От клептократии к демократии
Что будет с российским обществом, когда сменится путинское поколение и страна в очередной раз будет искать выход из системного кризиса
В любой переходный момент своей истории Россия сильно зависела от того, какой образец ей демонстрировал Запад. Практика брать оттуда все лучшее установилась еще до Петра I, однако конкретный характер заимствований определялся господствовавшими в Европе тенденциями. С Запада мы брали как демократию, так и тиранию: в зависимости от того, что нынче входило в моду.
Петровский деспотизм был лишь завернут в национальную оболочку. Основа же была чисто европейской. XVII век создал деспотическое абсолютистское государство во Франции, Испании, Пруссии, Швеции. А наш царь его заимствовал, соединив с крепостным правом так, как ему представлялось удобным.
Большевики научились марксизму, естественно, по западным книжкам. В Европе к концу XIX века активно входили в моду идеи заботы о народе. Ленин со Сталиным взяли за основу идею заботы и провели ее в жизнь так, как сумели. Или, точнее, так, как позволяли отечественные условия.
В отличие от деспотов Александр II проводил идею свободы. В частности, он отменил крепостное право. Удалось ему это сделать потому, что для Европы середина XIX века была эпохой максимально возможного либерализма, когда абсолютистский деспотизм уже ушел в прошлое, а деспотизм националистический и социалистический еще не зародился.
Михаил Горбачев осуществил перестройку, когда во всем цивилизованном мире поняли, что советский социализм – это ГУЛАГ и дефицит, а вовсе не забота о простом человеке. На Западе к 1980-м годам стали модны неолиберальные идеи, временно оттеснившие идеи госрегулирования. Горбачев плохо представлял, что хочет построить, и реформировал социализм, заимствуя из Европы те элементы государственного устройства, которые тогда представлялись эффективными.
Все это важно принимать во внимание, если мы хотим понять, как изменится российское общество, когда сменится путинское поколение правителей и страна в очередной раз будет выбирать путь выхода из системного кризиса.
Конечно, страны Запада были и останутся существенно богаче России. Тем более что те годы, которые нами будет руководить Путин до момента смены поколений правителей, окажутся нелегкими. Скорее всего, в экономике сохранится стагнация. Однако привлекательность западной модели будет зависеть не только от формальных сравнений, осуществляемых по показателю ВВП на душу населения. Важнее субъективные ощущения. Будут ли новые российские лидеры считать, как Горбачев в свое время, что Запад по-прежнему находится на подъеме, или же они будут, как Ленин на рубеже веков, полагать, будто бы близится закат Европы, неспособной преодолеть свои многочисленные противоречия?
Если западная демократия к этому времени будет сильна и устойчива, то постпутинская Россия сделает новый рывок на Запад, стремясь наконец сформировать те правила игры, благодаря которым цивилизованный мир стал успешным. Если же западная демократия окажется в очередном кризисе, наши новые лидеры могут попытаться взять за образец иную модель.
Признаков кризиса, к сожалению, просматривается довольно много.
Во-первых, пирамиды государственного долга, возвышающиеся по всему миру, начиная с США. Запад живет не по средствам, потребляя больше, чем производит.
Если вдруг пирамида американского долга рухнет именно в тот момент, когда в России произойдет смена поколений правителей, о западном тренде в российской политике можно будет надолго забыть.
Во-вторых, проблемы миграции, с которыми различные государства всеобщего благоденствия не знают как справиться. Социальные блага привлекают сомнительную публику со всего мира в Европу и в США, а толерантность не позволяет принять жесткие меры против притока халявщиков. Усиливаются конфликты местного населения с мигрантами, и в результате все более популярными становятся политики, предлагающие курс жесткой руки.
В-третьих, опасность терроризма на фоне активной миграции становится все больше. Сегодня еще взрывы в больших городах на Западе являются чрезвычайным происшествием, но что будет, если через 15–20 лет они станут столь же будничным явлением, как в Ираке или на Северном Кавказе?
В-четвертых, хотя европейская интеграция является важным и прогрессивным делом, бюрократизация Евросоюза грозит ввести западный демократический капитализм в такое же примерно состояние стагнации, в каком уже находится наш клептократический капитализм. И если так пойдет дело, путь от клептократии к демократии станет чрезвычайно тернистым.
Следует помнить, что на Востоке существуют недемократические, но динамично развивающиеся в экономическом отношении страны (Китай, в первую очередь), которые могут стать более привлекательным образцом, чем страны Запада. Пока что мы еще Китай практически никак не копируем. С Западом ссоримся, но надеемся, что он нас признает рано или поздно за своих. Но что произойдет, когда не будет ни надежды такой, ни желания?