Теракт с осложнением на сердце
«По отношению к армянскому народу была совершена гораздо большая несправедливость, чем по отношению ко мне», — убеждает испанский журналист Хосе Антонио Гурриаран, искалеченный бомбой бойцов АСАЛА (Armenian Secret Army for the Liberation of Armenia). Взрыв, прогремевший в Мадриде под новый, 1981 год, не породил ненависти в его душе, но вызвал стремление понять — за что сражаются эти люди. Теперь, по прошествии четверти века, сложившие оружие террористы называют его другом, а Гурриаран представляет по всему миру свою книгу — «Армяне. Забытый геноцид» — в надежде, что она поможет взорвать стену молчания, окружающую правду об одном из самых страшных преступлений, совершенных против человечества.
Испанский журналист, ставший жертвой армянских боевиков, написал книгу о геноциде армян
Разделяя боль, принимая любовь
В мире без малого двести государств. Государств, официально признавших и осудивших геноцид армян — два десятка. Один к десяти — таково нынешнее соотношение сострадания и равнодушия, справедливости и политической конъюнктуры.
Хосе Антонио почти семьдесят. В его глазах — мудрость приблизившегося к постижению истины человека и детская любознательность, интерес не уставшего постигать этот мир интеллектуала и наивность, все вместе.
Его книга — сгусток любви и боли, где страшные свидетельства жертв геноцида и воспоминания их потомков соседствуют с рассказами о пленительном дудуке и гордой красоте природы, об «армянском Стоунхендже», служившем обсерваторией еще в шестом тысячелетии до нашей эры, о древних христианских святынях и мечети в Шуши, восстанавливаемой после карабахской войны на средства, собранные фондом французского армянина Шарля Азнавура.
Гурриаран будто торопится успеть одарить каждого из нас открытым им богатством и поделиться своей любовью к народу, пережившему волны опустошительных войн, но сохранившему свою идентичность, традиции, культуру, свою веру и человеческое достоинство.
Эта любовь вошла в него с осколками бомбы, взорванной в Мадриде 29 декабря 1980 года — такое вот осложнение на сердце…
Он шел по сверкающей рождественскими огнями Гран-Виа («Это как Невский проспект у вас», — поясняет Хосе Антонио), с билетами на картину Вуди Аллена в кармане. Яркая вспышка, черный дым, тела двух детей и мужчины на тротуаре… Хосе Антонио, возглавлявший тогда газету El Pueblo, бросился к телефонной будке, чтобы позвонить в редакцию и вызвать фотографа.
— Вторая бомба поджидала меня в этой будке… Мой первый вопрос жене, еще в реанимации: кто эти люди?
Ответственность за взрывы, прогремевшие в Мадриде у зданий американской и швейцарской авиакомпаний, взяла на себя АСАЛА, требовавшая освобождения своих товарищей, содержащихся в тюрьмах этих стран.
Гурриаран перенес несколько операций, извлечение осколков пересадку кожи и фрагментарное протезирование раздробленных костей ног. Затем — долгая реабилитация и мучительные попытки заново научиться ходить.
— Сначала в госпитале, в полной неподвижности, а потом дома, в бинтах и повязках от ступней до шеи, я пытался разузнать хоть что-нибудь, искал любые сведения о местной армянской общине, в перспективе рассчитывая выйти на организаторов теракта. Вскоре у меня было 200 книг, посвященных Армении, ее истории, культуре, искусству. Я поглотил их немедленно. И понял, что по отношению к армянскому народу была совершена гораздо большая несправедливость, чем по отношению ко мне. Я всегда был пацифистом, представителем поколения хиппи, живших под лозунгом «Занимайтесь любовью, а не войной», в молодости носил длинные волосы и драные джинсы, сформировался под влиянием литературы эскапизма — Хемингуэя, Стивенсона и прежде всего Руссо — всех тех, кто искал более свободное, чистое общество. Но, оставаясь пацифистом, я понял убеждения этих молодых людей из АСАЛА и стал искать встречи с ними.
