Неотредактированная победа

Хочется верить, что в Петербурге власти смогут обойтись без подобных мер, и к нашему главному мемориалу на Пискаревском кладбище старики смогут прийти тогда, когда сочтут нужным и важным для себя, а не для чиновников. Потому что петербургская и ленинградская идентичность невозможна без глубоко личного отношения к трагедии 1941–1944 г.

Для тысяч горожан Пискаревка – прежде всего семейное кладбище, куда тихо приходят, когда считают нужным. Там неуместны церемонии с полицейским оцеплением, театрализованными зрелищами, раздачей наградных ленточек и прочим патриотическим "позитивом". Неуместны хотя бы потому, что те немногие ветераны, кто еще жив, хорошо знают, что город они спасли вопреки всему.

Для Сталина это был один из котлов

Прорыв на Луге летом 41-го года завершил полный разгром северо-западной группировки Красной армии. После потери более 200 тысяч человек и всей техники боеспособных советских войск на этом направлении просто не осталось. Когда замкнулось кольцо блокады, казалось, что Ленинград обречен. Германия и Финляндия договорились о нецелесообразности сохранения крупного города в невском устье, и условия капитуляции Ленинграда никем никогда не выдвигались и не обсуждались.

Но неожиданно для всех, включая советское командование, на преодоление полутора пеших переходов от реки Луги до городских предместий неприятелю потребовалось полмесяца тяжелых боев. В сражение вступили ленинградцы.

К осени 1941 года на передовую выдвинулось 10 дивизий народного ополчения, 7 истребительно-партизанских полков, 14 отдельных пулеметно-артиллерийских и истребительных батальонов – более 160 тысяч человек. Еще 100 тысяч призвали по мобилизации уже во время блокады. Бывали случаи морального давления при записи в ополчение, тем более что она частично проводилась по производственному принципу. Тем не менее под Ленинградом не было заградотрядов, и здесь не происходило ничего похожего на московскую панику октября 1941 г.

Неприятие ленинградцами советской власти не было тайной. Бывшая столица слишком сильно пострадала от послереволюционного голода, эмиграции и террора. Люди шли защищать не "завоевания социализма", а свой город, улицу и дом.

"Пожалуй, за двести с лишним лет никто, кроме самого Петра и поэтов, не любил так горделивую северную столицу, как три миллиона ленинградцев – потомственных рабочих, моряков, военных, ученых, писателей, артистов и студентов – цвет страны, обращенный лицом к Западу и сердцем к России…

В исступленной любви к своему городу был протест против властителей, засевших в Москве", – вспоминал писатель-эмигрант Анатолий Даров (Духонин). Его автобиографический роман "Блокада" вышел на родине лишь в 2012 году.

Ополченцы уступали регулярным войскам в вооружении и дисциплине, хотя в большинстве имели личный опыт прежних войн. По боеспособности они даже превосходили измотанные и деморализованные остатки кадровых частей. Гитлер понимал, какой ловушкой для наступающей армии станет Ленинград с его водными преградами и огневыми точками на перекрестках, если дойдет до уличных боев. Кроме того, из-за наступления на Москву немцы не могли долго держать здесь ударную группировку. Потому и не было штурма, "отражение" которого потом приписали Георгию Жукову. Часть советских войск позднее даже вывели по Дороге жизни для усиления Волховского фронта. Значительные подкрепления в живой силе начали поступать с Большой земли только во второй половине 1942 года. До этого город оборонял себя сам.

Вот почему в прошлом году блокадники категорически не приняли переименование Дня снятия блокады Ленинграда в "освобождение его советской армией". Увы, настоящих защитников города, награжденных медалью "За оборону Ленинграда", осталось очень мало – менее 15 000 человек, включая тех, кто воевал за пределами кольца на Волховском фронте. Им всем больше 85. Никто этих горожан не освобождал. Жизнь и свободу они защитили сами.

В планы Сталина позиционная война у стен северной столицы вообще не входила. В городе не было создано даже минимальных запасов (на сгоревших при бомбежке Бадаевских складах, вопреки лживым оправданиям, хранились мука и сахар только на два-три дня). Председатель Комитета продовольственного снабжения Красной армии Анастас Микоян вспоминал, как в начале войны разворачивали на восток эшелоны с зерном, шедшие в Ленинград.

Существуют сведения даже об вывозе продовольствия из города в первые дни войны. Уже когда замкнулось кольцо, больше месяца до ледостава, не позаботились завезти запасы через Ладогу, хотя и плавсредства, и подъездные пути для этого имелись. "Отец народов" считал блокаду одним из множества котлов, в которые попали военные. Его интересовали минирование городских объектов и подготовка к затоплению остатков флота, а не судьбагражданского населения: "Для нас армия важней". Сталин твердил, что немедленный прорыв нужен "для того, чтобы дать выход войскам Ленфронта на восток для избежания плена". В крайнем случае с него сталось бы, скрытно эвакуировав командование, бросить окруженные войска и жителей на произвол судьбы, как он через год поступил с защитниками Севастополя.

