Рыба без трусов

Я часто езжу на пригородных поездах. Это быстро и выгодней, чем на машине. А еще в электричках очень интересно. Они будто созданы для людей любознательных.

Возьмем сегодняшнее утро. Первой, еще в Чолово, появляется женщина с фигурой типичной детсадовской поварихи. Помещаясь в проходе только боком, она медленно продвигается по вагону с тележкой – продает пирожки. Толстая, с одышкой, уставшая. По словам аборигенов, она таскает эту тележку больше двадцати лет. И всё на одном маршруте. Впору давать медаль «За выслугу лет». Продавщица ходит в синем фартуке поверх куртки – так солидней, пусть думают, будто она торгует от столовой.

– Вы, – спрашиваю, – от столовой?
– От столовой, от столовой.
– От нашей?
– От вашей, от вашей, – женщина отмахивается от меня и протискивается в другой вагон.

Потом появился дядька с напитками и мороженым. Вообще-то он торгует летом и теплой осенью. Я всегда думала, что в апреле этот хмурый мужчина вместе с медведями лежит в спячке. Тактичный, нешумный, незаметный. В белом халате. Тоже, наверное, от столовой. Прошел грустным облаком со своим морозильным ларем.

Надо сказать, что пассажиры утренней электрички рассчитывают на небольшую спячку. Люди изо дня в день не высыпаются, на дорогу до работы и обратно тратят по пять часов в сутки. Разумеется, они хотят поспать. Но после станции Новинка это вряд ли удастся – торговцев и попрошаек становится слишком много.

В Слудицах заходит бодрый дедушка и громким трескучим голосом предлагает визитки «независимой от этой власти патриотической радиостанции «Слово». Дед обещает, что слушателей «Слова» ждут «эксперты мирового уровня, смелые оценки событий и вся правда о том, как американская гидра душит наших ребят в Сирии». Пассажиры такой невиданной смелостью не соблазняются и дремлют: едва минуло восемь утра.

Дед уходит. Мы на него не злимся – он не шумный. Пытаюсь уснуть. Но в Вырице традиционно заходит большой толстый грузин. Он торгует в нашей электричке столько же, сколько я на ней езжу. Я меняю вагоны как придется, езжу в разное время, но в Вырице мы с ним неизменно встречаемся.

«В продаже сегодня имеются вот такие красивые светильники, заряжаются от компьютера, пригодится родителям, соседям и даже начальнику. Также имеются большие уличные термометры, вот такой, 75 сантиметров высота, все видно, очень удобно. И еще полицейские фонарики, а кроме того, силиконовые лопатки в торт, вот такой щетка для обуви, большие красивые платки, подарок женщинам и детям».

У грузина большая котомка. Он всегда чисто одет, но три года одежда на нем одна и та же. Я знаю, что он не в себе и не любит русских. Как-то я угостила его конфетами – он возмутился: «Я из Грузии, у нас древняя культура. Вы здесь – тьфу! Свиньи!.. Я свою работу люблю, всегда утром перед работой душ принимаю. Думаете, я голодный, я не голодный, хоть и бездомный».

Сегодня он встал прямо у меня над головой. Я поднялась, похлопала его по плечу и громко спросила: «Вам не стыдно? Вы меня разбудили».

Обращаясь в зрительный зал, то есть к спящим пассажирам, он возмутился: «Что хочет эта женщина? Мы здесь работаем, замолчите, здесь не спальный вагон». Но от греха подальше уходит. Следом является контролер.

Я спрашиваю:
– На каком, собственно, основании эти люди торгуют?
– Вы что, у них теперь все законно. С прошлой недели разрешили. У них и санитарные книжки есть. Да-да!

Мое вытянувшееся от удивления лицо несколько встревожило кондукторшу, и она убежала в другой вагон. А к нам зашла новая. Она вздохнула обреченно:
– А что я могу сделать? У них билет есть. Милиция их покрывает...

Но честную женщину прервал бодрый утренний голос: «И еще раз добрый день, уважаемые пассажиры. В продаже теплые вещи...» Дальше идет долгое перечисление огромного ассортимента: от мужских фланелевых рубашек до ремней на резинке и ледоходов. Я с любопытством поднимаю глаза – посмотреть на женщину, которой под силу внести все это в поезд, да еще по несколько штук каждого размера. Она похожа на метательницу диска, с легкостью поднимает две дорожные сумки килограммов по сорок.

