Алексей девотченко: наша интеллигенция переживает самую черную страницу в своей истории…
Человек и «творческий проект», известный актер Алексей Девотченко собирается поставить на сцене «Путешествие из Петербурга в Москву» Александра Радищева. Наверное, это будет практически первый спектакль по Радищеву, опальному и неудобному писателю екатерининского времени, которого как будто невзначай снимут с книжной полки, чтобы заново представить петербуржцам «валентиновой» эпохи.
Вообще-то Радищев, по мысли академика Лихачева, — один из первых русских интеллигентов. И от него тянется ниточка к современной интеллигенции, которая точно так же делится на салонную элиту и «бунтовщиков хуже Пугачева». Перевод Радищева на театральный язык, «идея безумная», по признанию самого Девотченко, позволит, как на старинном дагерротипе, четко провести границу между тенью и светом — там, где она проходит в настоящее время.
От первого лица
— Какие планы у «Творческого проекта» Алексея Девотченко?
— Недавно я перечитал Александра Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», которое все по диагонали читали в школе. Тогда оставалось негативное впечатление скуки и тоски смертной, тем более что еще и язык — конечно, не церковно-славянский, но старый и требующий расшифровок. А сейчас, когда уже совсем другое восприятие мира — иная картина перед глазами возникла… На мой взгляд, это одно из лучших произведений русской классической литературы, но почему-то не востребованное.
— Лучшее — в смысле актуальное?
— Нет, вообще слово «актуальное» не люблю. Актуальное — это утром в газете, а вечером в куплете! Нет, «Путешествие из Петербурга в Москву» — вечное, как любое великое произведение. Литература на все времена, когда берешь книгу — читаешь и понимаешь, что написано про нас. Мне хочется обратиться именно к Радищеву, потому что кажется — он интересен и может быть востребован сегодня. И вдруг стало странно, почему это произведение обходят боком, бессмысленно изучают в школе, когда ученик еще не способен его понять и осмыслить в полной мере…
— Но «Путешествие» сложно для постановки в театре.
— Вот это-то и интересно, потому что произведения, которые на первый взгляд кажутся сложными для переложения на театральный язык, в результате легко ему поддаются. Тем более что повествование идет от первого лица, что значительно облегчает создание инсценировки для моноспектакля.
— Как вы понимаете этот жанр?
— Моноспектакль — расплывчатое понятие, потому возникает стереотип: нудит человек, играет аккомпаниатор, и мухи дохнут. Нет, моноспектакль — это когда партнером является зритель. Без партнера вообще все бессмысленно: сам с собой — это сумасшедший дом. Если актер общается со зрителем, свою энергетику передает залу и получает ее оттуда, то возникает спектакль. Я бы не стал выделять моноспектакль отдельным жанром — это полноценный спектакль, только с приставкой «моно».
— Как вы думаете — любой актер может играть моно?
— Тут возникает вопрос: а надо ли каждому артисту играть моноспектакли? Это ведь авторское высказывание, декларация, если хотите. Эта потребность исходит из самого человека — не из его профессиональных качеств, а из его мироощущения, приятия или неприятия существующего порядка вещей.
— Почему Вы занялись моноспектаклями?
— Это было еще в конце 80-х годов, когда я в ТЮЗе работал и ощутил свою невостребованность. Когда в театр приходит человек из института — им начинают затыкать все дыры: сказки, утренники и т. д. Я через год понял, что это безумие — играть уже развалившиеся спектакли, выходя в массовке или в небольших ролях. Значит, надо делать что-то самому. Таким образом, с Гришей Козловым у нас организовался тандем, и мы поставили Сашу Черного, потом Салтыкова-Щедрина, потом с Володей Михельсоном — «Песни западных славян», которые сейчас не идут, потом «Эпитафию», которая будет 15 февраля в Театральном музее на площади Островского. И если говорить о моем творческом пути, то зритель в первую очередь узнал меня по моноспектаклям, хотя был еще нашумевший спектакль в ТЮЗе «Преступление и наказание» в 1994 году. Очень хороший спектакль, но тоже, как говорится, почивший в бозе, несмотря на то что все актеры живы и здоровы, и могли бы играть, но не сложилось…
Кризис отделит зерна от плевел
— Только что состоялась премьера нового фильма «Не думай про белых обезьян» Юрия Мамина, где вы играете одну из главных ролей. Насколько по-разному работается в театре и в кино?
