Между Фемидой и Терпсихорой

Совет по сохранению культурного наследия при правительстве Петербурга поддержал доработанную концепцию комплекса зданий объединенного Верховного суда и Театра танца. Предложенное объемно-пространственное решение получило самые высокие оценки, а вызвавший дискуссию архитектурный облик некоторых зданий еще подлежит дальнейшему редактированию. Эксперты тем не менее признали: Максим Атаянц сумел найти золотую середину, решая главную задачу: «отбить что удастся и защитить то, что есть».

От судей — людям

Разместить комплекс зданий объединенного Верховного суда на участке вблизи Петропавловской крепости и Стрелки Васильевского острова предложил (в ноябре 2012 г.) Владимир Путин. Территория, оцениваемая специалистами как самая ответственная для Петербурга, главе государства представлялась подходящим «пустым местом». Пожалуй, только один из участников объявленного управделами президента закрытого конкурса не стал руководствоваться таким определением — лишь мастерская Максима Атаянца провела тщательный визуальный анализ и пошла на понижение заданных высотных параметров ради сохранения открывшегося после сноса ГИПХа вида на Князь-Владимирский собор. Только она подчинила свойственное современным архитектором стремление самовыразиться любой ценой необходимости принять исторический контекст, не претендуя на роль первого плана. И, к всеобщему удивлению, выиграла. Жюри, признав победителем мастерскую Атаянца, сопроводило свое решение рядом рекомендаций по дальнейшей доработке ее концепции.

Первая была вызвана объявленным в момент подведения итогов конкурса решением заказчика — отказаться от размещения здесь жилых зданий.

Из чего естественным образом вытекала и вторая — переработать архитектурное решение Театра танца (вывод жилья, прикрывавшего его прежде с воды, усиливал градостроительное значение театра).

Но третья рекомендация — уйти от цитирования исторических образцов — логически никак не увязывалась с базовым решением жюри, признавшего лучшим выдержанный в классицистической стилистике проект. А скорее отражала степень обиды и мстительности тех, кто в этом раунде давнишней баталии модернистов и традиционалистов потерпел поражение.

Кое-кто из пораженцев, похоже, до сих пор не испил до дна эту горькую чашу. Никак не желает от нее отлепиться, хотя отрыжка уже замучила. И надо признаться, наблюдать за публичной демонстрацией этих физиологических процессов на последнем совете было очень неловко и крайне неприятно.

Максим Атаянц держался достойно — сохраняя абсолютную невозмутимость и доброжелательность, отвечал на любые вопросы, благодарил за конструктивную критику и дельные замечания, выражал готовность со всем вниманием отнестись к предложениям, способным послужить улучшению проекта.

Новая версия сохранила верность базовым положениям победившей в конкурсе концепции. Это сохранение доминирующей роли творения Ринальди (предельные высоты: 13–16 м для самой ответственной зоны видимости собора, 25,5 м — макушка «фонаря» судебного здания, 28 м — для здания театра, с повышением еще на два метра в области сценической коробки). Второе — максимально возможная в заданных обстоятельствах открытость территории. Больше трети (3,5 га) отведено под общественную зеленую зону, впервые в Петербурге организуется пешеходная набережная (протяженностью почти 2 км — от Биржевого до Тучкова моста), доступным для горожан будет даже первый этаж служебной гостиницы, где разместятся кафе и прочие объекты общественного назначения. В дополнение к существующему близ Тучкова моста запроектированы еще два спуска к воде, выдержанные в той же стилистике. Закрытым остается лишь небольшой участок — с «замковой» планировкой главного здания Верховного суда. Ожидается, что большую часть времени свободным для посещения будет и пространство перед ним, куда попадаешь через обращенную к площади Лихачева входную зону с пропилеями. Для безопасного перемещения людских потоков авторы проекта предлагают городским властям организовать подземный переход с площади: а то сейчас там, по выражению Максима Атаянца, пешеходам приходится зайцем скакать. От зайцев архитектор перешел к «зеленой собачке» — ее роль предусмотрительно была отведена пропилеям. Максим Борисович ранее уже признал, что намеренно усилил их стилизацию, обратясь к цитированию этой части проекта Ивана Фомина (в свою очередь, буквально цитировавшего корпуса Адмиралтейства), дабы было что без особых сожалений принести в жертву критикам. Второй потачкой стал отказ от содержавшихся в первом архитектурном решении театра реминисценций римских сооружений.

