Опера-тивно

Опера, абсолютно условное искусство, где люди, как известно, не говорят, а поют и где речь обычно идет о сюжетах, предельно далеких от повседневности, тем не менее не раз оказывалась в центре злободневных политических ситуаций. Достаточно вспомнить, как итальянская публика чуть ли не из зала театра отправлялась на войну с австрийскими завоевателями, распевая мелодии "Набукко" Верди и "Вильгельма Телля" Россини в качестве строевых песен. С другой стороны, опера ввиду своей имманентной пышности, пафосности, парадности в любой стране служит витриной государства, куда торжественно ходят его первые лица вместе с приезжими коллегами. Недаром Сталин так радел о чистоте этой витрины, устроив целых два погрома, посвященных специально опере: статья "Сумбур вместо музыки" и постановление о "Великой дружбе" Мурадели. Уже в новейшие времена опера становилась предметом ожесточенных идеологических и клерикальных нападок – вспомним, как т. наз. движение "Наши" призывало не допустить в Большой театр "Детей Розенталя" на либретто "калоеда" Владимира Сорокина. Совсем недавно некая зрительница Воронина настолько оскорбилась "Русланом и Людмилой" Дмитрия Чернякова в том же Большом, что подала к театру иск за причиненные нравственные страдания. Другой спектакль Большого – "Золотой петушок" Кирилла Серебренникова – уязвил некий Союз православных братств, потребовавший его запретить.

Этот тренд может разделить Мариинский театр – благодаря новому "Борису Годунову" в постановке Грэма Вика.

Англичанин Вик – одна из главных фигур мировой оперной режиссуры. Он ставил в Большом, с Мариинским театром сотрудничает с 90-х, а, как мы понимаем, репетировать спектакль – значит достаточно долго жить там, где находится ангажировавшая тебя компания. Так что изучить Россию у Кавалера Британской империи возможность была.

Плоды этого изучения – острой, беспощадной, прямо-таки де-кюстиновской наблюдательности – предстали на сцене. Художник Стюарт Нанн выстроил эффектную (и эффективную) декорацию: вглубь углом уходят грязноватые облезлые стены гигантского зала заседаний примерно 1970-х годов постройки. Бетонное сооружение рушится на глазах: огромные ступени, на которых громоздятся зрительские ряды, грубо обрублены, под ними горы мусора, что не мешает этому проему служить выходом. Советский герб со стены уже обвалился – вместе с кусками мраморной облицовки. В этой мерзости запустения копошится бедный оборванный народ, который милицейское начальство назначило просить Бориса на царство. Предусмотренные в опере Мусоргского калики перехожие представлены шествием бомжеватых персонажей, которые машут топорно сделанными крестами и триколором.

Коронация Бориса: с диагональной стены срывают складчатые драпировки (надо сказать, изумительно точные – будто впитавшие запах пыли совкового учреждения), теперь сцена занята огромным гиперреалистическим иконостасом, под углом – золоченый балкон во вкусе Большого Кремлевского дворца им. П. П. Бородина. На Бориса поверх партикулярного костюма надевают помпезное квазиисторическое облачение и шапку Мономаха, он швыряет в народ пачку купюр розовато-охристого цвета, как у нынешних пятитысячных, и удаляется с детьми в царские врата, где его встречает духовенство в парадных ризах.

Деньги – один из многочисленных намеренных анахронизмов. Для авторов спектакля не важна точная датировка событий – они происходят примерно в последние 20 лет. Фэсэошная челядь уже говорит по мобильникам. Пимен "последнее сказанье" записывает в ноутбук. Тетки в толпе таскают знаменитые клетчатые сумки – непременный атрибут челноков и узнаваемые пакеты из более позднего времени. На спинах телевизионной бригады, с ледяным бесстрастием снимающей что угодно – от побоища, которое устраивает ОМОН, до агонии Бориса крупным планом, – красуется современный логотип Первого канала. Корчма на литовской границе, куда являются монахи Варлаам и Мисаил вместе с Отрепьевым, – заведение с неоновой надписью "Стриптиз", отделанное с кооперативным шиком. Григорий меняет рясу на паленые адидасовские штаны с лампасами и кофту с капюшоном. Бежав из монастыря, теперь он, понятное дело, заглядывается на девочек из этого веселого заведения, а они готовы профессионально утешить хоть монахов, хоть ментов. VIP-жены выходят из собора, разряженные с кошмарной аляповатой рублевской роскошью. У Мусоргского мальчишки, отнявшие у юродивого копеечку, – женский хор, а в спектакле это одетые с пубертатным представлением о франтовстве, будто вышедшие из сериала "Школа" жестокие девицы. Сам же юродивый – щуплый хипповатый парень в футболке и шлепанцах на босу ногу, несмотря на зимнюю (судя по шубе Бориса) пору: он согревается косяком.

Последняя картина возвращает в тот же зал заседаний: его отремонтировали, мраморная плитка на месте, на отделанной ею стене – герб РФ, халтурную трибуну, с которой в начале вещал думный дьяк Щелкалов, сменила монументальная: теперь здесь Дума. Члены которой явно осведомлены о том, что со здоровьем у верховной власти неладно, – иначе чем объяснить надпись "Народ хочет перемен", намалеванную прямо под державным орлом? И венки уже припасены – их выносят заранее, когда царь еще не помер. Поскольку жизнь-то – вот эта самая, что нам так точно, детально и остроумно показали, – продолжается. Жизнь неизменна в своих основаниях, а всякие реформы – лишь косметический ремонт декоративных элементов.

Грэм Вик умел добиться от исполнителей достоверности, психологической убедительности, правдивости сценического существования. Все происходящее происходит не с типажами, но с живыми людьми – им сопереживаешь и сочувствуешь. Прежде всего заглавному герою в выдающемся исполнении Евгения Никитина. Спектакль – никоим образом не шарж, не пасквиль, не "очернительство", каковым его, нет сомнений, назовут. У нас ведь всяк заранее знает, каким надлежит быть "Борису Годунову", а каким нет – и наверняка многие перья сейчас выводят донос: "Оплевывание русофобами святыни русской национальной культуры". Так что хочется пожелать стойкости дирижировавшему премьерой Валерию Гергиеву, который этим спектаклем доказал: он не только доверенное лицо Путина, но и художник, чутко слышащий свою страну и свое время.

Фото ИНТЕРПРЕСС