В начале не было слова
В Германии, уже выплатившей жертвам нацизма миллиардные компенсации, и в ряде других европейских стран за отрицание холокоста предусмотрена уголовная ответственность. В Турции, до сих пор упорно отрицающей факт геноцида армян в Османской империи, лишение свободы грозит как раз за его признание, приравниваемое к «публичной клевете против турецкой нации» (ст. 301 УК Турции).
Так, уголовное дело было возбуждено против писателя Орхана Памука, заявившего в интервью швейцарской газете, что в Турции никто не осмеливается говорить об убийстве миллиона армян и 30 тысяч курдов. Дело было закрыто под давлением Европейского союза, объявившего процесс над Памуком проверкой того, насколько развита свобода слова в стране, желающей присоединиться к Евросоюзу. Но угрозы, поступающие писателю от ультранационалистических группировок, не прекращались — в том числе и от человека, подозреваемого в убийстве журналиста Гранта Динка, в 2007 году застреленного в Стамбуле за критику позиции турецкого правительства в вопросе признания геноцида армян.
Истребление армян, кровавый пик которого пришелся на 1915 год, не имело своего Нюрнберга.
Само понятие «геноцид», соединившее греческое geno (раса или племя) и латинское cide (убийство), было введено в 1944 году уроженцем Львова Рафаэлем Лемкиным, юридически закреплено двумя годами позже — когда Генеральная ассамблея ООН примет разработанную Лемкиным резолюцию, осуждающую геноцид; и только в 1961 году вступит в силу утвержденная в 1948-м Конвенция о предупреждении геноцида и наказании за него.
Без срока давности
С 1919 по 1922 г. в рамках операции «Немезис» армянскими мстителями были выслежены и убиты все организаторы геноцида, под чужими именами скрывавшиеся в разных странах. Изначально акции возмездия были, по сути, исполнением приговора, вынесенного в самой Турции, — декретом Османской империи 1918 года лидеры партии «Единение и прогресс», ведущие деятели правительства младотурок были преданы суду по обвинению в вовлечении Турции в войну, организации депортаций и истребления армян и приговорены к смерти заочно (из Константинополя их заблаговременно вывезли в Германию на немецком судне).
Первым отправился к праотцам Талаат-паша — министр внутренних дел младотурецкого правительства, организатор «маршей смерти», по ходу которых из полутора миллиона гонимых через пустыню армян не выжило и трети, а сотни тысяч были зверски замучены и убиты в разных точках Османской империи.
Его застрелил на берлинской улице армянский студент Согомон Тейлерян, лишившийся во время резни родителей, сестер и брата, зарубленного топором на его глазах. Процесс над Тейлеряном, в ходе которого были заслушаны выжившие после погромов и депортаций и свидетели тех преступлений, перерастет в обвинение против убитого и войдет в историю как «процесс Талаат-паши». Согомона Тейлеряна суд оправдает.
По завершении операции «Немезис» (в ходе которой не пострадал ни один случайный человек) наступил период относительного затишья.
Нюрнберг, казалось, дал надежду на то, что мир обратится и к армянскому вопросу. Однако этого так и не произошло.
В 1973 г. состоятельный калифорнийский пенсионер, 78-летний Гурген Яникян, потерявший при геноциде 26 родных, застрелил в Санта-Барбаре двух турецких дипломатов. Он надеялся, что сможет использовать судебный процесс против себя самого для разъяснения международной общественности армянского вопроса — как это уже было на суде Согомона Тейлеряна. Но прокурор Дэвид Миннер отклонил ходатайство адвокатов представить на суде документы и свидетельства переживших геноцид. Впоследствии он публично покается в этом, признав, что упустил предложенный ему адвокатом обвиняемого шанс «стать символом справедливости в мире»: «Эти слова продолжают преследовать меня до сегодняшнего дня, и если можно было бы повернуть время вспять, я избрал бы другой путь, — напишет Миннер. — Моим долгом как прокурора было осуждение преступления, и, зная, что прокурор может изменить мнение, если услышит тяжкие свидетельства о погромах, я убедил судью, чтобы они (свидетельства) не были учтены. Таким образом, я провалил «армянский Нюрнберг».
