Возвращение блокадного трамвая

Эхо прошедшей войны
Я родился через 20 лет после начала войны. Безмятежное детство 1960-х… Но война дышала нам в спину. Я видел мужчин с боевыми наградами. Они надевали их нечасто, но отличить фронтовика не составляло труда и без наград. Главным моментом застолий — не считая споров о Венгрии и Чехословакии, о Хрущеве и Сталине — были песни. Наши родные советские песни военной и послевоенной поры, их были сотни, и одна краше другой, а слезы сразу наворачивались от двух: «Там вдали за рекой…» и «Враги сожгли родную хату» (от этой — даже у поющих мужчин).
До войны мои родители жили на Малой Охте, почти в соседних домах, и ходили в одну школу, но друг с другом так и не познакомились. Война застала отца отслужившим срочную, маму — поступившей в мединститут. Им был 21 год. В первую же блокадную зиму оба осиротели: все мои охтинские дедушки и бабушки умерли от голода. Вернувшись после войны домой, не застав в живых больше половины одноклассников, мама и папа познакомилась друг с другом. Им было тогда по 26 лет. Но на самом деле они были взрослее нынешнего меня, почти 50-летнего.
Война неслышно дышала нам в спину, оставалась главным общим, подлинным, славным и немыслимо страшным делом. С упоением играя в войну, мы всей кожей ощущали, как же это здорово — когда мир! Играть в блокаду никому в голову не приходило.
Мама не рассказывала мне блокадных историй. Только начинала рассказ — и сразу словно закрывалась от наплывающих страшных воспоминаний, переходила сразу к тому, что было после страшной зимы: эвакуация и работа в колхозе, потом возвращение в осажденный Ленинград в 1942-м, работа в госпитале, наступление…
Но, живя в Ленинграде, блокадные следы впитываешь вместе с самим городом. Ленинградские старики, особое отношение к хлебу, старые ленинградские трамваи, уцелевшая довоенная мебель, шрамы на колоннах Исаакия, нервное передергивание взрослых при звуке метронома — да мало ли этих следов…

Свидетели без права на защиту
Это потом начались празднования Дней Победы «со слезами на глазах», группы однополчан в скверах под табличками с номером полка, уроки мужества в школах с обязательным рассказом ветерана, и постепенное их старение, отчуждение, вытеснение на периферию жизни… Красные следопыты, музеи боевой славы, воинские мемориалы, транслируемые по телевидению минуты молчания… Когда страна ринулась в перестройку и стала сбрасывать с себя советское наследие, 9 Мая оставалось, пожалуй, единственным, что объединяло либералов и патриотов, демократов и коммунистов в единый народ.
Для самых разных поколений петербуржцев ленинградская блокада — священна. Но память, живая семейная память, память стен, вещей, предметов, фотографий и обычаев — уходит вместе с ее носителями. Почти все мои ровесники сменили место жительства, еще в детстве переехали из коммуналок, помнящих сирены и бомбежки, в отдельные хрущевки и брежневки. Содержимое антресолей и кладовок оказалось на помойках и в антикварных лавках, а отношение к хлебу, метроному и трамваю остается некой смутно улавливаемой постленинградской культурной традицией, подлинной — но тоненькой и беззащитной, как струйка дыма: чуть повернул нос в сторону — и вроде нет ее… и все можно: и бабушкину фотокарточку — delete за ненадобностью, и трамвай на самых что ни на есть трамвайных улицах упразднить за нецелесообразностью как морально устаревший вид транспорта, и приговорить под автозаправку сквер, который не тронули замерзающие в блокаду наши пра…

