Наука в законе
Чиновники взялись за научные институты.
Ряду петербургских институтов РАН поступило требование: до середины ноября заполнить форму госзадания, указав наименование работ, их содержание и планируемый результат на 2014, 2015 и 2016 годы — он измеряется статьями в рецензируемых журналах. По телефону предупредили: если результаты окажутся меньше, чем в госзадании, институты могут расформировать.
«Главная мысль закона — передать управление наукой чиновникам. И это губительно, — уверен сопредседатель координационного совета Санкт— Петербургского союза ученых (СПбСУ) Давид Эпштейн. — Наука занимается тем, что только предстоит открыть, поэтому задания формируются условно и контроль должны выполнять профессионалы. Любое бюрократическое учреждение будет действовать ровно наоборот».
Положение оценили не положительно
То, как начало действовать Федеральное агентство научных организаций, ФАНО (остряки иначе как «фановое» его не называют), — также не сюрприз. Проект Положения об агентстве был выставлен на правительственном сайте, и ученые имели удовольствие его изучить. Часть ученых, Клуб «1— е июля» (это академики, заявившие 1 июля об отказе войти в реформированную Академию), отреагировали открытым письмом в адрес председателя правительства РФ, где сообщили, что получили «подтверждение своих самых худших опасений».
Во— первых, ФАНО, согласно положению, должно заняться «повышением эффективности» учреждений РАН. «Следите за руками, — комментируют авторы письма, — в законе были прописаны лишь «функции по управлению имуществом». Во-вторых, агентство утверждает госзадания на проведение фундаментальных научных исследований. Но чем подтверждается компетенция чиновников ФАНО давать эти задания — непонятно. В-третьих: Агентство «производит изъятие излишнего, не используемого или используемого не по назначению имущества». Ученые любопытствуют: «В чью пользу изъятие?» Впрочем (продолжают), ответ «дает следующий пункт, в котором появляется волшебное, ласкающее слух слово «приватизация»». Так и есть: в компетенции ФАНО — вопросы приватизации.
Теоретически в случае «нападения» на какой— нибудь НИИ его директор может занять боевую позицию (благо процедура назначения директора пока еще вполне демократическая — его выбирает научный коллектив). Но что помешает ФАНО поставить во главе строптивого НИИ «своего парня» на долгоиграющую должность «и. о. директора»?
Петербургские ученые по достоинству оценили полномочия агентства: оно должно принимать решения «с учетом рекомендаций РАН». «Академия поставлена в положение наблюдателя и жалкого советчика», — говорит профессор Эпштейн.
В вопросах определения научных направлений, их финансировании и в формулировке госзаданий ФАНО может прислушиваться к РАН — но не обязано.
Да, еще: научные организации собираются разделить на три типа — казенные, бюджетные и автономные. Только первые два типа будут более или менее гарантированно получать бюджетные средства. То есть обещания и указы президента Путина о повышении зарплаты ученым будут выполняться — путем сокращения количества самих ученых. Уповать на гранты? Но, во— первых, и они сокращаются. Во-вторых, бывает, члены комитета по присуждению грантов являются и основными грантополучателями.
Как модернизироваться будем?
Алексей Ельяшевич, член научного совета СПб Союза ученых, считает, что ни одна реформа последнего времени не была успешна, поскольку создавались они не на научной основе, а чиновниками и в интересах чиновников.
«Модернизация — это в числе прочего и создание инновационной промышленности, — говорит Давид Эпштейн. — По объемам промышленного производства мы отстаем от советского периода процентов на тридцать, а по способности создавать инновационные средства производства — в разы. Сырьевой державе наука не нужна. Из России инвестиции бегут по 50–60 млрд долларов в год. Никто не желает вкладывать в страну, где нет науки, где нестабильное, несмотря на вертикаль, руководство».
Возможно, проблемы с модернизацией оттого, что мышление у нас «не модернизированное». Академик Евгений Александров, председатель комиссии по борьбе с лженаукой, выступил недавно с докладом на секции Совбеза РФ: «Лженаука не только ввергла сознание населения в средневековье, но уже отравляет правящие верхи. Известны случаи, когда власти прибегали к услугам ясновидящих для принятия ответственных решений!»
На секции Совбеза тезис о том, что «отечество в опасности», оспаривать не стали. Но, говорят, реагировали очень холодно.
Война и мир
Большинство академического сообщества сейчас сконцентрировалось на двух полярных позициях. Первая — работать с правительством, дабы минимизировать ущерб от принятого закона. Вторая — «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»: и нынешние— то хилые уступки были выбиты учеными у властей в жесткой борьбе, стало быть, и продолжать нужно в том же духе.
«Раз уж правительство упрекает РАН в неэффективности, следует потребовать от власти признания преступной ошибки — уничтожения учреждений отраслевой науки», — считает член правления СПб СУ Иосиф Абрамсон.
Фундаментальной науке попросту негде внедрять свои открытия. У профессора личный пример: в свое время американские технологи обзавидовались Всесоюзному научно— исследовательскому и проектному институту цементной промышленности: «У вас есть опытный завод, можно отрабатывать новые технологии!» Сейчас на месте того завода — производство пельменей.
Но ключевая проблема, как считает член Союза ученых Михаил Конашев, в том, что за двадцать лет власть так и не выстроила конструктивный диалог с обществом. Вот недавний пример «из науки». Министр обороны Германии, уличенный в частичном плагиате диссертации, подал в отставку. У нас Общество научных работников уличило в том же 25 депутатов — и ими занялась прокуратура. Не депутатами — учеными. На предмет того, по какому праву они взялись за расследование.
…Что, собственно, делать?
В Санкт— Петербургском союзе ученых создаются рабочие группы, которые будут проводить экспертизы документов, работать с профсоюзами и т. д. В Москве учрежден совет научных сообществ и сформирована комиссия общественного контроля за ходом и результатами реформ в сфере науки. Есть предложение создать общественное движение «В защиту образования и науки», есть предложение создать Союз ученых России.
Но…
«На самом деле нас очень мало, — констатирует председатель правления СПбСУ Андрей Тимковский. — Если только сто тысяч человек по всей стране подписали протест против закона — это микрокапля в море».
Профессор Эпштейн говорит, что ученые привыкли жить по схеме «отработал научный проект, написал статью — и отвяжитесь», но живя так, «мы потеряли примерно 70 % научных работников по сравнению с советским периодом, а по уровню зарплаты профессора скатились до 60–70 % от зарплаты дворника». Жить исключительно наукой, без общественной нагрузки (в нынешней ситуации — борьбы), без координации с коллегами — сейчас непозволительная роскошь.
Петербургские ученые хоть и поминают классика (мол, у нас строгость законов компенсируется их неисполнением), но все же настраиваются быть настороже: закон — рамочный, а не прямого действия, поэтому придется сражаться за каждый пункт в каждом подзаконном акте. А когда эти акты начнут исполняться — правильно, придется «следить за руками».