Яникяна приговорили к пожизненному заключению, но освободили восемь лет спустя в связи с плохим состоянием здоровья, через два месяца он скончался.
«Я всегда был против крови. Полагал, что слово сильнее. Но жизнь доказала, что я глубоко ошибался, — напишет Яникян в своих дневниках. — Только кровью ты можешь привлечь внимание человечества. Я не выступаю от имени какой-либо партии, течения или группы. Я буду действовать как армянин, который устал ждать, обманут многими обещаниями и больше молчать не может. Я обращусь к подобным мне отдельным армянам, призвав их продолжить войну, объявленную мною турецкому правительству. Не сомневаюсь, что в нашей нации найдутся многие, готовые пожертвовать своей жизнью, если потребуется...»
Они найдутся, отозвавшись взрывом в Бейруте, — так в 1975 г. впервые заявит о себе АСАЛА, объявившая Гургена Яникяна своим духовным отцом.
Ничего личного, просто война
— «Моя» бомба, — рассказывает Хосе Антонио, — была заложена возле офиса авиакомпании SWISS Air. Тогда в швейцарской тюрьме сидел Алек Енигомшян, один из лидеров АСАЛА, потерявший руку и зрение при непроизвольном взрыве устройства, которое он собирал в номере женевского отеля. Я написал ему, и он ответил, что готов встретиться. Это случится через полтора года. Мне предложили приехать в Ливан, куда я и прибыл с фотографом Карлосом Бошем. Восемь дней мы ждали в отеле, не зная, когда именно они придут. В тренировочный лагерь АСАЛА нас доставили в автомобиле, куда погрузили, надев нам на головы мешки из ткани и велев не издавать ни звука, — предстояло миновать несколько блокпостов. Там, в лагере, я встретился с непосредственными исполнителями Мадридского теракта. Их было трое, все очень молодые, девушка и двое парней. Мы говорили по-французски. Впрочем, они были очень немногословны. Девушка казалась чуть ласковее — почти нежно взяла меня за руку. И хотя их лица были закрыты, но по выражению видимых в прорезях масок глаз, по тому, как дрожали их руки, я понимал, как они волнуются. Это ведь очень трудно — палачу общаться со своей жертвой…
Хосе Антонио прибыл в лагерь боевиков со стопкой книг Мартина Лютера Кинга и Махатмы Ганди на испанском, французском, английском.
— Они их прочли?
— Обещали, что прочтут, — грустно улыбается Хосе Антонио.
— Те трое, они выразили вам свое сожаление?
— Нет. Сказали лишь, что это не было против меня лично. Что во время войны всегда страдают невинные, что армяне были пацифистами много веков, но ничего этим не добились, поэтому они взялись за оружие и будут продолжать свою борьбу. Несколько лет назад мне подтвердили, что никого из тех троих не осталось в живых. Двое, как я предполагаю, погибли при взрыве в турецком аэропорту, один в Ливане. Возможно, были попытки убить их. Но я не хочу об этом говорить, не хочу думать. — Хосе Антонио опускает лицо.
После взрыва в аэропорту Орли (Париж, 1983 г.) в АСАЛА произошел раскол из-за вопроса о допустимости проведения акций, ведущих к массовым случайным жертвам; а воспоследовавшие загадочные убийства нескольких самых непримиримых радикалов и их лидера Акопа Акопяна породили версию, что их убрали противники «безадресных» терактов из рядов самой АСАЛА, сочтя, что те создают слишком много проблем общему делу. Умеренное крыло (ASALA-RM) возглавит Монте Мелконян. Путь этого представителя третьего поколения американских армян к исторической родине пройдет через Японию (там он выучит язык Страны восходящего солнца и овладеет восточными боевыми искусствами), буддийский монастырь в Южной Корее и Сайгон в преддверии окончательного американского поражения; Калифорнийский университет со специализацией на истории и археологии Древней Азии и Оксфорд, который оставит, отправившись в охваченный гражданской войной Ливан, где будет защищать армянский квартал; затем будет деятельность в рядах АСАЛА, арест и заключение во французской тюрьме, долгожданный приезд в Армению и война за независимость Карабаха, которая закончится для ставшего легендой 35-летнего подполковника Монте Мелконяна только вместе с его жизнью, летом 1993 года.
