Январские декабристы

В конце XV века доминиканский монах Джироламо Савонарола, свергнувший власть рода Медичи во Флоренции, провозгласил царем республиканского города Иисуса Христа. Христианская республика продержалась чуть больше четырех лет и завершилась сожжением Савонаролы на костре.
31 декабря 1825 года подполковник Сергей Муравьев-Апостол и подпоручик Михаил Бестужев-Рюмин объявили Христа царем России — вместо тиранов Романовых, поступающих «вопреки воле Божьей». Чтением православного катехизиса, возводящего Бога-Сына на российский престол, началось знаменитое восстание Черниговского полка на Украине. Завершилось оно уже спустя четыре дня полным разгромом восставших, арестом зачинщиков и виселицей на кронверке Петропавловской крепости, где в числе пятерых декабристов были казнены Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин.
Из христианской утопии Савонаролы выросла европейская Реформация, преобразившая и очистившая духовную жизнь западной цивилизации.
Из христианской утопии декабристов выросла трава на острове Голодай, где, по преданию, были тайно похоронены казненные. Русская Реформация задохнулась в николаевской петле.

Сергей Муравьев-Апостол

На смену декабрям приходят январи
Весь образный ряд декабризма — солдатское каре на Сенатской площади, «как четыре строки», пушечный дым от картечи, кровь на снегу — связан с датой 14 декабря (185-летнюю годовщину этой даты скромно помянули на исходе минувшего года). Но есть и вторая годовщина, менее знаменитая, — годовщина восстания Черниговского полка на юге под предводительством Сергея Муравьева-Апостола. Если вдуматься, второй юбилей грандиозней первого. Бунтовщики не только продержались несколько дней (с 29 декабря 1825 года по 3 января 1826 года), но и, в отличие от северян, не стояли на месте — предприняли поход на Киев, по пути овладевая городами и населенными пунктами. К тому же замысел южного восстания ярче и оригинальнее, чем на севере, этим оно и интересно. Более того, этим оно и современно.
Бунт Черниговского полка — единственное выступление Южного общества декабристов — исследован советскими историками до мельчайших подробностей. Кажется, что сосчитан каждый волос и каждый кивер на голове восставших, а вот идея, поднятая ими на знамя, почти не изучена. И в этом нет ничего удивительного, потому что идея эта — христианская: для современных радетелей православной церкви — ересь и соблазн, для красных историографов — безумие.

Рождественская картечь
«Угодно ли чаю или кофею?» — спросил меня смотритель. Я благодарил и занялся рассмотрением картинок, украшающих его смиренную обитель. В них изображена история блудного сына…»
(А. С. Пушкин. «Записки молодого человека»)

Предполагают, что в юном прапорщике, едущем в 1825 году из Петербурга в местечко Васильков, Пушкин попытался изобразить Ипполита, младшего брата Сергея Муравьева-Апостола. Пушкинская повесть осталась незавершенной, но из истории мы знаем, что Ипполит торопился из столицы на Украину, будучи только что произведен в офицеры Генерального штаба. Он поспел прямо к кульминации восстания и поставил точку пули в конце своей стремительной жизни, завершив таким образом то, что осталось за скобками пушкинского наброска.
Возмущение Черниговского полка случилось на рождественской неделе, но фон его был будничным и скучным, и эту провинциальную скуку передает даже отрывок из «Записок». «Кругом плоское пространство. Навстречу одни полосатые версты». Как только весть о возмущении 14 декабря в Петербурге докатилась до Украины, во 2-й армии начались аресты. Одними из первых были арестованы братья Матвей и Сергей Муравьевы-Апостолы, но их освободили взбунтовавшиеся офицеры Черниговского полка, чуть не убившие при этом полкового командира Гебеля. Так началось восстание — с нескольких ударов шпагой и прикладом, нанесенных Гебелю, и с «испуганного рослого жандарма», повалившегося на колени перед Сергеем с просьбой сохранить ему жизнь.
После освобождения братьев восставшие захватили город Васильков, где 31 декабря на главной городской площади был зачитан «Православный катехизис», составленный Муравьевым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым накануне ночью.

