«Ноты могут лучше любой книги рассказать об уровне культуры в обществе»
Худрук международного фестиваля EARLYMUSIC Андрей Решетин – о первом русском балете, социальных лифтах XVIII века и злых сказках про родное отечество.
– Премьера нынешнего, юбилейного фестиваля EARLYMUSIC – танцевальная сюита к коронации Петра II, которую ты предлагаешь считать первым русским барочным балетом. Что это за музыка?
– Мы восстанавливаем исторический документ – балет Юхана Хельмиха Румана, который ему заказал русский посол в Швеции Николай Федорович Головин. Сами эти ноты могут лучше любой книги по истории рассказать об уровне культуры в русском аристократическом обществе начала XVIII века. В 1727 году Руман стал в Стокгольме придворным капельмейстером, и тут ему поступает крупнейший заказ, причем частный: надо понимать, что посольства тогда существовали на собственные средства послов, и Головин оплачивал музыку из своего, а не государственного кармана. Руман выполнил заказ так: 45 танцев составляют единую драматургическую историю, но у них нет общего либретто, в рукописи нет названий танцев, в партиях (3–4 голоса) не расписаны инструменты. С одной стороны, это кажется страшной халтурой: выгреб из стола все черновики, прошил ниткой и отдал «русскому медведю», который все равно ничего не понимает.
Но это выглядит странно. Головин – крупная политическая фигура, и музыка к коронации Петра II для него большая карьерная возможность прийтись ко двору. Едва ли он мог отнестись к своему подарку легкомысленно, тем более что сам с юности учился и работал в Голландии, Англии, Дании, и вряд ли был несведущ в европейской музыке и танцах. Так что есть и другое объяснение видимой небрежности рукописи: Руман, напротив, подошел к заказу ответственно. Написал целых 45 номеров как будто «для своих» – для исполнителей, которым не требуется объяснять очевидные (в те времена) вещи и ограничивать их собственную фантазию.
– И все же… Казалось бы, Петр Первый только недавно отстриг боярам бороды, переодел в европейское платье и заставил слушать западную музыку. Могла ли в 1728 году «новая русская аристократия» танцевать полноценные балеты, воспринимать и использовать европейскую музыку без «подсказок»?
– На мой взгляд, при огромном интересе Петра к заморским землям он абсолютно русский государь и от своего отца ничем радикально не отличался. Еще Алексей Михайлович завел при дворе балет, театр, европейскую музыку, начал обучать всему этому женщин своей семьи. И он был не один – сформировался целый круг людей с похожими интересами. Так дальше и пошло: для сына Петра, царевича Алексея, знатный европейский композитор писал фуги, его жена, саксонская княжна Шарлотта, много времени проводила в Дрездене и в музыке была весьма сведуща, а в расписании занятий их сына, будущего императора Петра II, танцы и музыка занимали больше часов, чем охота, которой он так увлекался. Так что в балете Румана могли участвовать не только профессионалы, но и придворные, и сам царь.
– Насколько широко распространялось это просвещение, шло ли оно, как говорится, в народ?
– Достаточно помнить, что в «Танцовальную школу» Ланде принимали крестьянских детей, а придворные певчие обучались в Шляхетском кадетском корпусе, чтобы усилить тамошние музыкальные классы, это уже при Анне Иоанновне. Только женщина могла придумать, что военные обязаны быть тонкими и изящными, уметь танцевать и музицировать, – в результате до 1917 года слова «армия» и «культура» у нас были синонимами.
Социальные лифты на протяжении XVIII века работали как раз очень хорошо, высшей аристократией становились уже не по крови, а по доблестям.
Власть открывалась вовне. Вот, к примеру, балет: Людовик XIV сам выходил на сцену, и это могли видеть все. Так же и в России – все видели танцующих Петра II, Анну Иоанновну, Елизавету Петровну…
– Так уж и все? В абсолютной монархии всех, кого ни попадя, на придворные спектакли не пускали.