Бомба пацифиста
Хосе Антонио встретится с Монте Мелконяном и Алеком Енигомшяном в бейрутском отеле, куда доставят его из лагеря боевиков. Оба не станут скрывать своих лиц.
— Я говорил им о Ганди, которому удалось освободить Индию, не прибегая к насилию. Пытался убедить, что пацифизм и диалог сильнее бомбы, а террор способен породить лишь ответное насилие, ужесточение репрессий. Чего добились народовольцы, убившие Александра Освободителя, самого либерального государя? Ситуация стала только хуже. В Уругвае террористы ввергли в панику всю страну, которую прежде называли латиноамериканской Швейцарией…
АСАЛА откажется от террора только с обретением Арменией независимости, объявив в 1991 году, что отныне не станет прибегать к действиям, «которые могут повредить нашему национальному суверенитету», а будет способствовать экономическому, моральному и политическому развитию Армении.
— Есть ли у армянского терроризма свое лицо, какое-то принципиальное отличие? — спрашиваю у Хосе Антонио.
— Нет. Я много изучал вопросы терроризма и пришел к выводу, что у них у всех — будь то баскская ЭТА, АСАЛА, ИРА или НФОП, — очень схожая военизированная структура, они сотрудничают, помогают друг другу оружием, вместе тренируются. Среди них много умных, образованных, убежденных и тонко чувствующих людей. Все они верят, что спасают мир. У терроризма может быть разное происхождение, есть анархисты и правые экстремалы, но метод один, и этот метод — зло.
— Вы считаете эффективным предложенный Путиным ответный метод — «мочить в сортире»?
— А чем он в тогда лучше них? Надо задуматься о причинах, которые вызывают терроризм, — насилие, диктатура, несправедливость. Очень сложно определить, кто террористы, а кто партизаны, ведущие борьбу за справедливость. По-разному ведь можно назвать. Был ли террористом первый президент Израиля? А Ясир Арафат? Можно ли назвать террористом Джорджа Буша, издавшего приказ о бомбардировках Ирака, жертвами которых стали многие невинные люди? По-моему, да.
— После встречи с лидерами АСАЛА и выхода книги «La bomba», рассказывающей не столько о произошедшем с вами, сколько о трагической судьбе армянского народа, вас упрекали в оправдании террористов?
— Да, но я отметаю такие упреки. Я был и остаюсь противником насилия. Пацифизм — вот самая сальная бомба. Я не оправдываю действий АСАЛА, но я попытался понять этих людей. А они — люди. И многие из них отсидели свои сроки в тюрьмах. Алек Енигомшян провел в заключении шесть лет. После той встречи в Бейруте мы увиделись с ним в Ереване четверть века спустя, и наш разговор сильно отличался от первого. Я поблагодарил Алека и его товарищей по АСАЛА, также сложивших оружие, за то, что они смогли изменить свою жизнь. Алек организовал ассоциацию помощи детям-инвалидам, детям из Карабаха. Я был бы счастлив, если бы и другие боевые организации, такие как действующая у нас в Испании ЭТА, тоже отказались от насилия и стали помогать детям.
Он по-прежнему убежден, что только диалог между Арменией и Турцией может разорвать закольцованное насилие. И видит к тому предпосылки — два года назад турецкая интеллигенция инициировала сбор подписей под обращением с такими словами:
«Моя совесть не приемлет бесчувственность, с которой отрицается великая катастрофа османских армян, произошедшая в 1915 году. Я отказываюсь принимать эту несправедливость и сопереживаю боли моих армянских братьев и приношу им извинения». За короткий срок к нему присоединились десятки тысяч.
