Латинские кварталы

Вдохновляя Ахматову
Следует сказать, что Петербург стимулирует, как никакой другой город в мире, систематический поиск и сбор тех или иных его знаков и проявлений. Самое умышленное, как известно, селение — оно, с одной стороны, формирует и дисциплинирует систематический склад ума у его обитателей, а с другой — предоставляет им прекрасное поле для упражнений, некий плацдарм, пользуясь словом пусть и французским, но с римскими корнями. Вот и появляются одна за другой книги, пользующиеся устойчивой читательской благосклонностью, авторы которых систематизируют, к примеру, изображения всех зверей (в первую очередь, конечно, львов), или же все породы облицовочного камня, или же мосты, или топонимы, или маскароны. Дошла очередь до латинских надписей — и, вне всякой традиционной петербурго-московской полемики, скажу, что подобное исследование появиться могло только на брегах Невы. И по многим причинам.
В первую очередь это главный источник городской латыни: геральдика, введенная в России лишь в петровское время. Именно родовой герб, точнее, его девиз, и стал главным поставщиком таких надписей. Водружать его на стене собственного дома мог по закону только человек благородного сословия. Геральдика сама по себе наука увлекательная, правда, ее настенное выражение, после отмены в нашей стране сословий, понятное дело, пострадало: все мы, приглядываясь к фасадам, порою там и сям видим пустые щиты — кстати, утраченные девизы могли составить особый раздел книги.
Некоторые латинские девизы множились и углублялись в петербургском тексте. В первую очередь это девиз Deus conservat omnia — «Бог сохраняет все», который выбрал для своего герба Борис Шереметев, первый граф на Руси, и который попал на его Фонтанный дом, прославленный пребыванием в нем двух особых дам: Параши Жемчуговой и Анны Ахматовой. Анна Андреевна, жившая во флигеле Дома (кстати, сами Шереметевы называли его именно Домом, не дворцом), понятно, ежедневно читала надпись, и в итоге эта латынь — Deus conservat omnia — стала эпиграфом ее «Поэмы без героя».
Геральдика в России творилась в новейшее время, и новые владельцы новых гербов сами придумывали девизы: то, что теряется в потемках западного Средневековья, происходило на глазах наших непосредственных предков. К примеру — латынь на памятнике мореплавателя Крузенштерна: она попала на постамент его памятника на Васильевском острове. Spe Fretus, то есть «Положись на надежду», мы могли бы представить абстрактным пожеланием, если бы сам Крузенштерн не описал обстоятельства появления его родового девиза: «Когда император, желая наградить в память кругосветного путешествия, соизволил дополнить герб девизом, я предложил Spe Fretus, на своем корабле «Надежда» я отплыл, и Надежда не затонула…» Речь идет о первом — для русских — кругосветном плавании именно на «Надежде».

Первому — вторая
Писали на латыни, однако, не только благородные петербуржцы, но и люди попроще. Для герба нужно было ждать сенатского указа, а девиз — можно и без оного.
Так, на фасаде аптеки Пеля, тоже на Васильевском, возникает Ora et labora — «Молись и трудись». Это знаменитый лозунг преподобного Венедикта Нурсийского, основателя ордена бенедиктинцев, чье имя взял себе и нынешний папа. В монастыре Монтекассино, им основанном, лозунг настолько вездесущ, что его сократили до начальных букв O и L.
С Венедиктом спорит Эпикур и его призыв Capre diem — «Лови день», то есть наслаждайся текущим днем. Императив обращен к жителям Песков, проходящим по 8-й Советской, она же 8-я Рождественская, и исходит он от домовладельца Станового, поставившего этот доходный дом ровно сто лет назад. Этот инвестор, как сейчас говорят, почему-то особо любил латынь и рядом поместил (непонятно почему) еще один призыв: Audiatur et altera pars, «Пусть будет выслушана и другая сторона». То ли Становой пострадал от царского произвола, то ли что еще случилось подсудного в его судьбе, пока выяснить не удалось.
Урбанистическую латынь экспортировал из Италии архитектор Александр Брюллов, много рисовавший откопанные Помпеи. На своем доме он поместил лаконичное популярное Salve — «Здравствуй». Добавлю, что Salve — это и современное итальянское приветствие, дошедшее неизменным из Древнего Рима до наших дней.
Конечно, множество латинских надписей сохранилось в петербургском некрополе, а когда-то их там было еще больше. Мертвый язык в царстве мертвых — медь латыни и ее меланхолия тут особенно уместны.
Много латыни и на храмах, тем более инославных, католических. Она и приумножается — стараниями здравствующего петербургского ксендза Кшиштофа Пожарского.
А какая же латинская надпись в Петербурге наиболее известна? Конечно, Petro Primo Catharina Secunda («Петру Первому — Екатерина Вторая») на пьедестале Медного всадника. С ней полемизирует надпись, по понятным причинам не попавшая в книгу. Она стоит на другом памятнике Петру — у Михайловского замка, и составлена императором Павлом в пику матери Екатерине II: «Прадеду — правнук», не по-латыни, зато по прямой кровной линии.
Да, конечно, Petro Primo — это из его головы, окаймленной лавровым венком, растекся по невской дельте латинский текст. Это он захотел увидеть новую столицу не только Новым Амстердамом, но и Новым Римом.

Михаил ТАЛАЛАЙ