Конец митьков

Основоположник движения, «над которым никогда не заходит солнце», исполнил замысел Тараса Бульбы

25 лет назад Владимир Шинкарев написал книгу «Митьки», придумав попутно и новое одноименное молодежное движение — «на манер хиппи или панков», которое «развивает и углубляет тип «симпатичного шалопая», а это, может быть, самый наш обаятельный национальный тип — кроме разве святого». В качестве классической модели митька был выведен литературный герой, наделенный чертами любимого на тот момент собутыльника — Дмитрия Шагина. Дальше случилось примерно то, что знакомо и понятно всем, читавшим «Тень» Шварца. Теперь подсиженный собственным созданием автор вынужден в сто первый раз объяснять: «Книга «Митьки» — не о быте и речи Дмитрия Шагина, она даже не о митьках. Она — о митьковском, о том, как избежать посредственности или тоски, о новом способе восприятия мира, адекватном любой эпохе; о подключении дополнительного органа дыхания, чтобы дышать веселым и свободным воздухом».
— Тогда, в начале, сама литературная основа соединилась с экзистенциальным расширением, то есть тексты включили в себя определенный образ жизни. Все это было сделано настолько точно, что произошла будто бы вспышка, и перед нами возникла не просто очередная группировка, а новая экзистенциальная технология «под ключ», — размышляет философ Александр Секацкий. — То, что в свое время было совершено митьками, представляло собой уникальную тактику сопротивления, которой, собственно говоря, нечего противопоставить. Она так же непобедима, как непобедима сила аскезы, потому что сила аскета состоит в том, что он добровольно лишает себя того, чего мог бы лишить его мир. Поэтому, когда мир приходит со своими требованиями, аскету остается развести руками: а у меня и так ничего нет — митьки всегда в говнище, и что еще с них можно взять? Понятно, что это защитная формула, которая имеет как негативные, так и позитивные составляющие, она обладает духовной силой. С этим связана популярность группы. Ясно, что благодаря прекрасным текстам сама формула никуда не делась, она в любой момент может быть распечатана заново. И именно поэтому столь важна жирная точка, хорошая концовка, потому что за пределами своей исторической вменяемости всегда начинаются злоупотребления. Формально люди, которые продолжают считаться митьками, могут до бесконечности предъявлять коммерческие права на этот бренд. Но дело не в том, что они от этого получат, а в том, что от этого портится сама формула, теряет свою внутреннюю убедительность. Предотвратить злоупотребления чрезвычайно важно именно для того, чтобы этот образ жизни, образ мысли, действий, который сейчас, может быть, неактуален и не нужен, был сохранен во всей своей экзистенциальной точности. Потому что наступит вдруг опять тоталитаризм, а вот наготове она — технология экзистенциального сопротивления «под ключ». Ее снова можно будет запускать, — заключает Секацкий.
Эту жирную точку и ставит Шинкарев, подводя созданный им и воплотившийся в реальности миф к развязке в своей новой книге «Конец Митьков». Подчеркивая, что речь идет о конце одноименной группы художников, но не митьков как подобия платоновских эйдосов, «которые никогда не кончатся, не заболеют и не умрут».
Виктор Тихомиров, покинувший группу «Митьки» следом за Владимиром Шинкаревым и за еще прежде отошедшими Александром и Ольгой Флоренскими, признается:
— Читая «Конец Митьков», я столько в себе обнаружил черт Дмитрия Шагина! И в этом целительная сила этого произведения. Есть потребность в таком чтении, которое заставляет тебя интеллектуально напрягаться. Но современное искусство слишком часто обманывает наши ожидания, оставляя лишь ощущение словоблудия. Никогда такого нет от книг Шинкарева. Вот и тут почитал, сам подразвился, получил удовольствие. Вынужден с прискорбием признать, что я процентов на восемьдесят — Шагин и только процента на три — Шинкарев. Обещаю выдавливать из себя Митю Шагина по капле.
Тем, кто испытывает потребность в таком интеллектуальном чтении, может показаться излишним авторское предостережение — не воспринимать «Конец Митьков» как документальное описание. Шинкарев-то не сомневается, что «только в шутку можно сказать: «Легенда о Великом Инквизиторе» Федора Достоевского описывает трудовые будни испанского работника культа». Однако некоторые коллеги по цеху, удовлетворившиеся пролистыванием новой книги, уже поспешили на страницах газет представить ее как сведение счетов, борьбу за бренд и наглядное подтверждение тому, как озлобляются бросившие пить люди. Схватили жадно то, что на поверхности, приняв за клубничку кровоточащее, от сердца оторванное. Не потрудившись ознакомиться даже с лежащим под ним «сокращенным конспектом нашей страны».
А собственно, могли бы ограничиться и вынесенной на обложку фразой о том, что предлагаемый глубокий анализ представленной митьками маленькой действующей модели человеческого общества «будет полезен всем, кому интересны вопросы культуры, психологии, экономики, а также технологии власти». Этих всех нынче немного. Их и можно поздравить с выходом книги Владимира Шинкарева. Ему же самому, признающемуся: «И за что мне, собственно, любить митьков? У меня митьками друга убило», — только выразить соболезнования.

Татьяна ЛИХАНОВА

Прямая речь

Лев ЛУРЬЕ, историк:
— Есть такие тексты, которые вызывают сильную душевную боль. Как «Исповедь» Руссо, «Кроткая» Достоевского или переписка Довлатова с Ефимовым, опубликованная Ефимовым. С одной стороны — не оторваться, а с другой — есть некоторое чувство неловкости… Я не знаю, кто прав и кто виноват, Шагин или Шинкарев, да это нам совершенно не важно, когда мы видим такой блестящий, удивительный, мучительный, веселый, поразительный текст. Это замечательная книга. Владимир Шинкарев — лучший петербургский художник и лучший петербургский писатель.

Михаил ТРОФИМЕНКОВ, кинокритик:
— Если предположить, что персонаж книги, названный Дмитрием Шагиным, это своего рода тамагочи, то кто вообще его создал? Если Владимир Шинкарев — Флобер (а по-моему, он лучше, чем Флобер), то значит, Митя Шагин — это мадам Бовари, и это прекрасный ему комплимент. А может быть, здесь есть какая-то скрытая перекличка с темой профессора Преображенского и Шарикова. Но тогда возникает вопрос: кто, собственно говоря, в этой булгаковской паре хорош, а кто плох?.. Надо понять, кто с кем спорит или ссорится — Флобер с мадам Бовари, доктор Франкенштейн со своим созданием или кто-то с кем-то еще? Во всяком случае, понятно, что здесь не может быть однозначного ответа, поскольку, если отрешиться от всех бытовых подробностей, конечно, книга Шинкарева посвящена ключевой проблеме не только искусства, но и мироздания. Это проблема творения.