В поисках золотой середины

Теперь его облик принципиально переработан. Имея в базовом задании противоестественный союз суда и театра, волею первого лица вынужденных существовать тут бок о бок, автор попытался приложить максимум усилий, чтобы один не выглядел как филиал другого. Архитектура обители Терпсихоры подчеркнуто театральна. Открытость, публичность, культурно-общественная функция здания маркируют громадный витраж в верхней его части и вольный зеленый партер перед обращенным к воде фасадом.

Профессор Юрий Курбатов оценил предложенное решение как чрезвычайно талантливую, мастерски выполненную работу: «Это большая, колоссальная удача. Максиму Борисовичу удался компромисс между сохранением памяти места и современной задачей, взглядом в будущее. В историзме ничего плохого я не вижу. Тут важен образ, который мы в итоге получим, вот о чем надо говорить. А когда я смотрю на представленные картинки, как будто перемещаюсь в Петербург конца XIX века. И мне это нравится».

«Я тоже любуюсь тем, что вы сделали, — обращаясь к автору, признался и профессор Владимир Лисовский. — Показали потрясающую способность до мелочи проработать, довести до совершенства свой замысел. Театр замечателен, но не для этого места».

Адресуясь уже к членам совета, Владимир Григорьевич в очередной раз выразил свое принципиальное несогласие с самим фактом навязанной городу необходимости застраивать эту территорию: «С градостроительной точки зрения это решение губительно для Петербурга. Здесь центр уникальной композиции, никакой новый элемент не должен нарушать гармонии ее триединства — горизонталей Невы, линии застройки и вертикали Князь-Владимирского собора. Все три элемента обнимает собою трехмерный объем Биржи, и ничто не должно посягать на ее ключевую роль. Я продолжаю выступать за то, что здесь должен быть приоритет зеленой зоны».

Поддержал доводы профессора Лисовского и Михаил Мильчик. Отметив высокий профессионализм Максима Атаянца, показавшего «очень талантливую работу», эксперт вместе с тем счел данный проект неприемлемым «по принципиальным соображениям»: «Сама идея строительства здесь порочна. И архитектурное цитирование в XXI веке — неприлично».

«Петербург — город классицизма, а не модернизма. С этой точки зрения и нужно рассматривать данный квартал, — возразил на это и. о. председателя КГИОП Александр Леонтьев. — Представленный нам проект — золотая середина».

Развивать тему порочности самой затеи и возвращаться к альтернативной идее создания масштабной зеленой зоны председательствующий счел нецелесообразным: «Здесь мы имеем государственную задачу, и город не может себе позволить разбить тут парк». С учетом определенных сверху обстоятельств, остается одно: «Отбить то, что получается, и защитить то, что есть, — вот наша главная задача».

Зампредседателя петербургского отделения ВООПИиК Александр Кононов, выступая в качестве рецензента, для начала призвал коллег вспомнить, какую угрозу представлял проект «Набережная Европы», на борьбу с которым было положено столько сил.

«На этом месте мы могли получить очень плотную жилую застройку, с фоновой высотой 28 метров, а для театра — 40. Не имели бы вообще никакого вида на Князь-Владимирский собор. Это была бы катастрофа для города, и мы были в одном шаге от нее. Проект Атаянца оказался единственным, полностью учитывающим всю градостроительную критику, сопровождавшую концепцию комплекса «Набережная Европы».

Среди прочих приобретений города, сопутствующих реализации концепции мастерской Атаянца, рецензент назвал реставрацию Тучкова буяна с воссозданием Шофного корпуса, новые общественные пространства (пешеходная набережная, городской сад) и удачное архитектурное решение театра: «Модернистский объем, который тут мог появиться, разрушил бы историческую среду. Максим Борисович отнесся к ней с должным уважением, представив вполне европейский театр, со всеми реверансами в адрес Эйфмана». Перейдя к недостаткам, Александр Кононов отметил отсутствие проработанной ландшафтной составляющей (зеленая зона показана лишь в общих чертах), а к вредным излишествам отнес башенку служебной гостиницы, неправомерно претендующую на роль дополнительного акцента. Впрочем, вполне возможно, автор вновь прибегнул к испытанной стратегии — на сей раз отведя роль жертвенной зеленой собачки именно этому элементу.

Генеральный план квартала.

Среди прочих приобретений города, сопутствующих реализации концепции мастерской Атаянца, эксперты называли реставрацию Тучкова буяна с воссозданием Шофного корпуса, новые общественные пространства (пешеходная набережная, городской сад.

