Анатолий кирпичников: «это исторический концлагерь»

— Что вы думаете о находках на Охте?
— В настоящее время эта территория огорожена, посторонних не пускают, это своеобразный «исторический концлагерь». Между тем это уникальный объект: экспедиции Петра Сорокина необычайно повезло. Во-первых, там есть стоянка эпохи неолита, которой пять тысяч лет: сохранились деревянные сооружения, части рыболовных снастей. Это одна из самых больших (если не самая большая) подобных стоянок на Северо-Западе.
Далее, там обнаружены элементы новгородской культуры: на пути, который выводил на Балтику, стоял поселок. Потом шведский купеческий город-крепость Ландскрона («Венец Земли»); это, кстати, не шведская фортификация, а итальянская, потому что ее строил мастер из Рима. Крепость, построенную в 1300 году, уже через год разрушили новгородцы, которыми командовал сын Александра Невского Андрей Городецкий. Петр Сорокин — спасибо ему за героический труд — сумел ее вычислить, и теперь у нас на петербургской земле есть вновь найденные крепостные рвы этой постройки. В шведской «Хронике Эрика» упоминается «погребная башня», в которой заперлись шведские защитники, когда крепость брали новгородцы. Ее и нашел Сорокин — со стопроцентной достоверностью: обнаружены части этой башни в виде сруба 5,5 на 5,5 метров, и это подтверждает достоверность «Хроники Эрика».
— А то, что сохранилось от двух этапов строительства Ниеншанца?
— Шведы помнили, что Ландскрона была разрушена новгородцами, и стремились построить на этой земле твердыню, создать еще более мощную крепость. Для этого сюда во второй половине XVII века приезжал выдающийся шведский фортификатор — генерал Эрик Дальберг. Но его план укрепления не осуществился: русские войска захватили крепость. Правда, разрушено не все: остались бастионы, куртины, выходы в ров, потайные лазы в земле, откосы валов, которые можно восстановить. И все это можно приспособить для осмотра! В результате Петербург получил целое созвездие памятников мирового уровня, о котором можно только мечтать. И надо их сохранять, бережно к ним подходить — а не разрушать.
Новое открылось только в процессе раскопок, потому что мы, археологи, под землей не видим. На воротах у «Охта-центра» написано, что «небывалое бывает»? Вот «небывалое» и открылось. И теперь, конечно, я полагаю, должен быть совершенно другой проект «Охта-центра». Или сохраните нынешний проект — но стройте на окраине Петербурга, чтобы не мозолило глаза.
— Однако все обращения археологов и их попытки настоять на соблюдении закона в случае с «Охта-центром» натыкаются на глухую стену. Почему?
— Я неоднократно писал — в том числе Валентине Матвиенко — письма о том, что есть крайне интересные находки и что надо сделать музей. Мне отвечали, что это интересно, будем рассматривать — но не было сделано ничего. И постепенно я стал понимать, что это все отговорочная линия, что где-то на самом верху все решено и что надо во что бы то ни стало продавить этот проект…
— Зато нам говорят, что район Охты преобразится…
— Там будет чудовищный транспортный узел: транспорту будет не развернуться, и придется вообще все сносить. А эта махина ничего не украсит — она, наоборот, все пожрет, унизит Смольный собор, она уродлива и унизительна для города. Нам говорят об «архитектурном шедевре» — но какой это шедевр? В этой ребристой остроконечной ракете нет ничего архитектурного: взяли и начертили летящий в космос снаряд. И ничего петербургского в ней нет… Надо обихаживать это исторически уникальное место, о котором мечтал бы каждый город. Мы никого не обвиняем: это неожиданно открывшиеся обстоятельства. Но раз обнаружены такие памятники — значит надо думать, как их спасти.

Беседовал Борис ВИШНЕВСКИЙ