Почему у нас Путин моральный авторитет

За него высказалось более трети опрошенных, тогда как другие «авторитеты» в моральном соперничестве существенно отстали от лидера. Впрочем, отставшие тоже принадлежат к путинскому лагерю – Сергей Лавров, Сергей Шойгу, Владимир Жириновский и т. д.

На первый взгляд, по этим результатам кажется, будто в России вообще нет сегодня представлений о морали. Страна одичала и не имеет иных ценностей, кроме денег и товаров, которые на них можно купить. Однако на самом деле мораль, конечно, есть.

Только ее нельзя измерять мерками тех общечеловеческих ценностей, о которых в свое время безуспешно пытался твердить советскому народу Михаил Горбачев. В том-то и особенность современного российского обывателя, что общечеловеческого для него не существует.

Как-то раз исследователи спросили у представителя одного из племен,  что такое добро, и что такое зло. «Респондент» ответил, что зло – это когда у него украли лошадь, а добро – это когда он лошадь украл. Над подобным ответом можно, конечно, посмеяться, однако лучше задуматься. Он довольно точно описал нормы существования диких народов. Эти нормы сложились в ходе тысячелетней борьбы за выживание.

Если вдруг цивилизация попытается навязать  иные нормы поведения без изменения самих условий существования племен, «высокоморальные дикари» просто не выживут.

Дикарские представления о добре и зле выглядят диковато не тогда, когда мы погружаемся в мир прошлого, а тогда, когда люди с подобными нормами оказываются в современном мире. Мораль, которая слишком явно представляется рудиментом давно ушедшей эпохи, вызывает отторжение большинства и жесткие упреки в аморальности, брошенные ее носителям.

Российское общество, назвавшее Путина моральным авторитетом, продемонстрировало, что в целом живет скорее еще в прошлом, чем в настоящем.

Если мы взяли чужой полуостров – это добро. Если у нас хотят забрать пару островов – это зло. Соответственно, национальный лидер, который забирает чужое и не отдает свое, является не просто политическим лидером или верховным главнокомандующим.

Он является именно моральным авторитетом, поскольку брать чужое и не отдавать свое – для народов традиционного общества единственно возможная мораль, способствующая выживанию и являющаяся обобщением многовекового жизненного опыта предков.

То, что та или иная страна задержалась в прошлом, не столько вина ее, сколько беда. Люди, стремящиеся стырить чужую лошадь, искренне полагают, что только так и можно жить.

«Слабых бьют», – сказал в 2004 г. наш главный моральный авторитет, отменяя губернаторские выборы под предлогом бесланской трагедии. И авторитет был понят своим народом, хотя, как показало прошедшее десятилетие, отмена выборов не решила ни одной нашей проблемы и нынче мы вернулись к «практике слабых» по велению все того же «морального авторитета».

Новая мораль приходит на смену старой тогда, когда большая часть общества убеждается, что тырить лошадей непрактично. И в Европе сегодня не принято тырить острова с полуостровами отнюдь не из-за врожденной высокоморальности европейцев (немцы еще в середине ХХ века тянули все, что плохо лежит), а по причине неэффективности подобного поведения.

Не важно, кому принадлежит Эльзас – Франции или Германии. Не важно, кому принадлежит Вильнюс – Польше или Литве. Не важно, кому принадлежит Риека (Фиуме) – Италии или Хорватии. А важно, что в условиях Евросоюза жизнь на всех спорных и неспорных территориях становится комфортнее.

Большинство о таких вещах уже не спорит. Но есть, понятно, меньшинство, с этим несогласное. Для него и существует мораль XXI века: нельзя тырить чужое, если большинство договорилось о том, что кому принадлежит, и установило жесткие правила игры.

Меньшинство подчиняется сложившимся нормам поведения, поскольку в собственных интересах ориентируется на мнение сограждан, а не на поведение индейцев далекого прошлого.