Завещание художника Травина
Почему известный карикатурист поставил в тупик наследников? Вряд ли есть на это однозначный ответ
Предмет судебного разбирательства — трехкомнатная квартира на проспекте Мориса Тореза, оставшаяся после смерти художника. Свою жилплощадь он решил завещать племяннику, но примерно за полтора года до смерти неожиданно изменил решение, и отписал человеку, с которым сблизился в последние годы жизни. Кроме того, известно, что вполне могло быть написано Виктором Травиным и третье завещание, которое еще больше осложнило бы дело — в пользу сиделки, которую наняли родственники.
Что заставило его так поступить? На этот вопрос тяжело ответить, так же, как трудно относиться к этой истории равнодушно — как к заурядной, житейской. И в то же время в ней много печальных признаков времени, в котором нет места беспомощной старости...
Виктор Травин с Дружком
Три жизни Виктора Травина
Грустно думать, насколько далеко это дело о завещании от того, которым всю жизнь занимался художник-карикатурист, умерший чуть больше года назад. Виктор Анатольевич Травин когда-то входил в знаменитое творческое сообщество «Боевого карандаша» и, как все молодые, был весел... пока не дожил до старости.
«Мы, Травины и наша большая родня, связаны временем, — рассказывает родной брат Виктора Евгений Травин. — Если объяснять это, придется начинать издалека. — Хлебнул лиха наш отец — Анатолий Травин, которого арестовали 25 октября 1938 года. Как свидетельствует архивная справка, при аресте основными его ценностями были: бумажник кожаный (1 шт.) да мундштук (1 шт.). В этой бумаге сказано: «Необоснованно обвинялся в том, что якобы был участником антисоветской организации, ставившей своей целью свержение советской власти и восстановление капитализма в России. — По заданию руководителей этой организации проводил вредительскую работу, направленную на срыв правительственной программы Тесовостроя, создание недовольства трудящихся советской властью... Состав семьи Травина А. В. на момент ареста: Ускова Агафья Ивановна, 38 лет, сын Виктор, 12 лет, сын Евгений — 6 лет…» (теперь в суде Евгению Анатольевичу приходится доказывать родство с братом).
В годы войны Виктор ушел на фронт — еще восемнадцати ему не исполнилось; был ранен в коленный сустав (ногу врачам удалось сохранить, но всю жизнь он прихрамывал, хотя был способен и любил совершать многочасовые прогулки)».
По словам Евгения Травина, у Виктора всегда было три параллельных жизни: собственное творчество, ближний круг — семья и круг художников, а также прочих людей, с которыми он общался дружески и профессионально. Брат был успешным, материально не нуждался, его работа была востребована, рядом жена — человек добрый и талантливый (она умерла, когда ему было уже около восьмидесяти), детей у них не было. Психологически и физически он был сломлен, когда пришла старость и одиночество…
Рисунок В. Травина
Страшный сон наяву
Племянница Травина, дочь его старшего брата Николая Травина — художника, погибшего в 1942 году в блокадном Ленинграде, называет суд по поводу квартиры Виктора Анатольевича Травина страшным сном. «Необходимо доказывать, привлекая свидетелей, очевидные вещи: что Евгений Анатольевич и Виктор Анатольевич — родные братья (этот факт почему-то вызывает сомнения у наших оппонентов), что племянники — родные дети брата и сестры Виктора Травина, доверчивого пожилого человека, написавшего второе завещание, по которому квартира и все имущество передаются в собственность Владимира Николаевича Семеренко. Делая это, он, очевидно, надеялся на поддержку и помощь с его стороны…
Решение это было неожиданным для родственников завещателя — особенно для Андрея Владимировича Иванова, на чье имя было составлено первое завещание (племянник жены Виктора Травина — Марии Миколонас), и не вызывало у остальных родных, хорошо знавших Андрея, никаких сомнений. Причем об изменении завещания Виктор Анатольевич не сообщил никому из родственников, сделал это тайно — по-видимому, сам был не вполне уверен в правильности своего шага. Между тем всегда отношения между родными были дружескими, постоянными, бесконфликтными. Хорошие отношения Владимира Николаевича и моего дяди возникли сравнительно недавно. Виктор Анатольевич помог Семеренко вступить в Союз художников, ввел его в круг наших друзей, надеялся, что тот искренне поможет ему в случае болезни... Племянник Андрей не забывал его, приезжал до тех пор, пока у него не заболела жена (онкологическое заболевание). После того, как она умерла, он сам слег — перенес сложную операцию на сердце... Когда обнаружилось второе завещание, Андрей, естественно, возмутился и высказал это Семеренко, который приехал ко мне и в присутствии Виктора Анатольевича Травина отдал завещание со словами: «Я этим не смогу воспользоваться». Но, как оказалось позже, он не поставил в известность об этом нотариуса. Затем по просьбе Виктора Анатольевича вернул все его работы и почти перестал у него бывать.
