Уймите ваш горшок

В известной сказке достаточно было вовремя прикрикнуть: «Горшочек, не вари!» В реальной жизни ни городские власти, ни обслуживающие аппетиты инвесторов зодчие не выказывают стремления осадить жадных до навара застройщиков. Даже когда речь идет о таком ответственном месте, как сердцевина Каменноостровского проспекта.

Нерадивые управители

На место это, у пересечения Каменноостровского и Карповки, как пример «нерадивости управителей Петрограда» еще Лукомский указывал, в 1916 году. Возмущаясь, как «близ улицы, предназначенной для катанья и прогулок» на одном углу — деревянный трактир, на другом — чайная в старом особняке, у третьего — развалившийся домик и пустырь около него. Безусловной ошибкой было и появление здесь с середины XIX в. фабричных зданий, располагавшихся в не подобающей им близости к парадному проспекту (№ 27 по Карповке, арх. Е. Ф. Аникин — для фабрики ламп и бронзовых изделий Жана Гризара, перестроенный затем В. В. Шаубом для мебельного производства Мельцера, и № 18–20 по Песочной, ныне профессора Попова улице — арх. В. В. Шауб и военный инженер Э. Ф. Мельцер).

Бенуа называл Каменноостровский «одной из самых невозможных улиц в мире» и причислял «непредвидение важности такой городской артерии» к примерам «отсутствия государственного взгляда на строительство».

Менялись градоначальники, да и сам государственный строй за прошедшее столетие сменился не единожды. А место это по-прежнему оставалось образчиком нерадивости властей, так и не осознавших ни его значимости, ни особой ценности.

С 1988-го опустели производственные корпуса. Медленно разрушались и здания строгого классицизма 1820-х — двухэтажный дом Корлякова (до недавнего времени атрибутируемый КГИОП как построенный арх. Д. Адамини, а теперь отсортированный к постройкам с не установленным авторством) и одноэтажный неоклассический флигель, приспособленный в 1912–1913 гг. арх. А. Я. Ромасько под кинематограф «Гранд Палас».

В новое тысячелетие эта территория вошла с клеймом «проблемной». Спасибо что не «проклятой» — каким снабдили ее визави по ту сторону проспекта, с тридцатилетним почти долгостроем — отелем «Северная корона», где на юбилее банка «Санкт-Петербург» сошел во гроб митрополит Иоанн, едва занеся руку для благословления Людмилы Борисовны Нарусовой.

Так выглядел дом Корлякова в последние годы...

пока его не скрыли разрисованными фальшфасадами. Фото Петра Градова и Михаила Масленникова

Стратегия — выкл., счетчик — вкл.

Разумным решением городских властей было бы объявить для начала конкурс идей, концепций: чтобы определить, какой именно вариант развития этой территории отвечает интересам Петербурга, требованиям его градостроительной логики, и определить границы дозволенного. Но этого не произошло — очередной прокол по части стратегии. И теперь музыку вновь заказывает не город, а бизнес (на сей раз — скандинавская компания NCC). Лейтмотив неизменен — выжать из участка по максимуму.

Тем не менее на последнем градсовете, где были представлены разработки архитектурной мастерской Никиты Явейна «Студия-44», нашли, за что похвалить проектантов. Рецензент Сергей Орешкин отметил превышение норм по парковочным местам (аж 280 вместо необходимых 170) и озеленению (19 против 15 %). А могли бы, мол, в угоду инвестору сплошняком все застроить. Другие ахали: вы только гляньте, они даже не предлагают снести всю эту путающуюся под ногами мелкую ерунду XIX века! Третьи и вовсе не скрывали своего возмущения этим прискорбным фактом и, вскакивая с мест, требовали снести и безродный дом Корлякова, и флигель этого «фальшивого Адамини», который сто лет назад смели бы к чертям, а нынче, вишь, объявляют высокой классикой и «священной коровой». Особо напирали сплясавшие не одну джигу на костях исторических зданий.

