораздо раньше это сделал.
— Как вам кажется, почему России так не повезло — вот ведь Германия признала свои преступления?
— Изменения на перестроечной волне у нас проводили те же высшие функционеры КПСС. У них не хватало духу, воспитания и человеческой сущности для такой исторической задачи. Подвигнуть их на это могло только мировое сообщество, как Германию, с которой это сделали силком. Публично высекли. Но кто высечет нас? Политиков интересуют только сиюминутные политические и экономические выгоды, а не вечные ценности, и не только наших политиков, но и западных.
— Вы знаете, что этими словами вы можете нажить себе множество врагов? Сейчас, в период «возрождения» России, очень немодно говорить о стыде за нее.
— Вот видите, историческая тема, а как она актуальна!
— Даниил Андреев видел в Сталине предтечу антихриста, его предпоследнее воплощение…
— В этом сравнении есть опасность: как будто Сталин свалился сверху. Но он наше порождение, людское. У меня был сон о Сталине (пробрался даже в сны!). Он лежал в Мавзолее, будто сделанный из папье-маше, гипса или ваты, и пустой внутри, надутый. Но не мертвый. Я давлю ему на грудь, чтобы он не поднялся, и знаю: если я давить не буду, он может подняться. Чтобы удержать его, нужно усилие. И тогда я понял, чем он надут: нашим страхом и идолопоклонством! Если эти две химеры вновь возобладают в нашем сознании — мы получим нового Сталина. И это не рок нам его пошлет — мы сами будем виноваты! Ведь во многих других странах, с иной спиралью развития, нет своего Сталина! Поэтому не надо к нему относиться как к Неизбежности.
Сталин — кошмарный сон России, но и реальность, угрожающая нам.
Второго ГУЛАГа мы уже не переживем
— Что вы думаете о параллелях того и нашего времени?
— Предаваться истерике и панике не стоит. Но я испытываю чувство громадной тревоги не только за настоящее, но и за будущее. У меня есть такая строчка: «А прошлое, как ящер, вползает в настоящее». Или, как сказал Мандельштам: «Мне кажется, мы говорить должны / О будущем советской старины». Боюсь, что эта советская старина еще ждет нас впереди. Дай бог чтоб я ошибся! Но эту опасность невозможно переоценить. Как бы ни были у страха глаза велики — пусть будут больше, чем позволяет здравый смысл, иначе расплата окажется роковой. Если мы выбрались с грехом пополам из одного ГУЛАГа, второго уже не переживем.
— Есть еще что-то в вашем архиве, что не вошло в трилогию?
— Есть, но буду ли я еще работать над этой темой, зависит не только от моих сил, но и от исторической ситуации. Чем меньше об этом говорят, тем больше надо говорить. Если кругом пустыня, в ней обязан раздаваться глас вопиющего. Потому что как только он пропадет — так весь кошмар опять и начнется. С другой стороны, писатель должен уметь ставить точку. И я в конце концов хотел бы уйти от этой темы.
Однако ситуация как раз очень тревожная. С молодыми особенно страшное происходит. Молодую девушку спрашивают о Сталине, она говорит: эффективный менеджер. У нее в двух поколениях репрессированные! Сталинский эффективный менеджмент привел к гибели ее родных, и она предает их память. Хочет жить без предков — останется без потомков! Человек не может жить только в личном времени, нужно минимум два: личное и историческое — с потомками и предками. Иначе жизнь ограничивается щелью между датами на надгробной плите. Жить с предками и потомками, конечно, труднее. Зачем мучиться? Девиз молодых: «Не напрягайте!» Прагматизм, переходящий в цинизм. Худший пример — «Наши» и им подобные. Купленные на корню молодые ребята, сильные, красивые девушки — они так дешево продаются!
Окуджава говорил о молодых своего времени: «Бедные они, бедные! У нас хоть иллюзии были, а у них и этого нет». Очень современные слова.
Анджей БЕЛОВРАНИН, Валерий БЕРЕСНЕВ
Фото Михаила МАСЛЕННИКОВА
Cправка «Новой»:
Виталий Шенталинский — организатор и руководитель Комиссии по творческому наследию репрессированных писателей России. Несколько лет проработал в архивах Лубянки, извлекая из пыльных папок с грифами «Совершенно секретно» и «Хранить вечно» страшные факты о жизни и смерти людей, составляющих гордость российской культуры: Николае Гумилеве, Осипе Мандельштаме, Павле Флоренском, Исааке Бабеле, Николае Клюеве, Борисе Пильняке и других, — а также их ранее неизвестные или утерянные рукописи, письма. Самые животрепещущие находки он публиковал с 1989 по 1993 год в «Огоньке» в рубрике «Хранить вечно». Итогом позднейшей обработки материала стала документально-публицистическая трилогия «Рабы свободы» (1995), «Донос на Сократа» (2001), «Преступление без наказания» (2007).
Кстати
За свою последнюю книгу Виталий Шенталинский стал автором года в конкурсе журнала «Звезда». Как сказал сам Шенталинский, он гордится тем, что «Звезда» его отметила, потому что это «самый серьезный русский литературный журнал, который не скатился к сугубому постмодернизму, а остался внимателен к классическим традициям, открыванию новых имен. Ни один другой журнал не сохраняет такого внимания к истории, гуманитарной катастрофе, которая нас постигла».