Дальше события развивались, к сожалению, быстро. Состояние Виктора ухудшалось. Возникла необходимость постоянного ухода. Я предложила ему пожить в Пушкине (при доме ветеранов архитекторов есть гостиница), а если понравится — туда поселиться: квартира в этом случае, как при поселении в социальный дом, должна была передаваться дому ветеранов, такое практикуется. Там прекрасные условия проживания в индивидуальных квартирах с полным обеспечением и уходом. Он жил там с 2 по 18 января 2009 года. Но твердо решить вопрос о переезде не смог. Некоторая неадекватность его поведения подтверждалась обслуживающим персоналом. По возвращении состояние его не улучшилось. Брат Евгений приходил к нему утром и вечером каждый день. У него бывала и племянница Марина Становая. Я, к сожалению, не могла помогать физически — после операций передвигалась только при помощи костылей, но звонила почти ежедневно, мы подолгу беседовали.
В мае дядю поместили в госпиталь. Там, для его же безопасности, он находился в комнате, запертой на ключ, так как его неадекватность вызывала тревогу персонала...
После госпиталя, выйдя на улицу, он упал, сломал шейку бедра и стал совсем беспомощным... последние месяцы жизни Виктора Анатольевича никого из семьи Семеренко возле него не было. А когда выяснилось, что исчезли документы на квартиру, стало очевидным, что бескорыстия со стороны Семеренко не было. Поэтому оставлять квартиру людям, по сути, совсем чужим, несправедливо. Думаю, по справедливости наследовать должен Евгений Травин — человек одинокий, имеющий инвалидность II группы, бывший узник фашистских концлагерей, взявший на себя все заботы ежедневного ухода за родным братом во время тяжелой его болезни и остававшийся с ним до последних минут жизни... А семья Семеренко даже не поинтересовалась, где похоронен Виктор Анатольевич».
Переписано заново
Непростым оказался разговор с героем второго (оно же последнее) завещания Виктора Травина — Владимиром Семеренко. Узнав о причине интереса к делу о завещании, он горячился и прежде всего предложил спросить у родственников художника, интересовались ли они стариком после смерти его жены. Рассказал, что познакомился с Травиным примерно девять лет назад — по рекомендации известного человека: писателя, художника и актера Леонида Каминского.
«У меня к Виктору Анатольевичу Травину был интерес, он мне нужен был как профессионал, — признает он. — Ездили друг к другу в гости, беседовали о жизни и творчестве, обсуждали старые и новые работы. Мне было с ним интересно. Тогда еще была жива его жена — она умерла, когда прошло примерно полгода с начала нашего знакомства. Я старался как-то его отвлечь от тяжелых мыслей, но он часто звонил, плакал, говорил, что страшно одинок. Родственники бывали у него редко. Помню, как пытались определить его за город, в дом ветеранов архитекторов, пристроить так, чтобы он жил там постоянно, а квартиру продать (родные Травина настаивают на том, что продавать квартиру не собирались, что, переселившись, Виктор Анатольевич получил бы социальное жилье в обмен на принадлежащие ему квадратные метры. — Прим. авт.). Пока я сам не попал в больницу, как мог помогал: приходилось стирать, готовить (за опеку он в шутку называл меня папой). Мне кажется, родные Травина в то время были этому только рады. Когда я заболел и он тоже был в плохом состоянии, наняли женщину — по-моему, за 500 рублей в сутки...