Проектные предложения архитектурной мастерской «Студия-44».

С некоторой осторожностью свою солидарность с таким подходом выказал и новый председатель КГА Олег Рыбин, признавший недопустимой ситуацию, когда вместо работы с ансамблем приходится проводить экспертизы да цуцкаться с градозащитниками; и посетовавший на некую усталость, накопившуюся в борьбе за культурное наследие во всех городах — будь то Петербург, Москва или Нижний.

Изрядно потрепанный этой борьбой Никита Явейн тем не менее вполне натурально демонстрировал смирение перед требованием закона, заверяя: «Ни о каком сносе речи никогда не шло». На неприкосновенности построек XIX века с той же убедительностью настаивал и Борис Кириков, выполнивший историко-культурную экспертизу. Ее выводы, надо полагать, вполне устроили заказчика: в перечне предметов охраны от бывшего кинематографа остается одна лицевая стена, от дома Корлякова — лишь первый этаж.

Декларируемое сохранение всех имеющихся на участке пяти объектов культурного наследия (упомянутые два здания XIX века, индустриальный корпус на набережной и два — по улице Попова, плюс фабричная труба) неважно стыкуется с предлагаемым вариантом застройки. При наложении плана будущего комплекса на схему территорий объектов культурного наследия видно, что новые здания весьма ощутимо наползают на четыре из них (за вычетом трубы, которую предлагается пересадить на крышу двухуровневого паркинга).

Даже не отличающийся особо щепетильным отношением к историческому контексту архитектор Евгений Герасимов вынужден был обратить на это внимание, заявив: если уж эти дома признаются памятниками (хотя он лично считает их ценность весьма сомнительной), «наезжать» на них нельзя.

Тупик Явейна

Из четырех представленных разработчиками вариантов градсовет отдал предпочтение последнему. Вариант, оцененный участниками заседания как «продуманный и добротный», в плане напоминает число VI; промежуток между первой и второй цифрами подается как «типичный для Петроградской стороны курдонер». Хотя курдонеры вообще-то не располагаются под углом к улице, на которую выходят (что мы видим здесь), да и по планировке своей это вытянутое чулком на 80 метров вглубь нечто — скорее тупик, оптическая ловушка для глаза, нежели открытый к улице «парадный двор» (фр. cour d’honneur). На жилую функцию отводится 16 000 кв. м; на коммерческую, предлагаемую к размещению в первых этажах за историческими фасадами, — 3000, в довесок — пара детских садиков семейного типа, на 10–12 человек. Проектировщики ставят себе в заслугу и то, что новый комплекс не превысит 28 м — при разрешенном здесь максимуме в 64 м. Однако тут скорее следовало бы сожалеть о пролоббированных еще при Валентине Ивановне параметрах, неприемлемых для данного места, — представьте сами, насколько уместно на Каменноостровском 20-этажное здание.

Разработчик предшествовавшего и куда более строгого высотного регламента Борис Николащенко полагает предложенную «Студией-44» высоту вполне разумной, а представленную архитектуру — «не самой плохой», хотя и несколько «грубоватой», требующей дальнейшей доработки. Оба предложенных варианта отделки Борис Васильевич считает неприемлемыми: «Тут неуместны совершенно ни кирпич, ни желтый цвет. Фактурная штукатурка серая или темно-серая — вот что подходит этому проспекту». Гораздо больше переживаний вызывают у Николащенко известия о прозвучавших на заседании призывах принести дом Корлякова в жертву некоей градостроительной сверхзадаче.

«Это же прекрасное здание, чудо-домик, благодаря которому и место это такое неординарное, где мы можем видеть наслоение времен. Поразительно, что градсовет ратует за его снос», — сокрушается Борис Васильевич. И вспоминает, как еще в советские годы аналогичным образом подводили под снос два домика XVIII века, входящие в ансамбль площади Александра Невского и якобы дисгармонировавшие с затеваемым рядом новым строительством. «Но все-таки тогда приняли мудрое решение, сохранили те два дома, а новые чуть отодвинули, поставили подальше. И тут можно было бы то же самое сделать, место чрезвычайно ответственное — ведь для Каменноостровского, как и для Невского проспекта, с сопутствующими ему ансамблями площади Островского, Мойки или Фонтанки, так же важны поперечные перспективы. Следовало бы тщательнее поработать с контекстом», — убежден эксперт.