Происходящие в сознании турецкого народа перемены вселяют надежду на то, что эту черную страницу истории удастся закрыть. Только сначала ее надлежит прочесть вслух.
Хосе Антонио Гурриаран на базе АСАЛА. Ливан, 1982
Разделяя боль, принимая любовь
В мире без малого двести государств. Государств, официально признавших и осудивших геноцид армян — два десятка. Один к десяти — таково нынешнее соотношение сострадания и равнодушия, справедливости и политической конъюнктуры.
Хосе Антонио почти семьдесят. В его глазах — мудрость приблизившегося к постижению истины человека и детская любознательность, интерес не уставшего постигать этот мир интеллектуала и наивность, все вместе.
Его книга — сгусток любви и боли, где страшные свидетельства жертв геноцида и воспоминания их потомков соседствуют с рассказами о пленительном дудуке и гордой красоте природы, об «армянском Стоунхендже», служившем обсерваторией еще в шестом тысячелетии до нашей эры, о древних христианских святынях и мечети в Шуши, восстанавливаемой после карабахской войны на средства, собранные фондом французского армянина Шарля Азнавура.
Гурриаран будто торопится успеть одарить каждого из нас открытым им богатством и поделиться своей любовью к народу, пережившему волны опустошительных войн, но сохранившему свою идентичность, традиции, культуру, свою веру и человеческое достоинство.
Эта любовь вошла в него с осколками бомбы, взорванной в Мадриде 29 декабря 1980 года — такое вот осложнение на сердце…
Он шел по сверкающей рождественскими огнями Гран-Виа («Это как Невский проспект у вас», — поясняет Хосе Антонио), с билетами на картину Вуди Аллена в кармане. Яркая вспышка, черный дым, тела двух детей и мужчины на тротуаре… Хосе Антонио, возглавлявший тогда газету El Pueblo, бросился к телефонной будке, чтобы позвонить в редакцию и вызвать фотографа.
— Вторая бомба поджидала меня в этой будке… Мой первый вопрос жене, еще в реанимации: кто эти люди?
Ответственность за взрывы, прогремевшие в Мадриде у зданий американской и швейцарской авиакомпаний, взяла на себя АСАЛА, требовавшая освобождения своих товарищей, содержащихся в тюрьмах этих стран.
Гурриаран перенес несколько операций, извлечение осколков пересадку кожи и фрагментарное протезирование раздробленных костей ног. Затем — долгая реабилитация и мучительные попытки заново научиться ходить.
— Сначала в госпитале, в полной неподвижности, а потом дома, в бинтах и повязках от ступней до шеи, я пытался разузнать хоть что-нибудь, искал любые сведения о местной армянской общине, в перспективе рассчитывая выйти на организаторов теракта. Вскоре у меня было 200 книг, посвященных Армении, ее истории, культуре, искусству. Я поглотил их немедленно. И понял, что по отношению к армянскому народу была совершена гораздо большая несправедливость, чем по отношению ко мне. Я всегда был пацифистом, представителем поколения хиппи, живших под лозунгом «Занимайтесь любовью, а не войной», в молодости носил длинные волосы и драные джинсы, сформировался под влиянием литературы эскапизма — Хемингуэя, Стивенсона и прежде всего Руссо — всех тех, кто искал более свободное, чистое общество. Но, оставаясь пацифистом, я понял убеждения этих молодых людей из АСАЛА и стал искать встречи с ними.
Презентация книги. Петербург, 2010
В начале не было слова
В Германии, уже выплатившей жертвам нацизма миллиардные компенсации, и в ряде других европейских стран за отрицание холокоста предусмотрена уголовная ответственность. В Турции, до сих пор упорно отрицающей факт геноцида армян в Османской империи, лишение свободы грозит как раз за его признание, приравниваемое к «публичной клевете против турецкой нации» (ст. 301 УК Турции).