Живая история
Так-то вроде память мы чтим, и «ничто не забыто», и по-прежнему от ханыги у метро до начальника-едроса Победа — это наше все, вроде Пушкина. Но только все это — в неком виртуале, оторванном от конкретных памятников и свидетелей блокады — предметов этой памяти, не говоря уже о самых невостребованных и самых обременительных ее субъектах, о живых свидетелях.
Это и есть, наверное, самое важное: то, что живы свидетели…
Живые свидетели войны — носители субъективного, живого, а значит непричесанного, спорного, переменчивого мнения. Будучи людьми советской закалки, они прекрасно чувствуют, чего от них ждут организаторы различных мемориальных церемоний и встреч с молодежью. А что если молодежь сама захочет такую встречу организовать? И даже пригласить ветеранов войны и блокадников вместе совершить трамвайный рейс — в вагоне той самой марки, что 68 лет назад с ликующим звоном прокатился по городу, едва вынырнувшему из ада первой и самой страшной блокадной зимы 1941/42-го?
Эту акцию придумали люди, годящиеся мне в сыновья. Сегодня им столько, сколько было моим родителям в войну. Они люди XXI века, они слушают современную музыку и осваивают современные профессии, названия которых мне иногда малопонятны. Но они любят город — не так, как эстеты, потребители старины, а испытывая ответственность за то, что им дорого. Живогородцы, участники других общественных движений, и никакие не участники, а просто нормальные — совестливые и чуткие — молодые люди. Те, кому та война уже не дышит в спину. Те, чьи родители уже не были свидетелями блокады.
Им было важно прикоснуться к тому необычайному для города событию, что случилось 15 апреля 1942 года. А случилось вот что. Зимой 1941-го город встал. Был засыпан сугробами хуже, чем нынешней зимой. Еще с 8 декабря перестал ходить трамвай. Смотрю блокадную хронику: люди идут пешком. Люди везут санки. Несут ведра. Идут, пошатываясь, держась за стены. За водой. На работу — через весь город. Падают и не поднимаются. В воздухе смерть, голод и стужа. Никакого тепла в Ленинграде: лютые сугробы, только взрывы — огненные, сеющие смерть. И вот кадры хроники: женщины с ломами (!) расчищают ледяные завалы. Женщины с носилками. Женщины разбирают искореженные взрывом трамвайные шпалы. Знаменитый блокадный субботник. И — о радость, трамвай! И люди — машут ему, и — снова улыбки! И даже — мальчишки бегут за трамваем! Как до войны! Ленинградская бабушка заходит в трамвай, крестится и поклоны бьет — словно в храм…

Символ несломленного духа
Конечно, мне не почувствовать то, что чувствовали они. Но достаточно прикоснуться к этой эмоции, чтобы понять: да, трамвай для Ленинграда — символ победы, победы еще не военной и не окончательной, а победы несломленного духа.
Ток для пассажирского трамвая тогда дала 11-я тяговая подстанция, что на Фонтанке у цирка. На ней мемориальная доска — подвигу трамвайщиков Ленинграда. Как известно, здание подстанции приглянулось мерзавцам, которых такие мелочи, как блокадный мемориал, не останавливают. И они в гнусных традициях нашего скорбного времени исподтишка продавливают решение о строительстве на месте подстанции 6-этажного отеля…
Была задумана не протестная и даже не градозащитная акция. Это было чисто человеческое движение: снять на пару часов ретротрамвай, пригласить в него ветеранов и всем вместе совершить рейс к стенам знаменитой блокадной подстанции. Для создания атмосферы военного времени решено было привлечь ребят-реконструкторов, одетых в военные и гражданские костюмы тех лет. В оконные рамы трамвая — вставить фотографии блокадного города. И чтобы в вагоне звучали старые советские песни.
Дерзость замысла в том, чтобы точно попасть в интонацию высказывания: вы город отстояли — нам его беречь. Или, наверное, даже так: ваш подвиг даст нам силы отстоять эти реликвии.
В отличие от акций, адресованных властям или ориентированных на прессу, содержанием этой истории был сам диалог 20-летних с 80-летними. И любое смещение акцентов превратило бы ее в костюмированный фарс, сделало бы фальшивой.
Удалось. Ни претенциозности, ни официоза не случилось.
15 апреля около 7 часов вечера у бывшего трампарка Леонова на Среднем готовился к отправке трамвай: красноармейцы расправляли гимнастерки, на деревянной лавке сидели скромные дамочки в шляпках, худощавый мужчина в длиннополом пальто и в кепке курил в ожидании рейса. Наконец прибыли первые долгожданные пассажиры — блокадники — и трамвай со звоном тронулся. Постепенно завязался разговор, развернулись меха трофейного аккордеона, сперва робко и недружно, но постепенно все уверенней — зазвучали песни. Наши общие песни — те, что пелись на всех российских застольях в послевоенные десятилетия: «Я уходил тогда в поход…» и «Катюша», «Прощай, любимый город» и «Дан приказ ему на запад». В уютном, целиком деревянном, изысканно красивом трамвае меня не покидало ощущение словно незаслуженного мною подарка. А когда, пройдя пробку перед Тучковым мостом, трамвайчик выкатил на просторы Невы, все мы, не сговариваясь, закричали: «Ура!!» — потому что нет правильнее транспорта для восприятия Петербурга, чем трамвай, а почему уж так — это столь же таинственно, сколь и несомненно.
Согласованные с администрацией Центрального района сроки проведения акции на ходу корректировались дорожными пробками, а ветераны терпеливо ждали свой запаздывающий транспорт на остановках у метро «Спортивная» и у «Горьковской». Там нас встретил целый женский десант организации блокадников Центрального района. Увидев аккордеон, эти чудесные женщины подхватили наши песни — и тут они наконец полились по-настоящему, под непрекращающиеся возгласы восторга — поскольку перед нами открывались лучшие невские панорамы. Удивительное ощущение сказочного сна: проехать по Литейному, по улице Белинского, по Садовой и Троицкому, где обычный трамвай сейчас отменен!