Неудивительно, что Борису Николащенко с таким подходом нет места в нынешнем градсовете (предусмотрительно вычеркнули еще при Митюреве), все больше напоминающем клуб по интересам, собрание делящих заказы на одной поляне практикующих архитекторов, чутких к общим для этого кружка потребностям. Как говорится, «сегодня ты, а завтра я»… Слово «контекст» у большинства их них вызывает лишь изжогу. Представленная Явейном глыба очередного элитника, коричневатой кучей вываливающаяся на Каменноостровский проспект, — убедительная тому иллюстрация. Вот вам — на ваш контекст.

Наш абсурд на ваш закон

На градозащитных форумах проект склоняют на все лады, обзывая кто «бункером», кто «тупиком Явейна», обвиняя авторский коллектив в «архитектурном экстремизме с элементами вандализма». Трудно не увидеть в предложенном «Студией-44» решении признаков осознанной провокации, замешанной на непомерных амбициях. Под видом законопослушного сохранения исторических зданий предлагается вариант, как будто нарочно доведенный до абсурда: вырастающая за старинными фасадами массивная глыба визуально подминает домики позапрошлого века, вдавливает их в землю. Если автор стремился создать гимн бессмысленности, нелепости и обреченности борьбы за сохранение подлинного Петербурга — он этой цели достиг. Требуете сохранять все исторические постройки, напринимали дурацких законов — нате, получите, всплакните и утритесь.

Член президиума Петербургского ВООПИиК архитектор Павел Никонов оценивает представленный подход как имитацию сохранения объектов культурного наследия, оборачивающуюся надругательством над ними: «Согласно статье 59 федерального закона № 73, к предметам охраны исторических городов отнесены планировочная структура с ее элементами, объемно-планировочная структура, соотношение свободных и застроенных городских пространств, — напоминает эксперт. — А тут налицо подрыв наших градостроительных традиций — нарушается свойственная петербургским улицам композиция, игнорируется принцип красной линии, ломается сама структура проспекта. Комплекс ставится не вдоль него, а под углом к основной композиционной оси, новые здания разбросаны хаотично, как попало, словно сваленные на складе коробки. Домик Корлякова, задавленный нависающей над ним массой, теряет свою привлекательность, низводится до уровня какой-то нелепицы. Создается иллюзия наличия нескольких лицевых фасадов в одном ряду: формально на первой линии остается исторический, но по факту все внимание берет на себя стоящий за ним новый объем. И он не соразмерен тут ничему — вываливается, как каша из горшка, которому некому приказать остановиться.
Павел Никонов проводит аналогию с Владимирской площадью, где с появлением безобразной громады бизнес-центра «Регент-холл» (кстати, причисляемого господином Явейном к одной из самых катастрофичных градостроительных ошибок) Дом Дельвига оказался низведен до уровня едва заметной детальки — и представляется теперь какой-то недоснесенной по недоразумению фитюлькой. Как в случае и с «Маринкой-2», и с «воссозданным» фрагментом Литовского рынка, получившим на этой сцене роль второсортной нелепицы, жалкого убожества.

…Согласно бытовавшему среди некоторых диких племен религиозно-магическому поверью, съевший часть тела другого человека приобретает присущие тому качества, овладевает его жизненной силой. Сдается, однако, что веющему мертвечиной проекту «Студии-44» поглощение отдаваемых на заклание исторических домиков не поможет. Жизни это в него не вдохнет. А чем плодить зомби — может, пока не поздно, переключиться дееспособным зодчим на создание чего-нибудь более человеческого, гуманного по отношению к городу и его обитателям?..

а