С миру по шнитке
К 75-летию со дня рождения композитора Альфреда Гарриевича Шнитке (1934–1998)
Музыка Альфреда Шнитке сегодня осознается нами как художественное выражение уже ушедшей, но не остывшей в памяти эпохи, как музыкальный дневник талантливейшего — не побоимся более обязывающего слова — гениального современника, свидетеля второй половины ХХ века. И как всякое свидетельство большого Мастера, как запечатленное в звуках Время произведения Шнитке — выразим надежду — принадлежат уже Вечности. Сам композитор, говоря о других музыкантах, подчеркивал нравственную функцию музыки, видел в ней «ключ к преодолевающей краткость физической жизни — бесконечности жизни духовной». С особенной выпуклостью Шнитке выразил эту мысль в статье о Святославе Рихтере: «Может быть, он столь велик как пианист именно потому, что он больше чем пианист (курсив мой. — И. Р.) его проблемы располагаются на уровне более высоком, чем чисто музыкальный, они возникают и решаются на стыке искусства, науки и философии — в точке, где единая истина выражается универсально и всеобъемлюще».
Избранный при жизни членом многих зарубежных музыкальных академий, Шведской королевской академии, на родине Шнитке большую часть жизни с трудом преодолевал непонимание и неприятие официальных кругов, властных чиновников от искусства. Последние годы были омрачены мучительной борьбой с тяжелой болезнью. Но не одни жизненные коллизии предопределили трагедийность музыки композитора. Постижение правды в искусстве — глубоко трагично. И Фауст, и Пер Гюнт — герои произведений Шнитке — платили за приобщение к истине собственной жизнью.
Трагичны и многосоставны по воле судьбы самосознание и мироощущение композитора.
«Я не русский, а полунемец-полуеврей, родина которого Россия… Во мне нет ни капли русской крови, хотя я прожил здесь всю жизнь. Я постоянно ощущаю в себе присутствие немецкой половины. Я испытал огромное влияние немецкой культуры, литературы… и, конечно, сильнейшее воздействие немецкой музыки». Но вот другое характернейшее признание: «Уехав в Германию, я больше почувствовал себя композитором из России, чем это было в России… По языку молитвы, языку восприятия принадлежу не немецкому миру. Я принадлежу русскому миру. Для меня вся духовная сторона жизни охвачена русским языком».
Коснемся — минуя ранний опыт 60-х годов, времени поисков, времени овладения самой различной композиторской техникой — сразу того, что тотчас выдвинуло Шнитке в первые ряды современных художников звука. Речь о полистилистике — видимо, не случайно родившейся в процессе работы над музыкой к кинофильмам, бывшей для Шнитке, как и для других больших композиторов ХХ века, не отхожим промыслом, а территорией поисков, творческой лабораторией. Так, Первая симфония, буквально взорвавшая зал на памятной автору этих строк премьере в Горьком (Нижнем Новгороде), возникла в атмосфере создания фильма-документа Михаила Ромма «Мир сегодня» («И все-таки я верю»). Гораздо спокойнее уже воспринималось аудиторией, освоившей этот стиль (то есть полистилистику), Concerto grosso № 1, основанное на музыке к кинофильму «Сказ о том, как царь Петр арапа женил». Чутким исследователем творчества Шнитке точно уловлено значение Первой симфонии: «Важнейший пласт сочинения — вавилонское звуковое столпотворение. Но вся эта якобы мешанина из мотивов-образов Баха, Гайдна, Бетховена, вальсов Штрауса, триумфальных и похоронных маршей, джаза — не просто натуралистический калейдоскоп… Концепция симфонии … многомерна, стереофонична, и ее цементирующий стержень — позиция художника, который осознает трагические противоречия современной жизни и по-своему стремится утвердить светлое человеческое начало» (Светлана Савенко).
Найденное — полистилистику, коллаж, инструментальный театр — Шнитке по-разному претворил и в симфониях (Второй и Третьей), и в концертах для скрипки и альта. Ему принадлежит программное высказывание о сущности и методе композиции: «Небесное и земное, идеальное и реальное. Воплотить это в музыке — вот цель, которая влечет меня. Я стремлюсь, чтобы в моих сочинениях все было как жизни, чтобы все взаимодействовало и сосуществовало: и незримое, почти мистическое, и зримое, грубое, даже банальное». Гений не боится ни сложности, продиктованной замыслом, ни простоты — пусть даже кажущейся иным снобам банальностью. Шнитке здесь наследует Чайковскому, Малеру, Шостаковичу, не чуравшимся так называемой низовой культуры, музыки улицы. Отсюда — шаг к обретению новой простоты, так поразившей всех нас — и музыкантов, и слушателей — в «Реквиеме» и Фортепианном квинтете, которые Шнитке посвятил памяти родителей.
В более поздних сочинениях Шнитке его друг, собеседник, биограф и часто первый исполнитель виолончелист Александр Ивашкин отмечает весьма проницательно «речевое наклонение». Действительно, слушая, например, Монолог для альта и струнного оркестра, невольно отмечаешь, что строгий, суровый, по-гамлетовски экспрессивный его язык сродни музыкально преображенной речи. Порою кажется — слово это обращено к залу, но вместе с тем это и самоуглубленная внутренняя речь, и жаркая истовая молитва.
К 75-летию со дня рождения Альфреда Шнитке издательство «Композитор. Санкт-Петербург» подготовило основанное на материалах архива композитора собрание его сочинений (проект издания и общая редакция А. В. Ивашкина). Вышли в свет первые три тетради, составляющие первый том собрания сочинений, — все три фортепианные сонаты Шнитке. Ноябрьская концертная афиша обещает встречи с музыкой нашего великого соотечественника и современника.