«Вопрос: Для чего же русский народ и русское воинство несчастно?
Ответ: От того, что цари похитили у них свободу.
Вопрос: Стало быть, цари поступают вопреки воле Божией?
Ответ: Да, конечно, Бог наш рек: «Больший из вас да будет вам слуга, а цари тиранят только народ».
Вопрос: Должны ли повиноваться царям, когда они поступают вопреки воле Божией?
Ответ: Нет! Христос сказал: не можете служить Богу и мамоне; оттого-то русский народ и русское воинство страдают, что покоряются царям.
Вопрос: Что ж святой закон наш повелевает делать русскому народу и воинству?
Ответ: Раскаяться в долгом раболепствии и, ополчась против тиранства и несчастия, поклясться: да будет всем един Царь на небеси и на земли — Иисус Христос».
(«Православный катехизис»)

Катехизис и обнародованное вместе с ним воззвание растревожили тишину городка, сорвали троекратное полковое «Ура!!» и согнали голубей с крыш, но вряд ли были кем-то всерьез услышаны. Впрочем, и Нагорная проповедь Христа читалась не в тронном зале, а с простого холма: взошел Христос на гору, сел и, «отверзши уста Свои, учил их, говоря…»

«…Помню только, что была такая минута, когда мне казалось, что они вдруг поняли все. Пусть я умру, ничего не сделав, — за эту минуту умереть стоило!
Я снял шапку, перекрестился, поднял шпагу и закричал:
— Ребята! За веру и вольность! За Царя Христа! Ура!»
(Д. Мережковский. «14 декабря»)

«Российское воинство грядет восстановить правление народное, почерпнутое из христианского закона. Никаких злодейств учинено не будет», — обещало воззвание. Тем не менее объявленная вольница обернулась падением полковой дисциплины, пьянством, мародерством и разбоем. Солдаты грабили окрестные села, насиловали женщин. Офицеры оказались неспособны удержать Христово войско в повиновении. В деревне Мотовиловка Черниговский полк стал причиной еврейского погрома, во время которого бунтовщики изнасиловали двух еврейских девушек и устроили глумление над телом недавно скончавшегося столетнего казака.
3 января по дороге в Житомир дорогу мятежникам перегородили правительственные войска.

«…Открылась пальба картечью, у нас несколько человек пало: одни убитыми, другие ранеными… Тогда Сергей Иванович решился прекратить неравный бой и спасти свою команду от неминуемой погибели и приказал поставить ружья в козлы. …Артиллеристам Сергей Иванович стал махать белым платком и тут же упал, пораженный картечью. Ипполит, полагая, что брат убит, застрелился из пистолета».
(«Воспоминания Матвея Муравьева-Апостола»)

13 июля 1826 года Сергей Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин были повешены в числе пятерых декабристов, признанных следствием наиболее виновными («замышляли цареубийство», «захвачены с оружием в руках» и пр.). Известно, что Сергей (вместе с северянами Каховским и Рылеевым) сорвался с виселицы, но был повешен снова.
Из трех братьев выжил только Матвей. Он провел в сибирской ссылке около четверти века, вернулся после амнистии в Москву и скончался в возрасте 93 лет.
Помнится, в картинках, которые в повести Пушкина Ипполит разглядывал на постоялом дворе, была представлена история блудного сына. История братьев Муравьевых-Апостолов — это притча о блудном сыне наоборот. Их отец — драматург и царедворец Иван Муравьев-Апостол — воспитывал юношей в духе просвещения и либерализма, скрывая от них до времени даже существование крепостного права в России. Поэтому в мир братья вышли не в поисках развлечений, как герой евангельского рассказа, а с ясной целью переделать жизнь согласно своим представлениям об общественном благе. Под отцовский кров никто не вернулся. Старшему досталась каторга, среднему — петля, младшему — пуля.