Чем больше становится пассажиров в вагоне, тем быстрее мелькают торговцы: хрупкую девушку со звонким голосом и мешочками крымской лаванды сменяет угрюмая женщина с полимерной сеткой для глажки, ей на смену заходит мужчина с серной шашкой против грибка в погребе, за ним продавец пластиковых обложек для паспортов, а следом торговец книгами. Этот заскочил рано – пришлось ждать, пока конкурент закончит. Такие накладки случаются у книготорговца часто – у него нет нюха. Но есть удивительные книги: научные изыскания по русскому языку математика Фоменко, роман-биография Екатерины II, пьесы Робера Десноса, «Любовные связи» Шадерло де Лакло – все по 100 рублей. Сегодня принес «Прокляты и убиты». Но с утра, в переполненной электричке, Астафьев шел вяло.

Надо сказать, что на подъезде к Павловску напряжение среди пассажиров растет. Дело в том, что в нашей электричке нет туалета, а идет она два часа и 20–50 минут. На маленьких станциях туалетов тоже нет. На Витебском вокзале туалет только платный. В Купчино тоже. Но у людей, которые спешат утром на работу, времени зайти в туалет нет – они сразу бегут на метро или автобус. Поэтому, выйдя из дома в семь утра, они знают, что раньше 10.30–11.00 в туалет не попадут. Это существенно портит настроение.

В вагоне людно, все, кто вольготно ехал на трех креслах в одиночку, ужимаются, потому что впереди Павловск и Пушкин, и там зайдет много людей.

И правда – в Павловске вагон накрывает разношерстная толпа. Сидячих мест на всех не хватает. И тут на сцену выходят первые величины поездной торговли. Потому что начинаются «хлебные» километры.

В вагоне появляется едва ли не самый изобретательный на нашей ветке коммивояжер. Полный бритый мужчина с добродушным поросячьим лицом и серой кожей. У него громкий хорошо поставленный голос, он похож на бывшего актера ТЮЗа. Роли меняются раз в несколько недель, он постоянно придумывает что-то новое. Сегодня он продает двустороннюю салфетку для влажной уборки. При нем большое стекло, маркер, женская гигиеническая помада, которыми торговец пачкает реквизит, а затем смачивает чудо-салфетку водой и легко оттирает со стекла грязь. «Салфетка – новейшая разработка нашей «Белоснежки» совместно со шведами. Для чистой уборки без химии». Это самый долгий номер на маршруте, салфеткой торговец трет по стеклу почти до самых Шушар.

Торговец этот очень сообразителен. Он всегда делает упор на инновации, патриотизм и экологичность. На моей памяти мужчина с поросячьим лицом уже торговал смываемыми маркерами, чистящими средствами био, двусторонними клейкими лентами от мух, скотчем, отравой для тараканов. Однажды я садилась в городе на первую утреннюю электричку, и он уже был на станции и болтал с контролерами. Рассказывал, что не спалось, что жена рано встала на работу и он решил выйти из дома вместе с ней. Правду ли говорил? Есть ли у него жена? Есть ли дом?

Пока я гадала, в вагоне нарисовались залетные: это когда не по расписанию появляются музыканты со скрипками, растаманы с барабаном, безрукий инвалид-песенник. Они быстро исполняют номер и убегают – видно, что работают на этой ветке без санкции.

Сегодня это были два цыгана. Обоим не меньше тридцати, но маленькие и щуплые. Оба как-то нелепо одеты, словно из «Детского мира». Люди уставились на них с интересом. И вот цыгане заговорили: «Помогите, люди добрые. Мама долго болеет, нужны деньги на лечение, все уходит на лекарства, пенсия у мамы маленькая, голодаем». И дальше затянули жалостливую песню про маму. Пошли по вагону – деньги сыпались на них щедрым дождем. Цыгане уходят с триумфом. И мне тоже пора выходить. На станции Проспект Славы нет туалета. Уличный поставили два года назад, он платный, работает только днем и только летом. Несколько человек бегут в туалет через подземный переход на заправку. Там нужно будет что-нибудь купить – проницательные кассирши пассажиров электрички от автомобилистов отличают на раз.

