Русский язык и классическая музыка

Но тот же язык — художественная проза («обыкновенные слова в лучшем порядке»), высокая поэзия («лучшие слова в наилучшем порядке») — самый верный проводник в эмоциональный мир человека, основа художественной культуры народа, главный инструмент национального самосознания.
Слово — воплощенная мысль, как бы ни иронизировали на эту тему, повторяя к месту и не к месту, что «слово изреченное есть ложь» (это верно только в том смысле, что слово, даже самое богатое, не в состоянии передать все оттенки мысли).
Но вот тут-то (там, где слово уже бессильно) вступает в свои права музыка: «Там, где кончаются слова, там начинается музыка» (Генрих Гейне). Речь не только о музыке, рожденной поэтическим словом или продолжающей слово (вокальные жанры); речь и о так называемой чистой инструментальной музыке (симфонической, камерной).
И в этом случае путь к музыке лежит через слово, воспитывающее, образовывающее душу человека: от колыбельной, которую мать поет новорожденному, от ребячьих игр — до словесной культуры молодежи и зрелых поколений. По меткому замечанию выдающегося венгерского композитора и педагога Золтана Кодая, «музыкальное воспитание ребенка надо начинать с музыкального воспитания его будущей (!!) матери».
Нас окружает со всех сторон (в буквальном смысле лезет в уши!) поп-музыка.
Почему мы уступаем право на создание звуковой атмосферы общества попсе, эстраде — да не той высокой эстраде, которую олицетворяли, например, Эдит Пиаф и Леонид Утесов, великие джазмены и пионеры рок-н-ролла (возьмем первые пришедшие на ум имена), — уступаем подчас откровенной халтуре.
Замечательный педагог Леопольд Моцарт писал своему сыну, юному Вольфгангу Амадею: «Ты должен писать популярную музыку». Он вовсе не имел в виду уступку низким вкусам — великий Амадей доказал это своим творчеством, сочетающим яркую мелодическую красоту с высочайшей контрапунктической техникой. Вивальди и Бах, Бетховен и Шопен, Глинка и Чайковский — разве это не популярная музыка? Почему они не звучат сегодня на радио и телевидении так часто, как хотя бы в 40–60-е годы?
Только не надо увлекаться классической музыкой в так называемой современной обработке. Она хороша в веселом застолье, в виде неназойливой, незатертой шутки, но совсем не в том количестве и, главное, не в том качестве, которые сегодня приняты опять-таки на радио и телевидении. «Кастрированные» (трудно подобрать другое слово) Моцарт и Бетховен, из симфоний которых берутся только экспозиции музыкальных тем без их развития и разработки, да еще с обязательной подзвучкой ритм-секции — такие классики не приведут в филармонические залы новых слушателей. Но у тех, кто потребляет поставляемые индустрией компакт-дисков подобные продукты, создадут иллюзию, что они приобщились к классике.
Говоря о классической музыке (сегодня само слово «классика» — некая антитеза той безудержной «развлекухе», что захлестнула общество), мы, разумеется, имеем в виду и блистательные образцы современного музыкального творчества. На глазах одного-двух поколений вчерашние ниспровергатели и авангардисты становятся классиками (возьмем для примера хотя бы наших великих соотечественников Стравинского и Прокофьева, Шостаковича и Шнитке). Конечно, концерты из произведений Шёнберга и Веберна, Берга и Мессиана требуют от слушателя сосредоточения и глубокой внутренней душевной работы, подлинного сотворчества. Но ведь этого же требуют и Бетховен с Чайковским!
Тысячу раз прав поэт, сказавший: «Душа обязана трудиться!»
Звать на фестивали современной музыки, на премьеры симфоний Слонимского и Тищенко, убеждать новую слушательскую аудиторию в том, что на ее долю выпадет счастье открыть новые имена в истории музыки — разве это не достойнейшая задача для музыкальных просветителей? Созвучие языка и музыки может и должно быть усилено с помощью других смежных искусств, прежде всего изобразительных жанров (выставки), театра, кино, телевидения…
Мы живем сегодня в сложное переходное время, время трансформации и порой даже слома многих традиций. Это ощущается повсюду — во всем мире, не только в России. Глобализация, когда она касается универсальных современных реалий, каждодневного жизненного обихода, неизбежна в ХХI веке и последующих столетиях. Но когда глобализация посягает на национальную культуру, навязывая некий усредненный тип культурного миросозерцания — тогда глобализация делается тормозом подлинной культуры. Именно здесь сегодня пролегает водораздел между высокой культурой и масскультом (попсой, китчем и т. п.).
Спасение несут слово, родной язык: они сильнее самых тягостных внешних влияний.
Но слово может и отвратить от высокого искусства. Язык, чрезмерно наводненный уголовной лексикой (ее так и называют: «блатная музыка»), всевозможными профессиональными арго и молодежным сленгом, — такой язык воспитывает потребительство вместо сотворчества, воспитывает потребителей развлекательных и часто низкопробных образцов масскульта. Когда же этот язык проникает на страницы газет, в рецензии, статьи, обозрения, интервью деятелей культуры — впору бить в набат! Культура в опасности!!
Ибо любовь к высокому искусству, к классической музыке призвано воспитывать чистое незамутненное слово. Трудно поверить, что школьники, студенты, окруженные в быту только атмосферой общения в дворовых компаниях, в дискотеках и пивных барах, завтра придут в Мариинский театр или в Филармонию.
Трудно поверить и журналисту, который безапелляционно вершит судьбы артистов, выносит приговоры музыкантам на языке улицы (прикрываясь при этом фразой о демократической аудитории). Нельзя соглашаться с тем, чтобы повышенный интерес к личной жизни артистов, свойственный пишущим о шоу-бизнесе, об эстраде, распространился и на область классического искусства.
Нельзя в критике — пусть даже и справедливой — допускать хамский тон, задевающий человеческое и профессиональное достоинство художника. Достаточно только одного печального примера ушедшего от нас великого Мстислава Ростроповича, который несколько лет не давал концертов в России в знак протеста против развязной журналистики. Как гласит известная максима: «Тон делает музыку».
Не раз уже говорилось о том, что русская культура — это наш самый ходкий, самый востребованный, самый «валютный» товар. В эпоху высоких технологий высокой культуре должно принадлежать достойное место в сознании общества. Уместно напомнить — так считают все ведущие культурологи мира — культура ХХI века непременно будет культурой гуманитарной. Или ее вообще не будет!

Иосиф РАЙСКИН