– Пускали. Хотя театр был в Зимнем дворце, туда пускали всех, главное прийти в чистой одежде.
– Неужто и третье сословие пускали?
– Конечно. Все остальное – злые сказки про родное отечество, наш любимый спорт. Мы очень любим оплевать свою историю, а потом в это поверить. Модно говорить, что Петр построил Петербург на костях, что он изнасиловал Россию… Анна Иоанновна устроила первый фестиваль народов России – Ледяной дом. Во Флоренции или Венеции о такой феерии до сих пор вспоминали бы с восхищением, а у нас… Вот почему так важно то, что делает наш фестиваль. Мы восстанавливаем музыку русского двора, русской усадьбы, самые первые оперы и балеты. Если это делать хорошо и точно, то мнение о собственной истории будет меняться вне идеологии, но благодаря эстетике. Эстетика лучше рассказывает о времени и о нас самих в прошлом и настоящем, чем любые научные труды. Наша специальность – разбираться в деталях. Мы обязаны знать, как за десять лет правления Анны Иоанновны, например, изменилась русская сцена, что произошло в опере, в стихосложении, – изменения эти колоссальны.
Андрей Решетин // Фото предоставлено организаторами фестиваля EARLYMUSIC
– Если десять лет – большой срок для культурного процесса, что же говорить о двадцати. А ведь фестивалю EARLYMUSIC в этом году 20. Можно ли охватить их одним взглядом? Что было и что стало?
– Помню, как в 96–97-м году приехал из очередных гастролей и попал на кошмарный концерт старинной музыки. Только что мы с ансамблем Musica Petropolitana были на каком-то европейском фестивале, слушали Il Giardino Armonico, они слушали нас, обменивались опытом, веселились, а тут – переполненный зал филармонии, и звучит чистый ужас. Так не хотелось, чтобы люди думали, мол, старинная музыка – вот ЭТО. Я шел потом через Дворцовый мост, и меня осенило: как странно, что в Петербурге нет своего фестиваля старинной музыки, это же единственный город-аристократ в России, а старинная музыка – обязательный атрибут аристократа.
– Так фестиваль EARLYMUSIC – про аристократию?
– Разумеется. Правда, мы с первым и единственным директором фестиваля Марком де Мони называли нашу концепцию панк-аристократизмом. Панк – потому что мы ломали все стереотипы, давали публике совершенно новый слуховой опыт. Первое десятилетие фестиваля было счастливым, второе – посложнее. Мы сделали примерно 50 процентов задуманного, и это уже много, даже если я завышаю результат. Мы нарисовали картину русской музыки XVIII столетия – теперь «Музыкальный Петербург XVIII века» – это не только энциклопедия, первые русские оперы и балеты можно видеть и слышать. Но и не удалось очень многое. Нет основы для изучения более старой русской культуры от Ивана III до Алексея Михайловича. Здесь есть куда поставить ногу, надо восстанавливать мосты между русским и европейским церковным пением, без чего невозможно понимание средневековой и ренессансной эстетики.
– Думаешь, связи между русской и европейской эстетикой актуальны в последние годы, когда Петербург с его казаками и крестными ходами против «Матильды» вместо культурной столицы стали называть «культурной станицей»?
– А это всё издержки 1905, 1917 годов, неразобранные русские завалы. Если зацикливаться на конце XIX – начале XX веков, отечественную историю не осмыслить и не разобрать, горизонта зрения не хватает. Есть только один способ преодолеть наши противоречия – расширить угол обзора, увеличить кругозор исторический хотя бы до начала XVIII века, а лучше еще на несколько столетий. Тогда мы увидим не вечное противостояние красных и белых, а палитру возможностей, которые были или не были использованы. Только заниматься надо не идеологией, а артефактами.
XX Международный фестиваль EARLYMUSIC пройдет в Петербурге с 1 по 31 октября 2017 года.