Васильки Апостола Сергея
Христос проповедовал по-арамейски, Муравьев-Апостол — по-армейски. Его христианская утопия была слишком наивной и прямолинейной (построить солдат в шеренги и штурмом войти в Царствие Божие), чтобы сбыться. И все же некоторые семена она заронила, и птицы небесные не поклевали их.
«В Священном Писании нет оснований для религиозно-мистической концепции самодержавной монархии и есть много убийственного для этой концепции», — писал сто лет спустя после восстания Черниговского полка философ Николай Бердяев (журнал «Путь», № 3, 1926 год). «Новозаветное христианское сознание не дает никаких оснований мыслить Бога как монарха, как властелина. Бог открывается как Отец, как Любящий и Любимый. Власть же существует лишь в греховном природном порядке».
Мысль Бердяева о «языческой ветхозаветной природе государства» как будто взята из декабристских прокламаций или подслушана 31 декабря 1826 года на площади Василькова. Центральной идеей муравьевского катехизиса является утверждение о богоборческой или даже демонической природе самодержавия и тоталитарного государства. При этом «Апостол Сергей» (как метко обозначил декабриста историк Натан Эйдельман) ссылался на авторитет Ветхого Завета, а именно — на главу 8-ю 1-й Книги Царств. К этому же месту Священного Писания позднее любили обращаться Николай Бердяев и отец Александр Мень.

Старец Федор Кузьмич. Рисунок неизвестного автора

«…И не понравилось слово сие Самуилу, когда они (старейшины Израиля. — В. Б.) сказали: дай нам царя, чтобы он судил нас. И молился Самуил Господу.
И сказал Господь Самуилу: «…Не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтобы я не царствовал над ними».

Обыкновенно эти библейские стихи служат иллюстрацией к установлению в древнем Израиле царского правления, которое пришло на смену правлению священников и старейшин. Однако, если прямо следовать библейской букве, получается, что цари взошли на земной престол вместо изгнанного оттуда Творца («отвергли Меня, чтобы я не царствовал над ними»). На протяжении всей предшествующей истории Бог непосредственно управлял своим избранным народом: Он вывел его из Египта, кормил манной небесной, помог завоевать землю обетованную. Боговластие (теократия) закончилось, когда народ взбунтовался против Господа, потребовав от пророка Самуила установить государство, как у других народов. «Послушай голоса их, — сказал Господь своему пророку, — только… объяви им права царя» (права государства. — В. Б.).
«И сказал (Самуил): вот какие будут права царя…: сыновей ваших он возьмет, и приставит к колесницам своим, и сделает всадниками своими, и будут они бегать пред колесницами его;
…И дочерей ваших возьмет, чтобы они составляли масла, варили кушанья и пекли хлебы.
И поля ваши и виноградные и масличные сады ваши лучшие возьмет и отдаст слугам своим.
И от посевов ваших и из виноградных садов ваших возьмет десятую часть и отдаст евнухам своим и слугам своим.
…И сами вы будете ему рабами.
И восстенаете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе; и не будет Господь отвечать вам тогда.
Но народ не согласился послушать голоса Самуила и сказал: нет, пусть будет царь над нами…»
«Катехизис» Муравьева-Апостола восстанавливает Бога в его царских правах: земные правители изгоняются с престолов, освобождая их для подлинного владыки. И это уже не очередной дворцовый переворот, затеянный горсткой гвардейских офицеров ради какой-нибудь австрийской принцессы, — это попытка перелистать книгу Бытия до последней страницы Апокалипсиса, где как молния от Востока до Запада грядет Христос во славе, чтобы царствовать над народами.