Критик с неброским яйцом

Из общего фона вполне доброжелательной и профессиональной дискуссии выбился резким фальцетом аутсайдер конкурса Никита Явейн. Для начала попросил автора поведать, насколько устраивают его предложения будущих пользователей — в частности, Бориса Эйфмана. По залу, где немало было осведомленных и о капризном нраве балетмейстера, имеющего привычку козырять якобы стоящим за ним административным ресурсом, и о его взаимовыгодном партнерстве с Никитой Явейном (по проекту которого уже построена на Петроградской стороне Академия балета для доверенного лица ВВП), пробежал шепоток: «Ай да Никита! Хороша домашняя заготовочка», «Не удивлюсь, если он сам Эйфмана и подзуживает. Вон смотри, Зенцов сидит себе молча (Юрий Зенцов — архитектор, также участвовавший в конкурсе на концепцию судебного квартала. — Прим. ред.), а этот не умеет достойно проигрывать».

Максим Атаянц, обменявшись с коллегами понимающими улыбками, заверил: «Я с пиететом отношусь к Борису Эйфману, балетмейстеру и постановщику мирового уровня. Мы неоднократно уже встречались, обсуждали проект, работа идет. И хотя разговор порой складывается не просто, думаю, мы придем к положительному результату».

От себя заметим: Борис Эйфман заказчиком не является. Им выступает управделами президента, на балансе этой структуры и будет после постройки обещающее быть очень дорогим обслуживание театра. Который, кстати, ни в названии своем, да вообще ни в каких документах к имени Эйфмана не привязан (значится как Театр танца, точка). Так что в принципе архитектор вовсе не обязан принимать в качестве указаний его прихоти — будь то блажь поставить театр на первую линию, у воды (ну и наплевать, что там нельзя выше 21 м, а ему надо 30), добавить ему блеску, чтобы отовсюду было видно, или еще какие причуды.

Размявшись на вопросе из зала, господин Явейн взобрался на кафедру, откуда и продолжал источать яд, разбавленный патокой двусмысленных комплиментов: «Мне тоже нравится архитектура Максима, особенно ему удаются маленькие домики», «Понимаю, что всеобщий восторг вызвал театр. Я попытался найти аналоги. Куда там, Александринка просто сарай в сравнении с этим, который будет самым крупным театром не только в Европе, но и во всем мире!» Устав от поиска возможных аналогов, докладчик вынул из рукава подходящее сравнение — мавзолей Чаушеску.

Строго говоря, мавзолея Чаушеску не существует (есть могилка с весьма скромным надгробным памятником из красного гранита). Очевидно, так могли дразнить строившееся при этом диктаторе и открытое уже после его расстрела здание парламента, получившее прозвание «дворец Чаушеску». Ради возведения этого, ставшего одним из самых пафосных и громадных сооружений в Европе здания была снесена чуть ли не половина исторического центра Бухареста, уничтожены сотни построек XVIII–ХIX столетий. Такой контекст вызывает аналогии скорее с деятельностью самого Явейна. Будь то громадная бесформенная куча, которую он вознамерился навалить на углу Карповки и Каменноостровского, где сейчас безжалостно уничтожается старинная застройка, или гигантское стеклянное яйцо, снесенное Никитой Игоревичем перед Конюшенным корпусом ансамбля Михайловки в процессе приспособления этого выдающегося памятника под нужды Высшей школы менеджмента. Помнится, когда этот проект был еще только на бумаге, господин Явейн заверял встревоженных ревнителей наследия, что яйцо-де прикроют зеленой кулисой, «оно не будет бросаться в глаза — скорее, будет восприниматься как некий холм», и его вообще едва ли заметят гости города, едущие в Петергоф полюбоваться фонтанами. Теперь, когда этот вынутый из подсознания комплекс воплотился в пугающем масштабе, застив вид на подлинный шедевр, не заметить его можно, лишь отворотив голову, крепко зажмурившись или промчавшись по трассе со скоростью света.

Выступление Явейна, больше смахивавшее на мелочное сведение счетов, не возмутило спокойствия объекта его нападок. «Все, что было сказано мне сегодня коллегами, буду анализировать, — прокомментировал итоги обсуждения Максим Атаянц. —Я из любой критики обязан извлекать пользу. Прозвучало много дельных мыслей, которые предстоит учесть. Я настроен конструктивно и намерен действовать так, как подскажет мне моя творческая совесть».

Большинством голосов совет постановил одобрить представленную объемно-пространственную композицию, предложив авторскому коллективу доработать архитектурное решение с учетом высказанных рекомендаций.

Подводя черту, Александр Леонтьев высказал пожелание остановиться: «Уж настолько мы пытаемся все до мелочи отшлифовать, пора зафиксировать достигнутое, пока заказчик не захотел что-нибудь еще — повыше, например…»