Штрихи к портрету иосифа джугашвили

Софья Кавтарадзе (в девичестве – Вачнадзе), 30-е годы

Эпизод первый
Первый яркий и интересный для нас эпизод приключился вскоре после появления в Кутаиси пятого члена — молодого Иосифа. В повестке дня комитета стоял сугубо практический вопрос — где хранить скудную партийную кассу? Большинство склонялось к мысли, что деньги можно доверить одному общему приятелю, работающему в банке, человеку, далекому от политики, порядочному и, как утверждали все, вполне надежному. Один лишь Иосиф был категорически против, доказывая, что деньги можно доверять только члену партии. Спор должен был разрешить возвращающийся из Тифлиса самый старый и уважаемый всеми член партии Миха Цхакайя. Разобравшись в проблеме, Миха авторитетно заявил, что прекрасно знает того человека и что не видит причин не доверять ему кассу. Вот в этот момент и последовал возглас Иосифа: «Ну конечно, это правильно, а что я им всем твердил?!» Присутствующие просто онемели от неожиданности, не веря своим ушам. Когда за куда-то спешившим Цхакайей закрылась дверь, дед возмущенно воскликнул, обращаясь к Иосифу: «Как это все понимать?! Ведь ты был совершенно иного мнения! Это мы все утверждали…» Иосиф непринужденно перебил его: «Брось, Сережа, какое это имеет значение…» В этот момент дед ударил лицемерного Джугашвили по лицу. Завязалась потасовка, разбилась керосиновая лампа, что-то загорелось, и драчунов разняли по углам.
Много позже, вскоре после окончания Отечественной войны, т. е. более чем сорок лет спустя, Сталин на званом приеме в Кремле, да еще в присутствии Берии и нескольких человек, неожиданно по-грузински добродушно припомнил деду оплеуху: «А помнишь, как ты меня ударил?.. Хи-хи-хи… Да-а-а, сложная была ситуация — лампа загорелась — пожар мог случиться…»
В тот вечер супружеская чета Кавтарадзе ждала ареста. Сказанное по-грузински, конечно, понял только Берия, и этого было вполне достаточно. Но никто не приехал — обошлось.