Музыка — это мысль о мире, отношение к миру, выраженное в звуковой форме.
Альфред Шнитке
Музыка Альфреда Шнитке сегодня осознается нами как художественное выражение уже ушедшей, но не остывшей в памяти эпохи, как музыкальный дневник талантливейшего — не побоимся более обязывающего слова — гениального современника, свидетеля второй половины ХХ века. И как всякое свидетельство большого Мастера, как запечатленное в звуках Время произведения Шнитке — выразим надежду — принадлежат уже Вечности. Сам композитор, говоря о других музыкантах, подчеркивал нравственную функцию музыки, видел в ней «ключ к преодолевающей краткость физической жизни — бесконечности жизни духовной». С особенной выпуклостью Шнитке выразил эту мысль в статье о Святославе Рихтере: «Может быть, он столь велик как пианист именно потому, что он больше чем пианист (курсив мой. — И. Р.) его проблемы располагаются на уровне более высоком, чем чисто музыкальный, они возникают и решаются на стыке искусства, науки и философии — в точке, где единая истина выражается универсально и всеобъемлюще».
Избранный при жизни членом многих зарубежных музыкальных академий, Шведской королевской академии, на родине Шнитке большую часть жизни с трудом преодолевал непонимание и неприятие официальных кругов, властных чиновников от искусства. Последние годы были омрачены мучительной борьбой с тяжелой болезнью. Но не одни жизненные коллизии предопределили трагедийность музыки композитора. Постижение правды в искусстве — глубоко трагично. И Фауст, и Пер Гюнт — герои произведений Шнитке — платили за приобщение к истине собственной жизнью.
Трагичны и многосоставны по воле судьбы самосознание и мироощущение композитора.
«Я не русский, а полунемец-полуеврей, родина которого Россия… Во мне нет ни капли русской крови, хотя я прожил здесь всю жизнь. Я постоянно ощущаю в себе присутствие немецкой половины. Я испытал огромное влияние немецкой культуры, литературы… и, конечно, сильнейшее воздействие немецкой музыки». Но вот другое характернейшее признание: «Уехав в Германию, я больше почувствовал себя композитором из России, чем это было в России… По языку молитвы, языку восприятия принадлежу не немецкому миру. Я принадлежу русскому миру. Для меня вся духовная сторона жизни охвачена русским языком».
Коснемся — минуя ранний опыт 60-х годов, времени поисков, времени овладения самой различной композиторской техникой — сразу того, что тотчас выдвинуло Шнитке в первые ряды современных художников звука. Речь о полистилистике — видимо, не случайно родившейся в процессе работы над музыкой к кинофильмам, бывшей для Шнитке, как и для других больших композиторов ХХ века, не отхожим промыслом, а территорией поисков, творческой лабораторией. Так, Первая симфония, буквально взорвавшая зал на памятной автору этих строк премьере в Горьком (Нижнем Новгороде), возникла в атмосфере создания фильма-документа Михаила Ромма «Мир сегодня» («И все-таки я верю»). Гораздо спокойнее уже воспринималось аудиторией, освоившей этот стиль (то есть полистилистику), Concerto grosso № 1, основанное на музыке к кинофильму «Сказ о том, как царь Петр арапа женил». Чутким исследователем творчества Шнитке точно уловлено значение Первой симфонии: «Важнейший пласт сочинения — вавилонское звуковое столпотворение. Но вся эта якобы мешанина из мотивов-образов Баха, Гайдна, Бетховена, вальсов Штрауса, триумфальных и похоронных маршей, джаза — не просто натуралистический калейдоскоп… Концепция симфонии … многомерна, стереофонична, и ее цементирующий стержень — позиция художника, который осознает трагические противоречия современной жизни и по-своему стремится утвердить светлое человеческое начало» (Светлана Савенко).
Найденное — полистилистику, коллаж, инструментальный театр — Шнитке по-разному претворил и в симфониях (Второй и Третьей), и в концертах для скрипки и альта. Ему принадлежит программное высказывание о сущности и методе композиции: «Небесное и земное, идеальное и реальное. Воплотить это в музыке — вот цель, которая влечет меня. Я стремлюсь, чтобы в моих сочинениях все было как жизни, чтобы все взаимодействовало и сосуществовало: и незримое, почти мистическое, и зримое, грубое, даже банальное». Гений не боится ни сложности, продиктованной замыслом, ни простоты — пусть даже кажущейся иным снобам банальностью. Шнитке здесь наследует Чайковскому, Малеру, Шостаковичу, не чуравшимся так называемой низовой культуры, музыки улицы. Отсюда — шаг к обретению новой простоты, так поразившей всех нас — и музыкантов, и слушателей — в «Реквиеме» и Фортепианном квинтете, которые Шнитке посвятил памяти родителей.
В более поздних сочинениях Шнитке его друг, собеседник, биограф и часто первый исполнитель виолончелист Александр Ивашкин отмечает весьма проницательно «речевое наклонение». Действительно, слушая, например, Монолог для альта и струнного оркестра, невольно отмечаешь, что строгий, суровый, по-гамлетовски экспрессивный его язык сродни музыкально преображенной речи. Порою кажется — слово это обращено к залу, но вместе с тем это и самоуглубленная внутренняя речь, и жаркая истовая молитва.
К 75-летию со дня рождения Альфреда Шнитке издательство «Композитор. Санкт-Петербург» подготовило основанное на материалах архива композитора собрание его сочинений (проект издания и общая редакция А. В. Ивашкина). Вышли в свет первые три тетради, составляющие первый том собрания сочинений, — все три фортепианные сонаты Шнитке. Ноябрьская концертная афиша обещает встречи с музыкой нашего великого соотечественника и современника.
Иосиф РАЙСКИН