Царь Федор Кузьмич
«Бог умилосердился над Россиею, послал смерть тирану нашему», — писал в своем воззвании Сергей Муравьев-Апостол о смерти Александра I в Таганроге.
Александр Благословенный, победитель Наполеона и неудавшийся реформатор, скончался, согласно официальным сведениям, в маленьком южном городке 19 ноября 1825 года. Согласно неофициальной версии, он вовсе не умер, а, переодевшись простым странником, ушел скитаться по России под именем старца Федора Кузьмича, был арестован за бродяжничество, бит плетьми и сослан в Сибирь.
Декабристы Александра не любили. Они не прощали ему свои обманутые надежды, аракчеевщину, незавершенные реформы, мистику и духовный аристократизм. Пушкин писал о Благословенном оскорбительные эпиграммы, которые пользовались огромным успехом в инакомыслящих кругах и надолго исказили личность Александра в представлении потомков: «властитель слабый и лукавый, плешивый щеголь, враг труда…», «раб молвы, сомнений и страстей» и пр.
Меланхоличный, нерешительный, мягкий император-богоискатель («русский Гамлет», как называли его при дворе) раздражал гвардейских офицеров, жаждавших немедленных действий и перемен. В 1817 году впервые был составлен заговор с целью цареубийства, но никто не решился стать его исполнителем. К исходу 1825 года и в Северном, и в Южном обществах поговаривали уже не только о цареубийстве, но и о необходимости истребления всей царствующей семьи.
В среде декабристов у богоискателя Муравьева-Апостола единомышленников практически не было. Мистику и рыцарские перчатки заговорщики забыли в масонских ложах: Пестеля слишком занимала личная власть, Трубецкого — реформы, Рылеева — как бы погибнуть покрасивше. Единственным, кто, помимо Бестужева-Рюмина, мог бы понять устремления Апостола Сергея, был тот, кого он считал тираном и над кем зубоскалил, вторя пушкинским эпиграммам, — император Александр Благословенный.
«А ну как не от Бога власть самодержавная? Ну как тут место проклятое — станешь на него и провалишься? Проваливались все до меня — и я провалюсь…» — бормочет Александр в драме Мережковского «Павел I», пока Пален тянет его за рукав: — «Ступайте царствовать, государь!»
О том, что юный самодержец Александр Павлович, взошедший на престол после фактического отцеубийства, совсем не желал царствовать, написаны целые тома. Еще в отрочестве цесаревич, воспитанный швейцарским республиканцем Лагарпом, мечтал отказаться от наследных прав на власть — с тем, чтобы навсегда поселиться с женой где-нибудь на берегах Рейна, в маленьком домике, увитом плющом. В фантазиях Александра — если ему и суждено было взойти на престол, то лишь для того, чтобы тотчас отказаться от него, даровав России Конституцию и новейшие европейские свободы. «Мне кажется, это было бы лучшим образцом революции, так как она была бы произведена законной властью, которая перестала бы существовать, как только Конституция была бы закончена и нация избрала бы своих представителей», — писал русский принц Лагарпу в 1798 году.
Отцовская кровь, через которую Благословенному пришлось перешагнуть на пути к трону, вряд ли добавила ему властолюбия. Зато эта шекспировская по духу трагедия сделала его религиозным. В сочинениях французских просветителей терзаемый совестью император вряд ли мог найти себе утешение — там не существовало понятия греха, человек объявлялся добродетельным от природы, все зло проистекало от несовершенного общественного устройства. Усовершенствовать Российскую империю Александр пытался в первой половине своего правления, когда был издан указ о вольных хлебопашцах (предтеча манифеста об отмене крепостного права), дарованы конституции Финляндии и Польше. Сперанский готовил проект либеральных реформ, открылся Царскосельский лицей, с которого предполагалось начать эпоху нового просвещения. Но зла в общественной жизни почему-то меньше не становилось: все так же брали взятки, составляли заговоры и секли крестьян до смерти. Наполеон — воплощение революционных добродетелей — проходил по Европе мировым пожаром, втаптывая в пепелища короны и вековые традиции. И происходит неизбежное разочарование в либеральных идеалах юности — Александр открывает для себя Вечную Книгу.
«Ибо царь уповает на Господа и по благости Всевышнего не поколеблется» (псалом 20, 8).
Александр Павлович и раньше был не чужд духовных поисков, но это было сродни гаданию на черепе бедного Йорика о тайнах жизни и смерти. Сохранились свидетельства, что Благословенный пережил увлечение не только масонством, но и народными сектами — духоборами, скопцами, странниками. Особый интерес для императора представляли, конечно, странники (или бегуны) — беглые крестьяне, солдаты, нищие, уходившие, по словам историка Никольского, от всякого соприкосновения с гражданской жизнью. Они не имели паспорта, скрывали от мира свое настоящее имя и всю жизнь должны были «таитися и бегати». Эти беспечные скитальцы, шедшие от горизонта к горизонту, бормоча в древнерусскую бороду хвалу Создателю бесконечных дорог, были самыми свободными людьми империи, но их свобода не зиждилась ни на Конституции, ни на всеобщем избирательном праве. Позднее даже помудревший Пушкин напишет что-то похожее на апологию странничества: «Для власти, для ливреи не гнуть ни помыслов, ни совести, ни шеи. По прихоти своей скитаться здесь и там, дивясь божественным природы красотам…»
В этот период юношеская идея отказа от власти окрашивается у Александра совсем в другие, религиозно-покаянные тона. Возможно, впервые вместо уютного домика на Рейне императору становится ближе образ Федора Кузьмича, бродяги, «родства не помнящего», с посохом в тонкой аристократической руке и иконой покровителя Александра Невского в страннической котомке.