На Проспект Славы я возвращаюсь к вечеру. Плачу 25 рублей официантке в кафе у станции, чтобы сходить перед поездкой в туалет. Я устала, хочу поспать. Но это не удастся, потому что после Шушар, когда вагон наполняется, нас ждут новые концерты. Сегодняшний обратный путь выдается музыкальным. А музыканты в нашей электричке серьезные, они все ходят со звукоусилителями.

Сначала мужчина в одежде защитного цвета затянул песню про любимую, которая уплыла от него на теплоходе. Затем явились два парня с неясным амплуа: то ли ветераны войны, то ли сироты-переростки. С двумя динамиками за спинами они пели «Главное, что есть ты у меня». За ними появился откровенно уголовный элемент: под музыку из дешевого магнитофона он рассказал нам о тяжести первой ходки. И успокоил, что следующие дадутся легче.

За уголовником явились два чистеньких пенсионера с гармошкой, песней о любви и собственными дисками. Я вспомнила, что дома у нас такой диск есть: кто-то, видимо, пожалел и купил.

Музыкальный концерт неожиданно прервала пожилая тихая женщина: гусеницей она проползла с большой сумкой по вагону, неуверенно приговаривая: «Платочки, носочки, колготочки, варежки, шапочки...» Пришла она очень вовремя – головы от песен и плясок уже раскалывались.

Мы, дураки, подумали, что женщина с носочками закрыла музыкальный вечер. Но не тут-то было – последним аккордом ворвался молодой парень в кедах Converseи с песней «Я рыба без трусов». Нельзя сказать, что мы не удивились.

В Вырице традиционно зашел грузин. Увидел меня, пробормотал что-то про свиней и ретировался.

Неожиданно вернулся и дедушка с визитками свободолюбивой радиостанции «Слово». Он приглашал послушать, как коварная Хиллари Клинтон все еще планирует отсудить голоса у «нашего» Трампа. Не знал старик, что Трамп уже не наш.

Правдоруб ушел, и мы, оглушенные, наконец вздохнули спокойно. Самое время немного поспать, но сон не идет – потихоньку люди начинают ерзать. Первой не выдержала беременная женщина. Воровато оглянувшись по сторонам, она побежала писать между вагонами. За ней сорвались две пенсионерки. Для виду поскандалив с кондуктором и пообещав написать в ППК жалобу, они, будто в открытый космос, ринулись вдвоем в межвагонное стыковочное пространство.

В это время кондуктор заметила, что в конце вагона остался ребенок в коляске. Куртка матери на месте, шапка и сумка на месте, а матери нет. Годовалый малыш сидел в коляске один и деловито жевал мандарин.

«Ох-хо-хо! О-ё-ё-ё! Что же делать-то? Где же мать?» – запричитала кондуктор и бросилась к кнопке вызова машиниста. Но тут мы через двери в тамбуре увидели, что между вагонами торчит молоденькая женская головка: глаза от волнения выпучились и бешено вращались. Женщина выскочила, на ходу оправляя платье.

«Здесь я», – виновато пробормотала она и взяла ребенка на руки.

За следующий час пути в туалет сбегала минимум треть от всего наличного состава пассажиров. Но жалобой в ППК никто больше не грозил.

P. S. Однако я позвонила в ППК сама. Заместитель генерального директора Северо-Западной пригородной компании Алексей Васильев посетовал, что с торговцами они действительно справляться не могут – не имеют права, так как ими должна заниматься полиция. Что касается туалетов, то вся инфраструктура на железной дороге принадлежит РЖД, они ее и обслуживают. Я позвонила туда. В Октябрьской дирекции пассажирских обустройств пообещали выяснить, когда на Проспекте Славы появится туалет, и попросили перезвонить, но трубку больше не подняли. С руководством Октябрьской железной дороги связаться оказалось непросто, но я сумела. Однако представитель пресс-службы с музыкальной фамилией Меладзе отказалась объяснить по телефону, почему в электричках и на станции нет туалетов, – разговор об отхожем месте РЖД готова вести со мной долго и путем официальной переписки.

Тем же путем предложили мне проследовать и в Управлении на транспорте по СЗФО. Секретной информации о торговцах носками в пригородных электричках пресс-служба управления по телефону выдавать не стала, пригрозив мне на всякий случай «не ссориться с органами». Или «не ссориться с органами на всякий случай». Я так и не поняла...