Так, уголовное дело было возбуждено против писателя Орхана Памука, заявившего в интервью швейцарской газете, что в Турции никто не осмеливается говорить об убийстве миллиона армян и 30 тысяч курдов. Дело было закрыто под давлением Европейского союза, объявившего процесс над Памуком проверкой того, насколько развита свобода слова в стране, желающей присоединиться к Евросоюзу. Но угрозы, поступающие писателю от ультранационалистических группировок, не прекращались — в том числе и от человека, подозреваемого в убийстве журналиста Гранта Динка, в 2007 году застреленного в Стамбуле за критику позиции турецкого правительства в вопросе признания геноцида армян.
Истребление армян, кровавый пик которого пришелся на 1915 год, не имело своего Нюрнберга.
Само понятие «геноцид», соединившее греческое geno (раса или племя) и латинское cide (убийство), было введено в 1944 году уроженцем Львова Рафаэлем Лемкиным, юридически закреплено двумя годами позже — когда Генеральная ассамблея ООН примет разработанную Лемкиным резолюцию, осуждающую геноцид; и только в 1961 году вступит в силу утвержденная в 1948-м Конвенция о предупреждении геноцида и наказании за него.
Без срока давности
С 1919 по 1922 г. в рамках операции «Немезис» армянскими мстителями были выслежены и убиты все организаторы геноцида, под чужими именами скрывавшиеся в разных странах. Изначально акции возмездия были, по сути, исполнением приговора, вынесенного в самой Турции, — декретом Османской империи 1918 года лидеры партии «Единение и прогресс», ведущие деятели правительства младотурок были преданы суду по обвинению в вовлечении Турции в войну, организации депортаций и истребления армян и приговорены к смерти заочно (из Константинополя их заблаговременно вывезли в Германию на немецком судне).
Первым отправился к праотцам Талаат-паша — министр внутренних дел младотурецкого правительства, организатор «маршей смерти», по ходу которых из полутора миллиона гонимых через пустыню армян не выжило и трети, а сотни тысяч были зверски замучены и убиты в разных точках Османской империи.
Его застрелил на берлинской улице армянский студент Согомон Тейлерян, лишившийся во время резни родителей, сестер и брата, зарубленного топором на его глазах. Процесс над Тейлеряном, в ходе которого были заслушаны выжившие после погромов и депортаций и свидетели тех преступлений, перерастет в обвинение против убитого и войдет в историю как «процесс Талаат-паши». Согомона Тейлеряна суд оправдает.
По завершении операции «Немезис» (в ходе которой не пострадал ни один случайный человек) наступил период относительного затишья.
Нюрнберг, казалось, дал надежду на то, что мир обратится и к армянскому вопросу. Однако этого так и не произошло.
В 1973 г. состоятельный калифорнийский пенсионер, 78-летний Гурген Яникян, потерявший при геноциде 26 родных, застрелил в Санта-Барбаре двух турецких дипломатов. Он надеялся, что сможет использовать судебный процесс против себя самого для разъяснения международной общественности армянского вопроса — как это уже было на суде Согомона Тейлеряна. Но прокурор Дэвид Миннер отклонил ходатайство адвокатов представить на суде документы и свидетельства переживших геноцид. Впоследствии он публично покается в этом, признав, что упустил предложенный ему адвокатом обвиняемого шанс «стать символом справедливости в мире»: «Эти слова продолжают преследовать меня до сегодняшнего дня, и если можно было бы повернуть время вспять, я избрал бы другой путь, — напишет Миннер. — Моим долгом как прокурора было осуждение преступления, и, зная, что прокурор может изменить мнение, если услышит тяжкие свидетельства о погромах, я убедил судью, чтобы они (свидетельства) не были учтены. Таким образом, я провалил «армянский Нюрнберг».
Яникяна приговорили к пожизненному заключению, но освободили восемь лет спустя в связи с плохим состоянием здоровья, через два месяца он скончался.