Вещество подлинности
Перед цирком наш трамвай остановился. Нас встречали как дорогих гостей. Вагоны выпустили своих почетных пассажиров и костюмированных реконструкторов, изрядно потерявших военную выправку. Через несколько минут все стояли перед стенами Трамвайной подстанции на Фонтанке. Горели свечи. Из-за опоздания рейса и всеобщей эйфории сценарий мероприятия как-то сбился, но это уже не было важно. Наши милые блокадницы стояли перед камерами и фотоаппаратами и растроганно улыбались. Наотрез отказались сесть на предложенные стулья.
Вышла девушка — и читала стихи Ольги Берггольц апреля 1942-го:

Нам от тебя теперь не оторваться.
Одною небывалою борьбой,
Одной неповторимою судьбой
Мы все отмечены. Мы — ленинградцы.
Нам от тебя теперь не оторваться:
Куда бы нас ни повела война —
Твоею жизнею душа полна,
И мы везде и всюду — ленинградцы.
Нас по улыбке узнают: нечастой,
Но дружелюбной, ясной и простой.
По вере в жизнь. По страшной жажде счастья.
По доблестной привычке трудовой…

Их подхватила одна из блокадниц. Затем Кирилл Кон — один из немногих мужчин — участников блокадного рейса, призвал: «Рассказывайте друг другу про наш город! Берегите его!» Цветы к мемориальной доске, снова песни в прекрасном исполнении молодых людей. Термос с чаем, пирожки, подарки и цветы ветеранам…
Странное ощущение: с одной стороны — совершенно победное; с другой — чувство такой беззащитности всего, что подлинно… (Вот садятся в трамвай наши чудесные ленинградки. А чего стоит — прикрыть трамвайный музей или снять рельсы на Садовой!.. Или вот горят свечи перед стенами подстанции. Как страшно беззащитны эти стены перед экскаватором…)
В поисках духовной опоры мы заглядываем в прошлое, и находим там моменты высшей пробы. Ленинградская блокада — сильнейшее, на пределе человеческих возможностей испытание для каждого. Среди выживших после блокады не было человека, который бы не узнал правды — чего он реально стоит. В обычной жизни можно спрятаться за жизнь, себе можно солгать и даже не заметить. В войну испытание прошел каждый. Это добытое вещество подлинности дорогого стоит. Носители этого вещества — выжившие и победившие 65 лет назад — еще среди нас. Это благодаря им так долго мир живет без войны.
Дай нам, Господи, сил духа — сохранить Память, не смалодушничать, не сдать позиций…

Сергей ВАСИЛЬЕВ
Фото Михаила МАСЛЕННИКОВА