Жди меня. я не вернусь
В 89-ю годовщину со дня убийства чекистами поэта Николая Гумилева группа незнакомых друг другу молодых людей собралась на вокзале. Зачем? Просто чтобы доехать до полигона массовых казней и… прочесть над этой пропитанной кровью землей стихи одного из расстрелянных.
От Серебряного века к Свинцовому
«28 августа мы отправляемся на станцию «Бернгардовка». Посетим памятный кенотаф в поселке и еще пройдем несколько километров до вероятного места гибели Гумилева — в Ковалевском лесу, у заброшенного порохового склада.
Когда Гумилев был в Париже у гробницы Наполеона, он задавался вопросом, будут ли люди спустя десятилетия так же приходить на его могилу. Так вот, мы придем». Это написал, создавая группу «ВКонтакте», один из поклонников поэта, молодой москвич Павел Елизаров. В группу сразу начали вступать десятки людей. Но отправиться в сам поход по страшным гумилевским местам решилось втрое меньше.
Почти напротив стелы «4-й километр Дороги жизни» они отыскали отмеченный деревянным крестом поворот на заброшенную лесную дорогу. Вскоре на деревьях стали попадаться венки и иконки. Колеи, пробитые когда-то «черными воронами», сквозь черный ольшаник привели к большому кирпичному зданию, которое евсюковы 20-х годов использовали как «накопитель лишнего человеческого материала». Место они выбрали не случайно — преступники всегда маскируются как могут. Вот и большевицкие политтехнологи прикинули: авось в районе бывшего артполигона ночные стрельбы вызовут меньше вопросов.
От Свинцового века к Углеводородному
В годы перестройки, когда пришло время гонимых, время собирать камни, здесь было начато создание мемориала: установлены временные стенды, рассказывающие о ленинском терроре, скамьи, маленькие киоты, портреты убитых митрополитов и архиереев… и перила, отделяющие тропу от заросших полуповерхностных могильников. Мемориалы — они ведь как шрамы от оспенных прививок: нужны, чтобы болезнь не вернулась.
Но за двадцать лет общественный ветер изменил направление. Нонеча не до скорби: в моде «пазитиф», рептильный сталинизм и виллы в стиле «жизнь удалась». О выделении денег на мемориалы и заикаться смешно: тут на «Зенит» да на «Евровидение» в обрез, а жертвы репрессий — банальные лузеры, и вообще не солидно. И куда уж теперь Бернгардовке, когда Родина-мать треснула и валится в Волгу… Стенды постарели, обветрились, помутневший ламинат печально говорит: «Хоть что-то успели… подождем до лучших времен».
От склада тропа довела до креста в густом лесу на берегу Лубьи, к которому, как и к кенотафу на Советской ул., были положены белые розы. После долгой заминки кто-то вдруг решился — и начал читать «Заблудившийся трамвай». Потом оказалось, что стихотворения — на листке или наизусть — были приготовлены у каждого. Особенно пророческим показалось одно.
Екатерина КОЛЕСОВА
Фото Ольги ПОЛЯКОВОЙ
Рабочий
Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий старый человек.
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.
Все товарищи его заснули,
Только он один еще не спит:
Всё он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.
Кончил, и глаза повеселели.
Возвращается. Блестит луна.
Дома ждет его в большой постели
Сонная и теплая жена.
Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.
Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву.
И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век.
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек.
Николай Гумилев