«Я всегда был против крови. Полагал, что слово сильнее. Но жизнь доказала, что я глубоко ошибался, — напишет Яникян в своих дневниках. — Только кровью ты можешь привлечь внимание человечества. Я не выступаю от имени какой-либо партии, течения или группы. Я буду действовать как армянин, который устал ждать, обманут многими обещаниями и больше молчать не может. Я обращусь к подобным мне отдельным армянам, призвав их продолжить войну, объявленную мною турецкому правительству. Не сомневаюсь, что в нашей нации найдутся многие, готовые пожертвовать своей жизнью, если потребуется...»
Они найдутся, отозвавшись взрывом в Бейруте, — так в 1975 г. впервые заявит о себе АСАЛА, объявившая Гургена Яникяна своим духовным отцом.
Ничего личного, просто война
— «Моя» бомба, — рассказывает Хосе Антонио, — была заложена возле офиса авиакомпании SWISS Air. Тогда в швейцарской тюрьме сидел Алек Енигомшян, один из лидеров АСАЛА, потерявший руку и зрение при непроизвольном взрыве устройства, которое он собирал в номере женевского отеля. Я написал ему, и он ответил, что готов встретиться. Это случится через полтора года. Мне предложили приехать в Ливан, куда я и прибыл с фотографом Карлосом Бошем. Восемь дней мы ждали в отеле, не зная, когда именно они придут. В тренировочный лагерь АСАЛА нас доставили в автомобиле, куда погрузили, надев нам на головы мешки из ткани и велев не издавать ни звука, — предстояло миновать несколько блокпостов. Там, в лагере, я встретился с непосредственными исполнителями Мадридского теракта. Их было трое, все очень молодые, девушка и двое парней. Мы говорили по-французски. Впрочем, они были очень немногословны. Девушка казалась чуть ласковее — почти нежно взяла меня за руку. И хотя их лица были закрыты, но по выражению видимых в прорезях масок глаз, по тому, как дрожали их руки, я понимал, как они волнуются. Это ведь очень трудно — палачу общаться со своей жертвой…
Хосе Антонио прибыл в лагерь боевиков со стопкой книг Мартина Лютера Кинга и Махатмы Ганди на испанском, французском, английском.
— Они их прочли?
— Обещали, что прочтут, — грустно улыбается Хосе Антонио.
— Те трое, они выразили вам свое сожаление?
— Нет. Сказали лишь, что это не было против меня лично. Что во время войны всегда страдают невинные, что армяне были пацифистами много веков, но ничего этим не добились, поэтому они взялись за оружие и будут продолжать свою борьбу. Несколько лет назад мне подтвердили, что никого из тех троих не осталось в живых. Двое, как я предполагаю, погибли при взрыве в турецком аэропорту, один в Ливане. Возможно, были попытки убить их. Но я не хочу об этом говорить, не хочу думать. — Хосе Антонио опускает лицо.
После взрыва в аэропорту Орли (Париж, 1983 г.) в АСАЛА произошел раскол из-за вопроса о допустимости проведения акций, ведущих к массовым случайным жертвам; а воспоследовавшие загадочные убийства нескольких самых непримиримых радикалов и их лидера Акопа Акопяна породили версию, что их убрали противники «безадресных» терактов из рядов самой АСАЛА, сочтя, что те создают слишком много проблем общему делу. Умеренное крыло (ASALA-RM) возглавит Монте Мелконян. Путь этого представителя третьего поколения американских армян к исторической родине пройдет через Японию (там он выучит язык Страны восходящего солнца и овладеет восточными боевыми искусствами), буддийский монастырь в Южной Корее и Сайгон в преддверии окончательного американского поражения; Калифорнийский университет со специализацией на истории и археологии Древней Азии и Оксфорд, который оставит, отправившись в охваченный гражданской войной Ливан, где будет защищать армянский квартал; затем будет деятельность в рядах АСАЛА, арест и заключение во французской тюрьме, долгожданный приезд в Армению и война за независимость Карабаха, которая закончится для ставшего легендой 35-летнего подполковника Монте Мелконяна только вместе с его жизнью, летом 1993 года.
