Грозный царь против развесистой бульбы

«Тарас Бульба» был снят по-американски, по-голливудовски. В расчете на массовость и кассовость просмотра. «Царь» же выполнен абсолютно в русской традиции. Когда я его смотрел, все время вспоминал грустного, пронзительного «Андрея Рублева», снятого великим Андреем Тарковским. А концовка, в которой одинокий Иван Грозный удивляется, почему людишки не вышли праздновать казнь митрополита Филиппа Колычева, очевидным образом восходит к пушкинскому «Народ безмолвствует».
В своем фильме Лунгин делает все не так, как Бортко. Никаких специальных красивостей. Муки человеческие показаны сравнительно реалистично. Если не сказать натуралистично. Вот медведь на потеху Ивану Грозному выпускает кишки из отданных зверю на расправу людей. А вот Малюта Скуратов клеймит супостатов каленым железом, и видно, как дымится сожженное человеческое мясо.
Битва в «Царе» тоже нисколько не напоминает битву в «Тарасе Бульбе». У Бортко красивый герой (или антигерой, но тоже обязательно красивый) косит врагов саблей на фоне не менее красивого пейзажа. У Лунгина русские с поляками топчутся в грязи, убивая и умирая грустно, гнусно, а самое главное — без всякой славы. Русских героев, вернувшихся с поля брани, ждут репрессии. Если от польской сабли еще можно было спастись воинской доблестью, то от царского гнева не спасает даже заступничество митрополита.
Да и как тут можно спастись? Ведь, согласно их же собственному признанию на следствии, герои шакалили у польского короля Сигизмунда и у «представительства его» в Великом Новгороде.
Пейзаж у Лунгина все чаще серый, печальный, тарковский. А к концу фильма мрак совсем сгущается.
Лица людей по большей части зверские. На фоне некоторых персонажей мишка, раздирающий внутренности опальным воеводам, выглядит просто доброй домашней зверюшкой.
Изо рта у помазанника божьего торчит одинокий зуб. Остальные, видимо, сгнили, как и положено зубам человека XVI столетия.
И самое главное. В фильме Лунгина нет любовной линии, если, конечно, не считать таковой любовь к царю совершенно зверской Марии Темрюковны, глядя на которую думаешь, что к счастью для Московии репрессиями заведовала не она, а «добрейший» опричник Малюта Скуратов-Бельский.
Словом, Лунгин сделал все возможное для того, чтобы фильм оказался некассовым, чтоб массовый зритель не нашел в нем тех выработанных Голливудом фишек, которые приковывают людей к экрану. И впрямь, зал, где я смотрел «Царя», даже в день премьеры был заполнен меньше чем наполовину, причем кое-кто уходил уже спустя десять-пятнадцать минут после начала.
Смотреть фильм Лунгина — это работа, а не отдых. Причем работа не только для мозгов, пытающихся осмыслить жуткую картину нашего великого прошлого. Это работа для чувств, не желающих мириться с мерзостью, после просмотра которой и аппетит не улучшится, и пивко под футбольный матч не так гладко пойдет.
Даже тени народного единства в «Царе» не просматривается, хоть стартовал показ именно в День народного единства. Свои с упоением режут своих же. Более того, своими они их явно не считают. В фильме Лунгина нет, собственно говоря, народа, осознающего себя таковым. Есть лишь царь и подданные, что опять-таки вполне соответствует реалиям XVI века.
Тараса под конец фильма сжигают ляхи. А «Царь» завершается тем, что Малюта сжигает православную церковь с инакомыслящими (точнее, инакочувствующими) монахами, не желающими выдавать убийце тело покойного митрополита.
Удивительная вроде бы получается вещь. Патриотический фильм Бортко, настраивающий на думы о народном единстве, выдержан в традициях американской культуры ХХ века. А этот фильм, назвать который патриотическим язык не повернется, сделан в традиции русской культуры, идущей от Пушкина. Традиция эта может нравиться или не нравиться, но вряд ли даже самый что ни на есть квасной патриот рискнет сказать, будто ее не существует.
Впрочем, ничего удивительного на самом деле здесь нет. В любой стране национальные чувства культивируются с использованием одних и тех же инструментов. Американский патриот фабрикуется «фабрикой грез» примерно тем же самым способом, которым фабрикуется патриот русский. А вот настоящая национальная культура всегда в какой-то мере отличается от национальной культуры соседа, поскольку она зависит не только от господствующих в мире культурных течений, но и от особенностей исторического пути конкретного народа.
Пушкин сформировался на волне европейского романтизма, но он отличается и от Шиллера и Байрона, поскольку российский мир начала XIX века отличался от мира немецкого или английского. Точно так же кино, чувствующее связь современности с ушедшим недавно миром советского тоталитаризма, будет отличаться от того кино, которое снимается в стране, переболевшей совсем иными болезнями. И оба этих культурных явления, вместе взятые, будут принципиально отличаться от кинопродукта, выработанного преимущественно для того, чтобы удовлетворить рыночный спрос на народное единство в красивой упаковке.
Два фильма демонстрируют два нынешних подхода к отечественной истории.
Первый подход состоит в том, что история — это миф, который конструируется с использованием отдельных элементов реального прошлого, для решения задач, поставленных настоящим. В этом подходе Сталин вполне может быть эффективным менеджером, а Иван Грозный — создателем великого централизованного государства. Ведь потребитель предъявляет рыночный спрос на красивый товар, а не на мучительные раздумья, бессонные ночи и осмысление огромного объема информации, необходимого для того, чтобы понять картину прошлого.
Другой подход состоит в том, что история — это урок, который надо извлечь, дабы не повторять ошибок. В этом подходе нет явных героев и антигероев, как нет их в реальной жизни. А изучение прошлого представляет собой тяжелую работу, которую массовый зритель (он же потребитель) все равно не осилит.
Важно, чтобы осилила хотя бы элита. Поскольку в то время, когда обыватель потребляет народное единство, упакованное ему в соответствии с последней модой, элита ведет страну по тому или иному пути. И очень важно, куда наша элита на этот раз заведет Россию.

Дмитрий ТРАВИН,
научный руководитель Центра исследований модернизации
Европейского университета в Петербурге
Карикатура Виктора БОГОРАДА