— Смотря какое кино. Например, Огородников, царство ему небесное, — выдающийся был режиссер, лучшие фильмы его: «Барак», «Красное небо. Черный снег», «Бумажные глаза Пришвина». Самым нашумевшим был, конечно, «Взломщик», потому что перестройка началась, Кинчев снимался в главной роли… Но вот «Барак» и «Красное небо. Черный снег» для меня — самые знаковые и лучшие. Огородников очень любил театр и приглашал артистов, которых знал по театру, а не по картотеке «Ленфильма» или степени звездности. И его метод работы был театральный. На «Красном небе» мы вечером могли репетировать. Репетировать! Кому-то это может показаться безумием, но мы действительно репетировали, именно по сути происходящего действия в сцене, а не для постановки света или камеры. Мамин тоже репетировал сцены в кабинете или на площадке, а потом снималось с двух-трех дублей, так как все уже было построено. Часто же в кино все поставлено на поток, в сериалах — какие там репетиции! Мотор — хлопушка — и дуй до горы, а то продюсер сердится, что слишком долго.
— Что вы сейчас репетируете в театре?
— С Темуром Чхеидзе репетируем «Дона Карлоса» Шиллера в БДТ, премьера состоится в конце марта к 90-летию театра. Я репетирую роль герцога Альбы. Это может быть новое качество моей ролевой биографии: таких ролей я еще не играл. Очень интересно работать. Когда открываешь в себе что-то новое посредством работы с большим режиссером, например с Чхеидзе, — это большая радость. Я никогда не мог представить, что сыграю Хлестакова в постановке Фокина! Вдруг открываются новые грани и качества, и удивляешься сам себе — сколько я могу. Еще Аркадий Кацман говорил, повторяя слова Ежи Гротовского, что в нас есть все — от дьявола до Иисуса Христа, только надо в себе порыться, чтобы обнаружить вещи, которые не замечал ранее.
— У вас оптимистический взгляд на будущее искусства?
— Сейчас, как ни странно, да. Я думаю, что наша нынешняя ситуация так называемого кризиса начнет отделять зерна от плевел. Я уверен, что распадутся все эти антрепризы, сборные солянки и прочее, потому что нет денег. Это с деньгами можно имена всякие привлекать и эффекты, а люди задумаются, стоит ли в такое вкладывать деньги, и поймут, что деньги надо вкладывать в вещи художественные. Что касается меня и «Творческого проекта» — мы ориентированы на людей читающих и театральных, их мало «избранных, счастливцев праздных», но они есть. Поэтому мы играем в малых залах, где 100–150 мест, и денег мы на этом не зарабатываем. Но мне нравится, что у проекта есть свой зритель и он хочет видеть Салтыкова-Щедрина, Сашу Черного, Пушкина, и, надеюсь, захочет увидеть и Радищева. Хотя, конечно, сама по себе идея видеть Радищева — она безумная, мама дорогая! Но смотря как это будет сыграно и поставлено. Я очень люблю жанр «фантазии на тему» того или иного романа. Если начать читать «Дневник провинциала», эти 400 или 500 страниц! А когда вытягиваешь оттуда какие-то вещи до боли знакомые — то вовсе не тоска. Это не будет какой-нибудь унылый псевдопсихологический театр, как может показаться после первого прочтения. «Путешествие», думаю, будет гротескным, как все мои моноспектакли. Там много юмора заложено, я читал и смеялся, можно было принять меня за сумасшедшего!
«Я узнаю их на спектаклях русских…»
— Что для вас свобода?