На смену январям приходят феврали
Но прежде была предпринята еще одна попытка общественных преобразований: не либеральных, а скорее духовно-теократических. С открытием Библейского общества, декларацией свободы совести, ограничением монополии Православной Церкви, появлением в России протестантских и католических движений начинается эпоха, которая — в случае успеха — вполне могла бы стать эпохой Русской Реформации.
Но не стала. Священный Союз — стремление объединить европейские государства на принципах христианского рыцарства — был последним неудавшимся проектом Александра.
В 1826 году после поражения декабрьского восстания целое поколение блестящей и талантливой дворянской молодежи было вычеркнуто из гражданской жизни, низведено до «сапожников» и бегунов. Их лишили титулов и состояний, наград и родовых имен, то есть всего того, что наполняло жизнь русского аристократа, и объявили «живыми мертвецами», больше не существующими ни для кого, кроме самой близкой родни. Да и те зачастую делали вид, что не следят за судьбой сибирских изгнанников: так, мама декабриста Волконского, по преданию, танцевала с императором Николаем I на следующий день после приговора ее сыну. Сибирь стала для декабристов холодным Аидом, а река Ангара, протекавшая в окрестностях Иркутска, — рекой Летой, чьи воды, как и полагалось в загробном царстве, были водами забвения и одиночества.
Неудачное восстание стало итогом неудачного правления. Тот, кто не желал царствовать, находился на троне почти 24 года. Те, кто стремились во власть, не управляли страной ни минуты. Тот, кто намеревался удалиться от мира, умер, согласно официальной версии, окруженный царскими почестями. Те, кто хотели преобразовать российскую действительность, были отлучены от политики и обречены на пожизненную ссылку. Но в Сибири два разнонаправленных вектора — Александра и декабристов — неожиданно сошлись. В тот же край, где находились на каторге и поселении вчерашние бунтовщики, был в 1836 году выслан старец Федор Кузьмич, внешне очень похожий на покойного императора.
Если бы эти два вектора пересеклись немного раньше, неудачи можно было бы избежать. И Александр, и декабристы шли по тупиковому пути. Первый — путем кесаря, неограниченного самодержавного монарха. Точка в этом маршруте — бунт. Вторые — путем Вараввы, жестокого революционера и преступника. Точка здесь — насилие и кровь, сотни солдатских жизней, скошенных картечью, еврейский погром и пугачевская лжесвобода. Царь Христос, которого призывал на помощь Муравьев-Апостол, не откликнулся на апокрифическую декабристскую молитву — вместо него пришел блоковский Иисус (из «Двенадцати»), вставший во главе банды насильников и убийц. В этом смысле хорошо, что восстание не удалось, — по крайней мере, декабристы остались в нашей памяти мучениками, а не палачами.
Но наверняка у этого богатырского распутья (направо или налево пойдешь — все едино: за тиранией следует бунт, за бунтом — новая тирания) был еще один возможный вектор. Это так называемый третий путь — tertium datur («третье дано», лат.). Путь Христа, не пожелавшего быть ни кесарем, ни бунтовщиком. На этой дороге слитые воедино векторы декабристов и Александра Благословенного привели бы страну к масштабной Реформации – политической и религиозной.
В романе философа-мистика Даниила Андреева «Странники ночи», сожженном в лубянских печах после ареста автора, есть замечательная по своей простоте концепция красных и синих эпох (книга частично сохранилась в черновиках и пересказах современников). Так, например, время Александра I определяется как синяя эпоха, для которой характерны идеализм, духовное творчество и внутренняя свобода. Красная эпоха, в противоположность синей, исповедует материализм и рационализм, сосредотачивается на внешнем и поверхностном. Декабристы в понимании Андреева — это красная реакция на синее правление Александра. В этом смысле прав Ленин: дворянские революционеры — прямые предшественники большевиков. Но по-настоящему красная эпоха началась тогда, когда над всей страной запылали советские стяги.
Память дворянских революционеров чтят в декабре-январе.
Память Федора Кузьмича, канонизированного православной церковью под именем праведного Феодора Кузьмича Томского, — в феврале.
На смену январям приходят феврали. На смену красным эпохам — синие.

Валерий БЕРЕСНЕВ