В 2007 году он предложил переписать завещание на меня, объяснив, что еще четыре года назад аннулировал то, что было написано на племянника.
Никаких видов у меня на эту жилплощадь сначала не было, я долгое время вообще ничего не знал о первой бумаге, а когда завещание было на меня переписано, однажды пытался вернуть его родственникам...
Умер Травин 7 августа 2009 года, за два дня до 85-летнего юбилея. Уверен, он до последнего находился в здравом уме, а теперь родственники доказывают в суде, что этот человек был невменяемым, чтобы признать завещание в мою пользу недействительным... Сейчас в судебном разбирательстве участвует по доверенности жена, мне самому тяжело — последствия болезни, которая не позволила мне быть рядом с Виктором Анатольевичем в последние его дни, прийти на похороны...»
Тяжесть неимоверная
Окончательно подорвала здоровье художника смерть собаки по кличке Дружок — единственного существа, к слову, не способного претендовать на что бы то ни было.
«Я убийца! Сначала своей любимой жены, затем любимой собаки, — написал Виктор Анатольевич Травин вскоре после случившегося, 20 января 2008 года. Смерть собаки стала для него настоящей трагедией. — Я совсем не фанатик или киллер, а более опасный, непредсказуемый психопат, искренне страдающий о содеянном. Это неподсудное дело постепенно убивает самого исполнителя, т. е. меня!.. Забудь, говорят имеющие завидную психику — но, к сожалению, это не для меня! Тяжесть на душе неимоверная! Ведь они могли бы еще пожить, а я абсолютно один, один... Единственно оставшаяся ниточка Дружок, и ту я порвал...»
Записка свидетельствует о тяжелейшей депрессии. Любимое дело, известность, признание окружающих — позади. Настоящее: отчаяние, старость, ожидание смерти...
Сиделки: платная, а позже — бесплатная, помогали, но не слишком скрашивали часы одиночества. Тем не менее он едва не написал третье завещание, той, что приходила за деньги — Ирине. Во всяком случае, пообещал это сделать, если она продолжит заботы о нем, но не сложилось. Ирина в какой-то момент уехала к матери, в Белоруссию, а когда вернулась, речь об этом уже не шла...
Похоронами художника занимался по большей части брат — Евгений Анатольевич. Военкомат дал деньги на памятник, но требовалось еще немало средств на его установку. На протяжении года, до 7 августа 2010 года, урна с прахом находилась в оспариваемой квартире...
Вряд ли кто-нибудь может взять на себя труд полностью разобраться в тайнах, хитросплетениях судьбы большой семьи — не обязательно Травиных, кого бы то ни было. И тем более предположить, как бы поступил, окажись он в той ситуации, в которой оказался беспомощный, старый, сломленный психологически 84-летний человек.
Понятно, теперь последнее слово останется за судом. И все же эта история заставляет думать о том, что в Отечестве, в том числе и в Петербурге, отсутствует системный подход к проблемам стариков. Институт бесплатных сиделок развивается медленно, а потребность в таких услугах нашего города пожилых (почти треть населения — пенсионеры) огромная. Цены за труд платных сиделок — запредельные...
Что до квадратных метров, которыми при жизни владел Виктор Травин, справедливым был бы, кажется такой выход: открыть в квартире музей. Но дело зашло так далеко и столь велика притягательная сила квадратных метров, что об этом речь не идет. Хотя стоит отметить: обустройство музея-квартиры — чаще всего прерогатива близких родственников человека, творческое наследие которого может стать достоянием многих. Кстати, некоторые работы Травина с его согласия переданы в дар различным музеям (в том числе в Русский музей), но многие остаются у близких вместе с личными записями и фотографиями.
Евгения ДЫЛЕВА
Фото из семейного архива