— Интересный вопрос. Я чувствую себя свободным, играя на сцене. Артисту свобода — играть, ездить на гастроли, ставить что тебе хочется, сниматься там, где хочется, а не потому, что надо зарабатывать деньги. В общечеловеческом смысле — это свобода слова, которой нет, свобода печати, которой нет, свобода массовой информации, которой нет, свобода проведения митингов и пикетов — которой тоже нет. Я купил Конституцию РФ, которая стоит 31 рубль, просмотрел ее и обнаружил, что почти все права граждан не соблюдаются. Например, что я могу свободно пользоваться, производить и обмениваться информацией — где вы можете свободно это все сейчас делать? Почитайте — весьма тоненькая книжица. Свобода в нашей стране зависит от соблюдения Конституции, и неверен подход, когда люди отмахиваются от нее, а надо бы всем взять и почитать! Тогда и становится не по себе: там одно написано, а в жизни — другое.
— Существует ли интеллигенция в современной России? (Многие на этот счет, как известно, сомневаются.) Если да, насколько велико влияние интеллигенции и в чем оно заключается?
— Конечно, интеллигенция в России существует. Вопреки всему. А те, кто сомневается в ее существовании, на мой взгляд, имеют к ней самое отдаленное отношение. Другое дело, что численность нашей интеллигенции невелика, впрочем, как и всегда бывает на изломе веков и в предчувствии грядущих потрясений и катастроф. «Тех, кто страдает гордо и упрямо, не видим мы на наших площадях... Задавлены случайною работой, таятся по мансардам и молчат...» (Саша Черный). И из него же:
«Их мало? Что ж... Но только ими рдеют
Последние огни родной мечты.
Я узнаю их на спектаклях русских
И у витрин с рядами русских книг —
По скорбному холодному обличью
И сдержанной печали жутких глаз...»
Наша оставшаяся интеллигенция переживает сейчас, пожалуй, самую черную страницу в своей истории со времен октябрьского переворота прошлого века — она деморализована, растеряна, мрачна и депрессивна. Каким образом она может влиять на наше стремительно деградирующее и порочное общество с такими настроениями?..
— Прежде российскую интеллигенцию упрекали в «государственном отщепенстве», в неисправимой оппозиционности к власти. В каких отношениях с государством ее можно упрекнуть сейчас?
— В принципе, нашу настоящую интеллигенцию и сейчас можно упрекнуть и в государственном отщепенстве, и в оппозиционности к власти. А ту часть бывшей интеллигенции, что ныне входит в так называемый золотой фонд российской элиты и постоянно мелькает там и сям на всякого рода презентациях, круглых столах и прочих вымороченных и мертвых мероприятиях, вряд ли можно отнести к интеллигенции. Это уже какое-то искусственное образование, придаток, аппендикс самой нашей власти — алчной, бесстыдной и невежественной. Это уже своего рода обслуживающий персонал нашей власти — высокомерный, откормленный, вальяжный, наглый и ленивый...
— Должна ли власть быть интеллигентной?
— Конечно, власть должна быть интеллигентной, но когда у нас такое бывало?! У нас не ценятся такие качества, как интеллигентность, образованность, милосердие... А вот умение расталкивать локтями и не иметь никаких аргументов в отношении своих оппонентов, кроме хамского «Сам дурак!» — это да... Эти качества всегда в почете и востребованны. Плюс давние комсомольско-партийно-чекистские дружеские связи, круговая порука, взяточничество и совместное безудержное воровство... И мы имеем то, что имеем — палатки и ларьки на Дворцовой, разрушенные и стертые с лица земли исторические городские кварталы, варварское уничтожение парков и скверов. Кстати, недавняя выходка каких-то подонков, соскобливших золотое покрытие на крыльях грифонов Банковского мостика — это вполне логичное и оправданное преступление: «ИМ можно — почему НАМ нельзя?!»
Беседовала Ирина ЕФИМОВА