Бомба пацифиста
Хосе Антонио встретится с Монте Мелконяном и Алеком Енигомшяном в бейрутском отеле, куда доставят его из лагеря боевиков. Оба не станут скрывать своих лиц.
— Я говорил им о Ганди, которому удалось освободить Индию, не прибегая к насилию. Пытался убедить, что пацифизм и диалог сильнее бомбы, а террор способен породить лишь ответное насилие, ужесточение репрессий. Чего добились народовольцы, убившие Александра Освободителя, самого либерального государя? Ситуация стала только хуже. В Уругвае террористы ввергли в панику всю страну, которую прежде называли латиноамериканской Швейцарией…
АСАЛА откажется от террора только с обретением Арменией независимости, объявив в 1991 году, что отныне не станет прибегать к действиям, «которые могут повредить нашему национальному суверенитету», а будет способствовать экономическому, моральному и политическому развитию Армении.
— Есть ли у армянского терроризма свое лицо, какое-то принципиальное отличие? — спрашиваю у Хосе Антонио.
— Нет. Я много изучал вопросы терроризма и пришел к выводу, что у них у всех — будь то баскская ЭТА, АСАЛА, ИРА или НФОП, — очень схожая военизированная структура, они сотрудничают, помогают друг другу оружием, вместе тренируются. Среди них много умных, образованных, убежденных и тонко чувствующих людей. Все они верят, что спасают мир. У терроризма может быть разное происхождение, есть анархисты и правые экстремалы, но метод один, и этот метод — зло.
— Вы считаете эффективным предложенный Путиным ответный метод — «мочить в сортире»?
— А чем он в тогда лучше них? Надо задуматься о причинах, которые вызывают терроризм, — насилие, диктатура, несправедливость. Очень сложно определить, кто террористы, а кто партизаны, ведущие борьбу за справедливость. По-разному ведь можно назвать. Был ли террористом первый президент Израиля? А Ясир Арафат? Можно ли назвать террористом Джорджа Буша, издавшего приказ о бомбардировках Ирака, жертвами которых стали многие невинные люди? По-моему, да.
— После встречи с лидерами АСАЛА и выхода книги «La bomba», рассказывающей не столько о произошедшем с вами, сколько о трагической судьбе армянского народа, вас упрекали в оправдании террористов?
— Да, но я отметаю такие упреки. Я был и остаюсь противником насилия. Пацифизм — вот самая сальная бомба. Я не оправдываю действий АСАЛА, но я попытался понять этих людей. А они — люди. И многие из них отсидели свои сроки в тюрьмах. Алек Енигомшян провел в заключении шесть лет. После той встречи в Бейруте мы увиделись с ним в Ереване четверть века спустя, и наш разговор сильно отличался от первого. Я поблагодарил Алека и его товарищей по АСАЛА, также сложивших оружие, за то, что они смогли изменить свою жизнь. Алек организовал ассоциацию помощи детям-инвалидам, детям из Карабаха. Я был бы счастлив, если бы и другие боевые организации, такие как действующая у нас в Испании ЭТА, тоже отказались от насилия и стали помогать детям.
Он по-прежнему убежден, что только диалог между Арменией и Турцией может разорвать закольцованное насилие. И видит к тому предпосылки — два года назад турецкая интеллигенция инициировала сбор подписей под обращением с такими словами:
«Моя совесть не приемлет бесчувственность, с которой отрицается великая катастрофа османских армян, произошедшая в 1915 году. Я отказываюсь принимать эту несправедливость и сопереживаю боли моих армянских братьев и приношу им извинения». За короткий срок к нему присоединились десятки тысяч.
Происходящие в сознании турецкого народа перемены вселяют надежду на то, что эту черную страницу истории удастся закрыть. Только сначала ее надлежит прочесть вслух.
Татьяна ЛИХАНОВА
Фото Карлоса БОША