Серго Кавтарадзе, 30-е годы

Еще о грузинском характере
У грузин особое, довольно странное, на первый взгляд, отношение к криминалу, к уголовщине.
Присоединение Грузии к России проходило весьма болезненно. Советские учебники истории умалчивали о многочисленных восстаниях крестьян совместно с мелким дворянством, о заговорах крупного дворянства и аристократии и солидарности с ними народа.
Две разные культуры, два разных уклада жизни, разная психология были зачастую не просто отличными друг от друга, но входили в бескомпромиссное противоречие. Достаточно перечислить такие особенности, как, например, то, что до воссоединения с Россией грузины вообще не были знакомы с российской традицией телесных наказаний, не знали розг и, следовательно, не могли себе представить, как может христианин сечь христианина. Не знали они и о возможности насилия хозяев над деревенскими девушками. Просвещенная и цивилизованная Россия все это принесла с собой, посеяв в народе чувство глубокого унижения, оскорбления и, естественно, протеста. До воссоединения крестьяне, как и все остальные сословия, носили кинжалы. Слегка облегченная копия античного меча — кинжал, служил долго и передавался от отца к сыну, из поколения в поколение. Кинжал был для грузин не просто оружием и частью костюма. Кинжал нес скрытую ментальную смысловую нагрузку — знак зрелости мужчины (фаллическая символика). Законы Российской империи запрещали простому люду ношение оружия — произошла как бы кастрация народа. Вот такими «безобидными» методами глубокой психологической ломки происходила ментальная трагическая деформация.
Уже в XIX веке в Грузии сложился целый институт так называемых разбойников. Институт этот имел много градаций от самой низкой ступени (тривиальные грабители с большой дороги — качаги) до самой высокой (абраги — люди, декларативно объявившие себя вне закона). Абраги не были тривиальными уголовниками, скорее их можно было бы назвать диссидентами. Власти пытались их ловить, но безуспешно — их оберегал народ, они были истинно народными героями, наглядно выражавшими сидевший глубоко внутренний протест грузин.
Советизация смешала и изуродовала народные образы, исковеркала мифологию. Произошла романтизация обычного криминала на ментальном уровне.
Это во многом объясняет не только засилье грузин в криминальном мире СССР, но и стиль мышления, и мотивацию поведения Сталина.
Дед не считал себя человеком, подсознательно склонным к криминальным правонарушениям. Более того, окончив юридический факультет петербургского Университета, он был искренним и убежденным сторонником правопорядка. И в то же время сентиментально вспоминал все откровенно криминальное, что присутствовало в подпольной жизни его самого и всех его партийных товарищей и знакомых. Он не считал зазорным, что ему приходилось пользоваться помощью уголовников. Он с гордостью говорил, что Алешу Джапаридзе знал и уважал весь криминальный мир Закавказья.
Алеша Джапаридзе был его близким другом и олицетворял некий образ романтического героя. За расстрел Алеши и остальных бакинских комиссаров он отчасти сможет отомстить много позже, будучи первым заместителем главного прокурора Верховного суда СССР (1924–1927 гг.), и государственным обвинителем на известном процессе Фунтикова.
Так вот, судя по тому, как искренне и снисходительно относился дед к уголовщине, когда дело касалось партийных интересов, можно реконструировать и некоторые сталинские черты характера с учетом описанной выше ментальной склонности грузин к романтизации правонарушений.
Практикуемая социал-демократами в основном на юге России и в Закавказье так называемая революционная экспроприация, по сути, являлась тривиальным грабежом, разбоем и бандитизмом, служившим важным источником пополнения партийной кассы. Мой дед участвовал в нескольких ограблениях банковских отделений и в нападении на инкассаторов. Он не был в отличие от Иосифа азартным и склонным к авантюрам человеком. Именно поэтому он оказывался крайне полезным во время таких операций: хладнокровность, невозмутимость, педантичность, крепкое здоровье и храбрость делали его просто незаменимым. Но он не обладал необходимой для уголовных деяний лихостью и легкостью. Поэтому очень скоро он стал использоваться РСДРП для иных целей — для перевозки оружия из-за границы. Говоря проще, он не совсем вписывался в психологический портрет уголовника, и партия решила использовать его как человека спецслужб.
А Иосиф оказался «тем самым человеком», более того, ему удалось сколотить хорошую команду, или, вернее сказать, банду. Все это хорошо известно — официальная история партии в СССР этим всегда гордилась…

Центральная площадь Тбилиси (1930-е годы), где однажды было совершено нападение на банк

Эпизод второй
Дед и Иосиф были самыми молодыми членами Имеретино-менгрельского комитета РСДРП. Дед был младше Сосо, и тот присвоил себе роль старшего товарища, наставника, учителя. Как-то специально вызвав деда на встречу в городской сквер, он предложил выбрать для конспирации клички. Заметим, что предложить это остальным членам подпольной организации он и не думал — младшему другу, гимназисту, было можно. Дед согласился, но поинтересовался, каковы были конкретные соображения. Сосо предложил называть его Коба, а деда Того. Дед вспылил и наотрез отказался: «Твой вариант вполне пригоден. Но почему я должен называться именем адмирала Того — паршивого японца!?» Не будем забывать, насколько жива была тогда в обществе тема Русско-японской войны. В дальнейшем дед неизменно в личных и не вполне официальных встречах называл его Кобой и не отзывался на Того. Сталин же обычно звал его Серго (грузинская модификация Сергея), и лишь из озорства иногда вспоминал кличку Того.

Продолжение — в следующих номерах «Новой».

Малхаз ЖВАНИЯ