Краски великой степи

33-летний Зорикто Доржиев, выпускник Бурятского республиканского училища культуры, а затем Красноярского государственного художественного института, — художник потомственный. В творчестве участника многочисленных выставок (как в России, так и в Европе, США, на Тайване), а теперь и персональной выставки в Мраморном дворце не обошлось без прямых отсылок к «Мона Лизе» («Джоконда-Хатун»), «Девушке с жемчужной серьгой» («Девушка с королевской сережкой»), «Данае» (с картинами Климта).
Удались автору неожиданные ракурсы тел и световые блики в «Степной истории», «Монахах», лоснящаяся азиатскость детских лиц в «Игре II». Выставка весьма представительная. Автор в женских образах несколько злоупотребляет вытянутостью и продолговатостью вертикальных пропорций, что при передаче лица вызывает странный эффект нехватки второй пары глаз, которая на таком лице была бы вполне уместна. Впрочем, примененный довольно умеренно в серии «Наложницы» (лично меня особенно пленила «Среда» и чуть менее — «Пятница»), полотнах «Похищение», «Бессонница», «Полнолуние» — она помогает создать вполне пленительные женские образы дочерей Великой степи.
Детские образы («Драгоценности», «Куча-мала») полны не только иронии, вполне присущей автору в большинстве работ, но и искренней любви к героям полотен. Если в большинстве работ явственно чувствуется влияние различных модернизмов, то «Сестры» показывают, что художник вполне владеет и приемами совершенно реалистической живописи.

Дремлющий всадник и уверенно смотрящий вперед, задрав морду параллельно степи, уходящей к горизонту параллельными валами, конь — создают интересную композицию в «Почтальоне». Приковывает к себе взгляд и «Море», где на пустынном берегу спиной к зрителю сидят мальчик и пес, глядя на узкую полоску воды, жмущуюся под хмурым, набухшим тучами небом.
Мужские лица у Доржиева не столь пленительны, как женские, и не столь ироничны, как детские. Они и сами чем-то сродни корявой, каменистой, прорезанной трещинами почве степи в пору сухого сезона («Старик и море»).
Пластика художника под стать (и во многом повторяет героев и мотивы) его живописи, хотя заставляет вспомнить и о работах другого бурятского художника Даши Намдакова, хотя и без намдаковской склонности к гиперболизации образов.
А представленную на выставке в Мраморном дворце графику я бы отнес к самой сильной стороне творчества бурятского художника: здесь одним грифелем более тонко, нежели в живописных картинах, передается игра светотеней и фактуры кожи, тканей и волос, и проступает большая жизненность лиц. «Три грации», эскизы к циклу «Наложницы», «Осень», «Обида». Жаль, что графика представлена не столь широко, как живопись художника.

Александр САМОЙЛОВ