Поскольку стало ясно, что Верховное командование обстановкой не владеет, инициативу взял на себя самоорганизовавшийся Военный совет обороны Ленинграда. Произошло это 20 августа 1941 г., когда немецкое войска опрокинули оборону на Луге и устремились к городу.

В тот день городские газеты вышли под шапкой "Враг у ворот!". Эта передовица и одноименная листовка представляли собой невиданное в СССР обращение к городу и миру, призыв к брошенным руководством страны землякам самим взяться за оружие. Совет просуществовал всего десять дней, но его решительные действия спасли положение. Как только фронт стабилизировался, Сталин отреагировал на эту "самодеятельность" чуть ли не как на попытку мятежа. Была закрыта газета народного ополчения "На защиту Ленинграда" и до предела ужесточена цензура в печати и на радио. Организаторам совета обороны всю эту историю потом припомнили, поголовно уничтожив их после войны. А в сентябре 1941 г. новый командующий фронтом Георгий Жуков распорядился открывать огонь по гражданским беженцам, поодиночке покидающим город. Этим он обеспечил выполнение аналогичного преступного приказа Гитлера, который саботировали даже германские военные. Дивизии ополчения начали спешно переводить на положение кадровых частей. Командиров по приказу Жукова расстреливали за то, что после отхода в город они отпускали ополченцев, временно, без призыва в армию, направленных на передовую с гражданского места работы (моему деду, например, до самой похоронки начисляли зарплату и командировочные в Доме научно-технической пропаганды).

Непостоянство памяти

Весной 42-го, когда из города надо было эвакуировать истощенных людей, по Дороге жизни насильно вывезли 30 тысяч финнов – жителей Ленинградской области. Эти крестьяне благодаря личным хозяйствам были избавлены от голода. Ограбив дочиста, их гнали погибать в Сибирь. Через Ладогу ссыльных везли на тех самых полуторках, в которых не хватило места матерям обоих моих родителей, сестрам отца и бесчисленному количеству вечных обитателей Пискаревского кладбища. Вместе с финнами депортировали этнических немцев, включая заслуженных боевых офицеров, отозванных с фронта, и престарелого отца блокадной музы Ольги Берггольц.

В городе бесчинствовал НКВД. Когда в 2000-х подлинные расстрельные дела стали утекать из архивов на антикварный рынок, выяснилось, насколько легко было в Ленинграде нарваться на пулю по доносу осведомителя за шутку или анекдот. В начале блокады под видом беженцев в город проникло немало случайных лиц, завербованных неприятельской фронтовой разведкой. Около тысячи человек из этого сброда довольно быстро переловили. Главной же задачей органов считалось не это, а исполнение московской директивы о выявлении и изъятии "контрреволюционного элемента" – членов дореволюционных партий, офицеров царской армии, участников всевозможных оппозиций и платформ в ВКПб, а также слежка за ненадежным населением. Тем временем кадровые германские резиденты, за единичными исключениями так и не выявленные чекистами, принимали связных и посылали через фронт подробные донесения с начала и до конца войны. Едва ли мы когда-нибудь узнаем, куда потом подевались эти люди….

Руководство СССР отлично сознавало свою вину в ленинградской трагедии. Вот почему трусливо скрывались масштабы смертности и 649 тысяч человек – цифра, выдернутая из архивной справки (число поименно учтенных смертей от дистрофии, обстрелов и бомбежек) – выдавались за общую величину потерь. В действительности же война унесла не менее половины трехмиллионного населения Ленинграда.

Уничтожались и прятались документы, появился Московский парк Победы на месте блокадного крематория и захоронений при нем. Официально признавались только Пискаревский и Серафимовский мемориалы, а прочие братские кладбища, где покоится еще полмиллиона блокадников, как бы не существовали. Вряд ли случайно и архитектурное решение Пискаревского мемориала. Бронзовая статуя женщины с венком замыкает перспективу, а на самом деле захоронения тянутся далеко за ее спиной, вследствие чего скрадываются подлинные размеры гигантского погоста.

Над вечным покоем

Двадцать лет назад меня водил по Пискаревскому кладбищу его директор Александр Шошмин. В начале блокады, рассказывал он, братские могилы появились на всех городских погостах. Но вскоре любая попытка выкопать траншею заканчивалась артобстрелом, поскольку немцы через агентуру отслеживали абсолютно все, что происходило в городе. Тогда решили сосредоточить захоронения на удаленных от передовой Пискаревском и Богословском кладбищах. В первую зиму Пискаревка представляла собой морг под открытым небом, где лежали тела горожан, раненых из госпиталей и даже немецких военнопленных. Весной спешно предали тела земле. Символические ряды насыпей с указанием года появились только при строительстве мемориала. "Здесь кости везде, – говорил директор. – Нельзя даже устроить дренаж для талых вод".

В 1960-х возникла и, судя по телерепортажам, сохраняется традиция наугад показывать желающим приблизительное место упокоения их родственников. А тысячи людей идут на блокадные кладбища как на семейные погосты. При всем уважении к государственному празднику в Петербурге годовщины Победы всегда будут прежде всего днями домашнего поминовения и скорби.